Питер Донохоу: Мой путь неразрывно связан с Чайковским

ЕК Господин Донохоу, вы выбрали для концерта в Московской консерватории Сонату Чайковского. Что еще из Чайковского вы исполняете, и какие его сочинения вам наиболее близки и почему?

ПД Мой зрелый творческий путь неразрывно связан с Чайковским. Еще в юности, в 15 лет я исполнил его Первый фортепианный концерт со школьным оркестром – это был лишь второй опыт публичных выступлений (за год до этого я сыграл Третий фортепианный концерт Бетховена).

С того времени я много раз исполнял все концерты Чайковского и записал их с Рудольфом Баршаем в конце 1980-х; эта запись включала в себя Концертную фантазию, которая гораздо менее известна и, похоже, недооценена.

Многие сольные фортепианные сочинения Чайковского представлены в моем репертуаре, и я буду записывать некоторые из них довольно скоро, в частности, Большую сонату: ее первая часть была в обязательной программе второго тура VII конкурса Чайковского, где я участвовал; тогда я в первый раз познакомился с композицией, вскоре выучил остальные части и не раз играл ее потом.

Чайковский был представлен на Веллингтонском фестивале в 1990 году и Эдинбургском фестивале в 1991 году, и мне выпала задача исполнить все его концерты и провести 4 творческих вечера, посвященных его сольным сочинениям. Можно сказать, что с его музыкой я с годами знакомился довольно обстоятельно.

У Чайковского слишком много великих и вдохновляющих сочинений, чтобы выбирать, но вот некоторые из них: Серенада для струнного оркестра (которой я дирижировал около 20 раз и всегда очень любил), симфония «Манфред», симфонии №4, 6, 5, 2 (в таком порядке), фортепианное трио ля минор (конец второй части вызывает такое восхитительное вдохновение!), струнный квартет №1, «Евгений Онегин», Юмореска op.10 №2, Скрипичный концерт и, конечно, все его сочинения для фортепиано с оркестром.

ЕК Выступая 13 сентября в Малом зале консерватории, вы делите  концерт с пианистом Владимиром Овчинниковым, с которым разделили когда-то вторую премию на конкурсе Чайковского. Вы дружите между собой – ведь он был вашим соперником?

ПД Да, конечно, сейчас мы друзья и наверное были бы друзьями в 1982 году, вот только в то время советских конкурсантов стремились отделять от представителей других стран, так что нам не довелось встретиться. Да, формально мы были соперниками, но ведь в конкурсе участвовало еще 102 пианиста (всего 104 в первом туре)! И все мы были в равных условиях – надеялись на лучшее и готовились к худшему. Вообще, я никогда не видел цели в том, чтобы изображать из себя врага. Владимир – человек приятный, восхитительный пианист и педагог; с тех пор мы трижды сидели вместе в жюри. Он стал победителем на Фортепианном конкурсе в Лидсе в 1987 году, где я был приглашенным комментатором – интересный опыт!

ЕК Спустя годы, вы считаете справедливым решение жюри конкурса Чайковского, которое не стало присуждать первую премию, а разделило вторую между вами? Многие считают, что на конкурсах не бывает справедливых оценок –  а что думаете вы? Вы стремитесь к объективности, когда работаете в жюри?

ПД За последнее время я не раз был членом жюри и на собственном опыте познал, насколько это сложный процесс. Публика редко может представить, насколько сложен процесс оценки конкурсантов.

Отвечая на ваш вопрос – нет, я не согласен с решением судей, считаю его слабым. Также я расцениваю сам акт воздержания от присуждения первой премии (учитывая все туры конкурса, а не только последний или вообще какой-то отдельный) как свидетельство ошибки со стороны жюри – конечно, если стандарты изначально не на низком уровне, что, безусловно, не так в данном случае. Другими словами, это означает, что члены жюри не смогли прийти к согласию.

Конечно, я желал получить первую премию, но если нет, то лучше бы ее присудили Владимиру, а мне вторую, вместо того, чтобы вообще отказываться от первого места. Разумеется, мы никогда не узнаем, какими мотивами жюри вообще руководствовалось; я слышал много разных мнений, порой противоречащих друг другу, но было бы глупо верить им.

После всего сказанного, добавлю, что российская публика возмутилась этим решением, а сама история получила огласку по всему миру. Зачем нам возмущаться? Какое это имеет значение?

Отвечая на вторую часть вашего вопроса, скажу так: очень сложно добиться в себе объективности – особенно, если обсуждаешь произведения, которые в твоем репертуаре. Можно лишь стремиться к этому. Наша задача – демократическим образом установить порядок предпочтения участников, где победитель занимает первое место. Поскольку в наши дни на соревнованиях намеренно отбирают членов жюри из самых разных музыкальных дисциплин, все конкурсы не только становятся похожи друг на друга и обобщенны, но так же трудно прийти к устраивающему всех соглашению.

Я бы рекомендовал конкурсам вернуться к старым порядкам, когда в жюри приходили люди из схожих музыкальных областей, чтобы конкурсы сохраняли индивидуальные характеристики; то есть конкурс Чайковского всегда должен обладать русским духом в плане программы и стиля игры, ассоциируемого с ним, а конкурс в Лидсе должен напоминать о великой Венской классической школе. Конечно, связи Варшавского конкурса с Шопеном всегда были очевидны, и то же самое исторически можно сказать о многих выдающихся конкурсах. Но в настоящее время похожесть все больше становится нормой.

Оставляя все это в стороне, в 2015 году мне выпала уникальная возможность не только сидеть вместе с Сергеем Доренским, кто судил нас с господином Овчинниковым столько лет назад, но сидеть в соседнем кресле на протяжении всего конкурса!

ЕК Вы уже выступали в Малом зале Московской консерватории? Какие залы в России вам известны, и где больше всего вам приятно выступать?

ПД В Малом зале я бывал не раз как слушатель – в частности, на отборочном туре XV конкурса Чайковского, –  но ни разу не выступал там. Будет очень приятно посетить еще одну восхитительную концертную площадку Москвы. Мне всегда нравилась атмосфера в московских залах, которая создана в большинстве своем публикой и традициями. В последнее время полюбился Московский международный Дом музыки и отчасти Зал имени П.И.Чайковского, несмотря на проблемы с акустикой, на которые жаловались многие музыканты. Большой зал консерватории, в дополнение к замечательной акустике и потрясающим традициям, ассоциируется у меня с многочисленными концертами и конкурсами, которые там проходили за последние 37 лет. При таких воспоминаниях и обстоятельствах трудно быть объективным, но у меня нет никаких сомнений, что это одна из лучших концертных площадок мира.

Перевод с английского Михаила Кривицкого