Релизы
«Фирма Мелодия» продолжает издавать антологии выдающихся музыкантов в формате CD и на цифровых платформах. «Большое собрание записей» к столетию Леонида Когана (MEL CO 1422–1426, MEL CD 1002712) – подлинное событие года.
С ним необходимо прожить дни: это примерно тридцать часов музыки. Но каждый, кто с первого и до последнего выпуска прослушает их все, не избежит перемен. Двадцать девять дисков сохранили для нас игру Леонида Борисовича на концертах и в студиях с конца 1940-х до последних, еще не публиковавшихся, выступлений 1981 года. Запечатлели искусство цельное и многообразное – пламенеющее, строгое, живое, изменяющее нас. Кто сделает его достоянием своего опыта, уже с обновленным вкусом, критериями, восприятием войдет в концертные залы сегодня и все чаще выйдет оттуда в раздумьях…
Легендарный обозреватель Süddeutsche Zeitung Йоахим Кайзер однажды с иронией написал: «Как старый музыкальный критик, я скептически отношусь к тенденциям специализации. Когда я слышу, что скрипач или пианист предпочитает играть только современные произведения или только барочные сольные сонаты круглым смычком, у меня возникает вопрос, является ли это совершенно добровольным ограничением?» В противовес Кайзер мог бы предложить своим читателям «Большое собрание записей» Когана. Не исключено, что он и слышал его, поскольку двадцать шесть выпусков издавались «Мелодией» в 1987-1992 годах, а страстный коллекционер пластинок и поклонник русской исполнительской школы не мог пройти мимо.
Так или иначе, эти звучащие документы решительно свидетельствуют против специализации, самоограничения и сужения музыкального кругозора. Коган – солист, и в ансамбле с пианистами, симфоническими оркестрами – убеждающе широк в своих возможностях, исполнительских интересах. От Баха, Моцарта, Бетховена, Брамса, Шуберта до Рихарда Штрауса, Берга, Шостаковича, Прокофьева, Хачатуряна, Вайнберга… От певучей простоты в «Размышлении» Массне до стилистических виньеток Крейслера, «Юморесок» Дворжака и виртуозной роскоши в каприсах, пьесах и фантазиях Паганини, Сарасате, Вьетана, Ваксмана. Даже самые скромные, малоизвестные произведения, вроде Канцонетты из «Романтического» концерта Годара или, скажем прямо, незатейливой «Банджо и скрипки» Уильяма Кролла, – даже они становятся привлекательными и приобретают лирическую интенсивность или харáктерную остроту, именно потому, что их разгадал Леонид Борисович. Простое ли, сложное – все у Когана чудеса!
Структура «Собрания» только подчеркивает эти качества. За исключением монографических выпусков (четвертый посвящен Шуберту, восьмой – Паганини, двенадцатый – Чайковскому и двадцать третий – Баху), здесь нет специально отделенных друг от друга жанров и форм (сольные произведения, сонатные циклы, концерты, миниатюры). Нет и распределения по стилям (барокко, венские классики, романтики, ХХ век), странам (Западная и Восточная Европа, Россия и Советский Союз). Все эти жанры, стили, школы предстают в калейдоскопе меняющихся событий. И более ранние записи сочетаются с более поздними, а студийные – с концертными.
Художественный охват артиста сразу и в достаточном объеме представляют выпуски 1–5. Вторая соната Брамса и Первая партита Баха (вып. 1) не «унижены» соседством с «Баскским каприччио» Сарасате, Ave Maria Шуберта, Маршем из оперы «Любовь к трем апельсинам» Прокофьева и другими эффектными пьесами (между прочим, любимыми «бисами» кумира Когана – Яши Хейфеца). Затем – знаменитые концерты Моцарта (№ 3), Вьетана (№ 5), Брамса и романтические шедевры для скрипки с оркестром: «Меланхолическая серенада», Вальс-скерцо Чайковского, Поэма Шоссона, «Легенда» Венявского, «Хаванез» Сен-Санса. Они прекрасно сочетаются с «Цыганкой» Равеля и Фантазией на темы «Кармен» Бизе – Ваксмана (вып. 2–3). Возвращение в классико-романтическую сферу – сонаты Шуберта (вып. 4) и новое высказывание «от первого лица» (вып. 5): Соната Р. Штрауса и Чакона Баха, Поэма Шоссона (на сей раз с фортепиано) и Ария Dignare Генделя, Cantabile и «Моисей в Египте» Паганини, фрагмент из «Ромео и Джульетты» Прокофьева.
Следующие выпуски продолжают это единство в разнообразии, нанизывая все новые произведения, имена композиторов, эпохи, расширяя для нас техническую и образную палитру мастера. Твердо подчеркну, что в этом нет случайности, пестроты, есть только своя закономерность. Причем она опирается на сценическую традицию. Старая русская театральная сцена знавала вечера, которые длились долго. После серьезной пьесы, после трагедии легко перестраивались – играли водевиль, чтобы публика ушла в добром расположении духа, и никого это не смущало.
Мысль о театре не случайна. Театральная праздничность, яркие типажи музыкальных тем, драматургические коллизии слышны в игре великого скрипача. Обогащение образной сферы деликатным использованием театральных приемов, особенно в романтических фантазиях на оперные темы, признавал и сам Леонид Борисович (избранные цитаты Когана и слова о нем, отрывки из писем уместно включены в отличные статьи, которые для буклета подготовили Елена Сафонова и Евгения Кривицкая). Да и как не вспомнить, что Коган с юности восхищался крупнейшими деятелями театра – Таировым, Качаловым, когда качаловский бархатный тембр, его тягучие интонации, просвечивают у Когана в кантилене, особенно в густом звучании «баска», в говорящей фразировке, подобной поэтической речи. Примеров тому в «Большом собрании» не счесть. Послушайте хотя бы пленительное Allegretto espressivo alla Romanza из Третьей сонаты Грига или «Цыганские напевы» Сарасате (вып. 7).
Говоря о сцене, думаешь о сценическом волнении (по общим воспоминаниям, Леонид Борисович волновался всегда). Учитывая это, можно было бы забыть о несущественных качественных потерях ради живых токов, какие искрят между артистом и публикой на концерте. Но значительная часть именно концертных записей, составляющих «Собрание», свидетельствуют о почти недостижимом совершенстве, свободе, технической мощи исполнения. Кружит голову «Баскское каприччио» Сарасате (вып. 1), обжигает Бурлеска из Первого концерта Шостаковича (вып. 10), сладкое томление проливается в сердце от фрагментов из «Порги и Бесс» (вып. 24).
«Собрание» позволяет сравнить не только концертные и студийные записи, но и варианты интерпретации одного и того же сочинения. Особенно ценны такие сопоставления Первой (вып. 6, 19) и Второй (вып. 1, 6) сонат, а также Скрипичного концерта Брамса (вып. 2, 9 и «Неизданное»); Концерта Бетховена (вып. 18 и «Неизданное»); концертов Моцарта – Третьего (вып. 2, 14, 21) и Пятого (вып. 18, 21); Сонаты Р.Штрауса (вып. 5, 11). Здесь не только нюансы в интерпретациях: темпы, динамика, удельный вес элементов формы или поразительные исполнительские находки (например, мастерство скрипичной светотени всего в двух мотивах, вопроса и ответа, в начале Adagio из Первой сонаты Брамса, которое мы слышим в живой записи и не слышим в студийной). Здесь еще и взаимное влияние партнеров по сцене. Конечно, по-разному Леонид Борисович откликался на игру Владимира Ямпольского, который много выступал с Давидом Ойстрахом, и на своих постоянных замечательных пианистов – Андрея Мытника, Наума Вальтера, Григория Гинзбурга, прекрасную Нину Коган. С каждым из них – свое взаимопонимание, но с Ниной Леонидовной еще и доверительность дочери и отца.
Блестящие имена дирижеров определяют новый масштаб. Карл Элиасберг, Александр Гаук, Самуил Самосуд, Кирилл Кондрашин, Евгений Светланов, Геннадий Рождественский, Арнольд Кац, Арам Хачатурян, Рудольф Баршай… Невозможно не сравнить оркестровую экспозицию в Третьем концерте Моцарта. Яркий звук (словно луч в окно), острые акценты и «вилочки» взлетающих вверх пассажей у Государственного симфонического оркестра и по дирижерской воле Карла Элиасберга как бы «провоцируют» Когана отчетливей держать ритмический пульс, играть более открыто, дерзко, сочно. Напротив, Московский камерный оркестр под руководством Рудольфа Баршая внимателен к мелодической стороне, изысканной пластике фраз, детально разработанные штрихи, различные виды détaché и portato подсвечивают фактуру изнутри. Их тут же подхватывает Леонид Борисович. Какой пример ансамблевой отзывчивости, сотворчества мастеров!
Но все различия – в пределах стиля. Сам Коган видел в этом одну из преемственных черт школы Леопольда Ауэра: «Моцарт остается Моцартом, Брамс – Брамсом, Чайковский – Чайковским. Никакого своевольничанья!» При этом без «стилевой диеты» и «подсчета калорий» каждого исполнительского решения со ссылкой на трактаты и теоретические выкладки. Вовсе нет. И к Моцарту, и композиторам барокко – со всем почтением – обращается скрипач-романтик, искренний в проявлениях чувства. Очень хорошо это иллюстрируют сонаты для скрипки и клавира И.С. Баха (вып. 23) вместе с Карлом Рихтером – один из бриллиантов «Собрания».
Все выпуски так разнообразны, что поначалу забываешь: нескольких записей все-таки нет. Не достает камерной музыки в ансамблях с Эмилем и Елизаветой Гилельс, Рудольфом Баршаем, Генрихом Талаляном, Мстиславом Ростроповичем и Святославом Кнушевицким, нет дважды семейного квартета Ойстрахов и Коганов в Концерте для четырех скрипок Вивальди. Но, главное, не хватает сонат Бетховена, особенно «Крейцеровой», ставшей своего рода итогом размышлений и поисков Леонида Борисовича, его «Монбланом». Эти лакуны не умаляют впечатляющей полноты и многогранности издания, дополненного записями последних выступлений с Павлом Коганом, – как постскриптум, они освещают путь Леонида Борисовича прощальной улыбкой мудрого художника и основателя музыкальной династии. Навсегда врезавшись в бороздки виниловых пластинок и благодаря современной реставрации, эти записи изменили историю скрипичного искусства. Что уж говорить о нас.
