Плетнёв для терпеливых

Сегодня уже никто не обсуждает, какой Плетнев лучше другого – тот, что за роялем, или тот, что с палочкой в руках. Сольные и дирижерские программы музыканта одинаково глубоко и совершенно сделаны – с той разницей, что во втором случае инструментом служит Российский национальный оркестр: с ним за без малого тридцать лет совместного музицирования Плетнев сроднился так же, как с клавиатурой. В этот раз РНО отработал в Филармонии-2 от звонка до звонка. А вот его шеф появился на сцене только во втором отделении.

Судя по программке, первоначально вечер задумывался иначе. Плетнев собирался выходить в конце обоих отделений, чтобы сыграть концерт с оркестром, тогда как начинать обе части концерта оркестровыми номерами предстояло другому дирижеру. В первой половине значились Моцарт и Бах, во второй – Стравинский и Моцарт. Это выглядело любопытно: мы словно оба раза попадали в некую историческую точку, а потом делали шаг назад – в первом случае на ступеньку глубиной в полвека, во втором – в полтора. Однако на деле программу сыграли в другом порядке: сначала от Моцарта размашисто шагнули вверх к Стравинскому, потом неспешно поднялись от Баха к Моцарту.

Пусть так: вот только отсутствие художественного руководителя на сцене в течение целого отделения не оказалось окрыляющим фактором.

Многие оркестры играют с другими дирижерами совсем не так, как со своим главным. К Российскому национальному это применимо в последнюю очередь: мы слышали у него немало отличных программ с приглашенными маэстро. Музыканты РНО – один другого лучше. Молодой дирижер Константин Хватынец, ученик Геннадия Рождественского, уже имеющий опыт работы от симфонии до оперетты и вставший в этот раз за пульт РНО – тоже профессионал. И все же Симфония № 35 «Хаффнер» Моцарта прозвучала так безлико, что показалась затянутой – и это при том, что ре мажор с трубами и литаврами должен был внушать ликование, а изящное Andante – пленять и очаровывать. Оставалась надежда на Сюиту из музыки балета «Пульчинелла» Игоря Стравинского. Но стоило оркестру начать, как стало ясно – будет еще скучнее. Никто не сфальшивил и не скиксовал, все вступили вовремя. Но подтвердилось знакомое правило: чтобы сыграть хотя бы профессионально, нужна творческая идея. Чтобы сыграть мало-мальски интересно, творчества должно быть с лихвой. Стравинский – подлый композитор: даже если он перелицовывает старинную музыку, он пишет графический рисунок такой связности, что каждая линия оказывается соподчинена другой. Никто в мире еще достойно не сыграл Стравинского с листа, но ведь РНО выступал с этой программой два вечера подряд, и ваш рецензент пришел именно во второй вечер. Дирижер и музыканты РНО прекрасно понимали, что заняты бессмысленным делом , и сконцентрировали весь свой профессионализм на том, чтобы никто в зале этого не заметил.

Всё изменилось во втором отделении, когда на сцену выкатили рояль. Его поставили слева, под углом – оркестр же расположился не вокруг, как обычно, а весь собрался справа: концертмейстеры первых скрипок Алексей Бруни и Татьяна Поршнева придвинули стулья почти вплотную к роялю (даже в камерных ансамблях музыканты не садятся так близко друг к другу), и вся группа первых скрипок оказалась повернута к слушателю не правым, как всегда, а левым боком: так обычно сидят вторые скрипки. Михаил Плетнев вышел навстречу оркестру из противоположной кулисы, сел к роялю и показал вступление правой рукой, успев ею же одновременно взять первое созвучие на клавиатуре. Заиграли те же люди, что и до антракта – но это был другой оркестр.

Иоганн Себастьян Бах в своем Концерте № 5 фа минор придумал так, что клавир и струнные играют то вместе, то обмениваются репликами. В том и другом случае Плетнев и струнники демонстрировали идеальное взамослышание. Вольфганг Амадей Моцарт в Концерте № 24 до минор – его второй части, Larghetto – обязал оркестр повторять фразы вслед за солистом. Плетнев, отыграв свое соло, начинал медленно водить в воздухе рукой – теперь уже левой, а группа духовых фразировала в точности так, как это только что прозвучало у фортепиано.

У Баха и Моцарта нет фактур, где бы развернулся виртуоз. Музыку, посильную старшекласснику музыкальной школы, Плетнев, видимо, и помнил наизусть с детских лет – только опыт сообщил музыканту интонацию. Если Бах сегодня, во времена победившего аутентизма, звучит не на клавесине, а на рояле, поневоле вспоминается СССР. Тогда кинорежиссер Андрей Тарковский и его сограждане-современники слышали в баховском миноре высокое христианство; у Плетнева в нем звучало всего лишь удаление от жизненной суеты – туда, где можно обменяться музыкальными репликами с сочувствующими и понимающими душами.

У Моцарта минора много меньше, чем у Баха – но Плетнев и у Моцарта выбрал минорный концерт, всего один из двух существующих минорных. Бытовой печали, между тем, в концерте мало. Все серьезнее: в открывающей части громыхает гроза и полыхают молнии судного дня, в некоторых вариациях финала мимо нас валят – на войну или в эмиграцию? – целые нахмуренные толпы. Плетнев присоединился к пафосу Моцарта тем, что сочинил к Концерту две каденции – одну целиком сам, другую – совместно с Гуммелем, использовав его материал. В первой из них, по-баховски полифонически сгущенной, эффектным оказался выход на коду – без традиционной трели и аккорда на доминанте: Плетнев сделал окончание каденции и вступление оркестра двумя звеньями одной секвенции.

Квота светлых чувств в атмосфере вечера все же отыскалась: не зря же композиторы пишут, даже в минорных концертах, медленные части в мажоре. В баховском Largo мы услышали прелестную кантилену – но едва ли вспомнили о том, что изначально Концерт фа минор был написан для скрипки: нет, мелодия парила над аккордами струнных, игравших пиццикато, по-фортепианному – так звучит кантилена на рояле, причем именно на рояле Михаила Плетнева.

На бис Плетнев ничего не повторил, только сыграл в одиночку при почтительно сидевшем оркестре Экспромт Шуберта – немного соль бемоль мажора на посошок – очень свободно, импровизационно, хотя и далеко не безоблачно.

Второе отделение подтвердило ту грань таланта Плетнева, которая светится тем богаче, чем меньше на нее нанесено нот. Жаль только, что Плетнев не взялся подготовить и оркестровые номера как дирижер – без этого задуманный сюжет с гулянием по лестнице эпох не оказался рассказан.