Прогулка
Второй визит Малера в Россию завершился не так оптимистично, как хотелось бы: во время прогулки на санях Густав простудился, и его вновь стал одолевать кашель — ничего иного не оставалось, как перейти на шепот во время репетиций. Встречи с оркестром начинались рано утром, что тоже сказывалось на самочувствии музыканта. Во время первого концерта Малер боролся с приступом сильной головной боли, и, хотя петербургская публика встретила гостя с энтузиазмом, он уже успел соскучиться по дому и с нетерпением ждал возвращения в Вену. Несмотря на все эти нюансы, от работы с местным оркестром он получил профессиональное удовлетворение, что перевесило все прочие обстоятельства.
Третья поездка Малера в Россию состоялась в 1907 году. К тому моменту страна подводила итоги Первой революции — социально-политического конфликта, до основания пошатнувшего многовековой строй царского самодержавия и коренным образом поменявшего привычный уклад жизни.
Великая русская смута начала XX века обернулась серьезным ударом по господству помещиков и капиталистов и положила конец периоду относительного затишья в мировом рабочем движении, который наступил после падения Парижской Коммуны. В начале 1907 года собралась Вторая Государственная Дума, однако конструктивного диалога двух ветвей власти не получилось, и после единственной сессии последовал скорый роспуск Думы. Во внешнеполитической сфере Николай II концентрировался на решении балтийского вопроса: в конце октября правительства России и Германии подписали секретную декларацию — «Петербургский протокол» — о сохранении статус-кво на Балтике. Этот политический шаг способствовал некоторому потеплению в отношениях с Германией.
За то время, что Малер отсутствовал в Петербурге, по улицам пустили первые омнибусы-моторы — прототип современного автобуса. «Экипажи очень изящны и передвигаются с большой быстротой. Несчастная конка смотрела на них не без зависти»,— писала одна из столичных газет. Путь от Знаменской площади до Адмиралтейства теперь можно было преодолеть за девять минут, однако новый вид общественного транспорта еще не отличался особой мощностью, и переполненные машины застревали в самый неподходящий момент. Менялась не только инфраструктура. В августе на Екатерининском канале, на месте смертельного ранения Александра II, прошла церемония торжественного освещения храма Спас на Крови. В тот же день ровно в полдень представители духовенства отслужили первую литургию с принесением бескровной жертвы в память о мученической смерти императора.
Для Малера 1907‑й оказался временем потрясений: смерть старшей дочери, диагностированный у него самого опасный порок митрального клапана, потеря должности директора Венской оперы — все эти трагические события одно за другим обрушивались на композитора, но не сломили его волю и страстное желание жить, создавать и исполнять музыку. Он все еще верил в существование лучшего мира, совершенного, здорового общества — и оттого сделал ставку на людей Нового Света. Малер дал «прощальный вечер» в Вене, выбрав в качестве своего последнего выхода любимое произведение — «Фиделио». Проведя за десятилетний срок полномочий 649 спектаклей и концертов, Малер покинул театр 15 октября, а четыре дня спустя сел в поезд и отправился в Россию, где ему предстояло дважды выступить в Петербурге и посетить Хельсинки (Великое княжество Финляндское входило в состав Российской империи вплоть до 1917 года, когда пришедшее к власти правительство большевиков признало его независимость). После тура Малер готовился отплыть за океан — к свободе, новым надеждам, другому окружению и грандиозным свершениям.
В этот раз Малер ехал в Петербург в одиночестве, без супруги. Ностальгические воспоминания о медовом месяце с Альмой одолевали его. Сутки, проведенные в поезде, подарили Малеру возможность поработать над нюансами оркестровки Пятой симфонии, и сосредоточенности на деле не смогли помешать даже грязь и суета на вокзале в Варшаве во время пересадки. В Петербурге композитора вновь встречал его родственник — Густав Франк. В его сопровождении Малер добрался до отеля «Англетер». «К сожалению, гостиница стала много хуже и, в обратной пропорции, вздорожала. Все такое запущенное, и кормят тоже не так хорошо. Ночью никакого покоя — моя комната смотрит во двор. Рядом находится восемнадцатый номер, где мы жили тогда (в 1902 году.— Ю.Ч.),— проходя мимо, я заглянул в него. Прежняя горничная тоже пока здесь, она сразу узнала меня и спросила о тебе. <…> Помнишь ли ты тот особенный запах, что ощущается в России повсюду — собственно, уже на железной дороге? Этакая смесь дыма от горящих дров и юфти? Он постоянно напоминает мне о времени, которое мы провели здесь вместе»,— писал Густав Альме по приезде. Через два дня он с раздражением добавил несколько штрихов к впечатлениям от постояльцев «Англетера»: «Брожу туда-сюда по отелю. И прямо-таки возмущаюсь, если вижу кого-нибудь выходящим из номера 28 на третьем этаже. Сегодня, когда я поднимался к себе на четвертый, показалась дама в папильотках! Я чуть было не сказал грубость». Женщина в бигудях — не самое возмутительное, что Малер мог бы увидеть, окажись он в современном, заново отстроенном после всех перипетий XX века «Англетере». Совершенно очевидно, что невероятная популярность ресторана европейской кухни, расположенного на углу, отпугнула бы композитора, так как в вечернее время он предпочитал тишину и покой. Даже само расположение отеля — буквально в нескольких метрах от Исаакиевского собора, величественный вид которого давно стал неотъемлемой частью архитектурного облика Петербурга, не смогло бы примирить чутко спящего композитора с гамом, доносящимся с улицы.
К сожалению, «Англетер», каким мы его знаем сегодня,— «новодел» и имеет мало общего со своим историческим предшественником. Со сноса гостиницы на Исаакиевской площади в 1987 году фактически началась перестройка центра Санкт-Петербурга, что положило начало также массовому культурно-охранному движению. Возведение подлинного «Англетера», изначально — доходного дома, относится к началу XIX века. В 1840‑х произошла перестройка по проекту Адриана Робена (автор многих частных домов Петербурга), в результате чего здание приобрело эклектический облик и тот самый четвертый этаж, на котором располагался номер Малера.
«Англетер»
Из писем Малера известно, что в Петербурге он был по адресу набережная реки Фонтанки, 23 — в музыкальном салоне меццо-сопрано Юлии Абазы, супруги русского дворянина молдавского происхождения Александра Абазы — прогрессивного государственного деятеля, активного участника подготовки и осуществления крестьянской реформы 1861 года, бывшего министра финансов. В стенах его особняка в 1878 году состоялось первое исполнение оперы Чайковского «Евгений Онегин» в присутствии автора. Здесь бывали многие видные деятели искусств, включая Достоевского, творчество которого представляло для Малера огромный интерес. По воспоминаниям директора Императорских театров князя Сергея Волконского, гостиная Юлии Абазы долгие годы оставалась музыкальным центром города.
С Малером бывшую певицу связывали дружеские отношения. Вот что рассказывал сам композитор своей жене: «Потом я пошел домой, и только было хотел сесть за стол, как пришла старая Абаза, хотела, чтобы я непременно отобедал у нее. Но я отказался, пообещав зайти. Выглядит она очень хорошо и, вероятно, испытывала потребность поболтать со мной. Хотя я был голоден и не слишком словоохотлив, отделаться от нее было невозможно. Разговор у нас получился весьма любопытный: она выбрала меня как бы духовником; видимо, боится смерти и очень хотела бы узнать, что случится после нее. Должно быть, у нее в памяти что-то осталось от нашего разговора пятилетней давности. И она пять лет словно бы с нетерпением ждала, чтобы продолжить беседу с того самого места, где мы тогда остановились. Она рассказала, сколь своеобразной показалась ей Вторая симфония и сколь сильное впечатление произвела на нее. Я спросил, не помнит ли она и текст. “Разве там есть текст? — спросила она.— Ах да, хор пел так, что текста было не разобрать”. Я: “Тогда загляните в него, там Вы найдете ответ на Ваши вопросы”. Она: “Я должна его иметь!” После этого она сразу ушла — убежден, в нотную лавку, чтобы его приобрести». Позднее Густав сообщил Альме, что намерен добежать до салона Абазы «в девять вечера, на часок».
Трехэтажный дом на набережной Фонтанки (бывший особняк купца Зиновьева) многократно перестраивался. Организация музыкального салона требовала существенной перепланировки интерьера — над южным флигелем был надстроен этаж, где размещался овальный концертный зал. К сожалению, о его акустических свойствах никакой информации не сохранилось. В настоящее время дом Абазы имеет статус объекта культурного наследия регионального значения. Как и «Англетер», его хотели снести, но после многолетних разбирательств и судебных тяжб вопрос решили в пользу реставрации. Сейчас здесь располагается общественное пространство Onegin Dvor — в теплое время года во дворе-колодце в окружении давно просящих ремонта флигелей бывшего «дворянского гнезда» проходят вечеринки с диджей-сетами, концерты современных композиторов и выступления молодых поэтов.
Дом Абазы
График репетиций — с девяти до двенадцати часов — к сожалению, не позволял Малеру посещать музеи Петербурга. После обеда музыкант по совету врачей всегда отдыхал до пяти часов. К этому времени к нему приходил Франк и забирал его на прогулку по городу. «Вчера, наконец-то, похолодало, и я с гордостью и удовольствием надел шубу,— с наслаждением рассказывал Густав Альме.— Рукава, пожалуй, немного коротковаты и узки. Надо будет переделать, когда я вернусь. А вообще, шуба шикарная и производит сенсацию. Петербургский климат мне очень приятен».
25 октября Малер провел открытую генеральную репетицию и остался ею очень доволен: зал был переполнен, оркестр Мариинского театра (Императорской русской оперы) демонстрировал превосходный уровень. Вечером к маэстро пожаловала делегация с просьбой выступить в следующем году на двух концертах-бенефисах, и Малер всерьез подумывал о возвращении в Россию на две недели в октябре 1908 года, однако этим планам не суждено было осуществиться. Выступление 26 октября в Большом зале Петербургской консерватории прошло успешно. Программа, относительно короткая по тем временам, включала Седьмую симфонию Бетховена, увертюру Берлиоза «Римский карнавал» и, наконец, увертюру к «Нюрнбергским мейстерзингерам». В концерте была также вокальная часть: нидерландская меццо-сопрано Тилли Кунен исполнила сцену и арию Бетховена Ah! perfido и три песни для голоса с оркестром («Гимн» Р. Штрауса, «Музыкантша» М. Фидлера; «Это он» X. Вольфа), вероятно, под управлением М.Т. Дулова. Имя Тилли Кунен возникнет в творческой биографии Малера, когда речь пойдет о премьере Восьмой симфонии в Мюнхене в 1910 году.
Пресса с воодушевлением писала о первом концерте Малера. Влиятельный критик Александр Оссовский отзывался о дирижере как о «герое, который все подчиняет своей воле и обладает реакцией ястреба»: «Сильные эмоции. Могучие идеи. И, прежде всего, печать величественного мастерства. Таков есть Малер». С меньшим энтузиазмом столичные газеты рецензировали представленную 9 ноября там же, в консерватории, Пятую симфонию в исполнении автора. Впрочем, в зале присутствовал человек, для которого это событие запечатлелось в памяти как одно из самых ярких в музыкальной жизни Петербурга,— этим чутким, прогрессивным слушателем оказался Игорь Стравинский. Позже он рассказывал, что был поражен невероятной мощью человека за дирижерским пультом: «Я помню, что тоже видел Малера в Санкт-Петербурге. Его концерт там прошел с триумфом; он сыграл несколько фрагментов из Вагнера и, если мне не изменяет память, симфонию собственного сочинения. Малер произвел на меня огромное впечатление — он сам и его дирижирование».
Петербургская консерватория
Театральная площадь, 2 (в настоящее время проводится реконструкция здания)
Между двумя выступлениями в столице Российской империи Малер совершил поездку в Хельсинки: 1 ноября его приветствовали в парадном Университетском зале (Yliopiston juhlasali). Инициатором визита композитора в Финляндию стал Роберт Каянус — основатель первого финского симфонического оркестра, известный интерпретатор музыки своего друга Яна Сибелиуса. Каянус получил образование в Лейпцигской консерватории, где изучал композицию и теорию музыки. Вернувшись на родину, он занялся сочинением собственных опусов, став в итоге одним из пионеров национальной композиторской школы, однако его организаторские способности заслоняют собой все остальные грани творчества.
Малер прибыл в Хельсинки на поезде, утром 29 октября и уже вечером оказался среди слушателей на «популярном концерте» в бальном зале своего отеля Societetshuset/Seurahuonе — Каянус дирижировал симфоническую поэму «Весенняя песнь» и «Грустный вальс» из музыки к драме Kuolema («Смерть») Сибелиуса (оба произведения не сильно вдохновили венского гостя). О полученных впечатлениях известно из письма Густава к Альме: «Оркестр (Хельсинкского филармонического общества.— Ю.Ч.) на удивление хорош и очень дисциплинирован, что прекрасно характеризует здешнего руководителя Каянуса — в музыкальном мире у него хорошая репутация. После обеда Каянус был у меня и составил мне компанию. Чрезвычайно приятный, серьезный и скромный человек».
Выходящий фасадом на гавань отель Societetshuset/Seurahuonе — по-русски Дом дворянских собраний — был одним из центров светской жизни столицы Великого княжества Финляндского. Бальный зал, площадь которого составляла более трехсот пятидесяти квадратных метров, регулярно принимал многочисленные и относительно неформальные концерты, в основном легкой музыки. Для более солидных мероприятий использовался главный зал Хельсинкского университета. Дом дворянских собраний спроектировал Карл Людвиг Энгель — российский архитектор немецкого происхождения. Благодаря ему центр Хельсинки получил свой характерный облик. Вместе с Юханом Эренстрёмом Энгель разработал план застройки города с учетом возведения новых зданий и перестройки уже существующих. Сердцем столицы Великого княжества стала Сенатская площадь. Архитектор ориентировался на стиль палладианства, привезенный в Россию Джакомо Кваренги и получивший широкое распространение в конце XVIII — начале XIX века. Энгель спроектировал здания Сената, Хельсинкского университета, Национальной библиотеки и Николаевской церкви — главных исторических достопримечательностей финской столицы. Дом дворянских собраний был сдан в 1833 году и сразу приобрел популярность среди горожан — здесь проводились различные торжественные мероприятия, театральные представления, концерты.
Дом дворянских собраний
Pohjoisesplanadi 11–13 (в настоящее время — Городская ратуша)
Прибытия композитора в Хельсинки с нетерпением ждал художник Аксели Галлен-Каллела (на фото). Им двоим уже доводилось пересекаться в Вене в начале 1904 года — на девятнадцатой выставке Сецессиона целый зал был отдан под картины Галлена. Тогда своему новому приятелю Малер — на тот момент все еще полноправный властитель оперного театра — любезно одолжил на один вечер персональную ложу. Галлен-Каллела считался самым известным художником Финляндии. Фактически он первым сумел преодолеть тяготение к европейским канонам и создать собственный энергичный и оригинальный стиль, основанный на любви к северной природе и национальным традициям. В своем творчестве Галлен тяготел преимущественно к символистам, однако в его картинах порой присутствует либо свойственная экспрессионистам жестокость, либо глубокая, подспудная меланхолия. Малер провел в Финляндии слишком мало времени и вряд ли смог ощутить всю колоссальную силу этого настроения, типичного для немногочисленного населения Суоми, но красота балтийских берегов не ускользнула от его поэтического взгляда: «Хельсинки обязан своим великолепием морю. Оно проникает во все, и его видно повсюду».
Галлен-Каллена представил Малеру Элиеля Сааринена — основоположника национального романтизма в финской архитектуре. На рубеже XX века Сааринен, а также его коллеги по цеху — Герман Гезеллиус и Армас Линдгрен — построили в тридцати километрах от Хельсинки, в Киркконумми, на озере Виттреск-ярви жилой комплекс в стиле северного модерна, с отдельными домами для семей и большой общей студией. Вилла Виттреск быстро стала местом встреч культурной элиты. Фасады усадьбы напоминают крепостные стены средневековых замков, а к оформлению интерьеров явно стремились добавить щепотку суровости скандинавских легенд («очень в стиле Йозефа Гоффмана… прямо финский вариант района Hohe Warte в Вене» — как показалось композитору). В этот северный форпост высокой культуры Малера привезли на лодке после трехчасового плавания среди скал, по финским шхерам. Вся дружная компания невероятно замерзла, а дорогой гость — больше всех, не спасали даже пледы, которыми его укутывали с материнской любовью Галлен и Сааринен. Стоило пережить эти мучения, чтобы добраться до живописного Виттреск-ярви и попозировать Галлену: итогом визита Малера в Виттреск стал его единственный прижизненный портрет. «В глубоких сумерках мы сели у камина, в котором тяжелые поленья трещали и пылали, как в кузнице. Галлен, который в течение всей поездки смотрел на меня как-то по-особенному (словно охотник на зайца), выставил вдруг мольберт и начал набрасывать мой портрет. Совершенно в духе Рембрандта, освещаемый лишь пламенем камина. Так он рисовал полчаса, а потом мне надоело сидеть на месте, мы встали и вышли прогуляться по лесу. Я был этому очень рад и не напоминал ему о живописи. Через час настало время моего отъезда, и не успел я попрощаться, как хозяин дома развернул мольберт, и, к всеобщему удивлению, там оказался портрет — совершенно готовый. Как портрет прекрасный и при этом очень похожий. Вы просто глаза вытаращите! Аксели — парень что надо! Между прочим, действительно потрясающее зрелище, когда он на ялике стоял у руля — прямой, статный, сверкающие глаза устремлены вдаль… точь-в-точь викинг. Мне кажется, в такого женщины должны по уши влюбляться!» — писал Густав Альме. Эскизная работа была создана Галлен-Каллелой фактически за полчаса, пока композитор отогревался у огня. Этот спонтанный набросок, запечатлевший Малера, погруженного в свои мысли, хранится в Фонде изящных искусств Гёста Серлакиуса.
Виттреск
Hvitträskintie 166, Kirkkonummi
Как добраться: на Центральном вокзале Хельсинки сесть на электричку Y и проехать пять остановок до местечка Köklax. Пересесть на автобус 911, выйти на остановке Bobäck, взять курс на пожарную часть, свернуть направо и идти два километра по Hvitträskintie по указателям в сторону озера. Музей работает с 1 мая по 30 сентября, в холодный сезон закрыт.
На следующий день после «популярного концерта» в Seurahuone Малера посетил «чрезвычайно приятный, как все финны» господин — Ян Сибелиус. Вместе композиторы совершили несколько прогулок по городу, побеседовали на профессиональные темы и поразмышляли о вечных ценностях. Несмотря на разницу темперамента, мировоззрения, между Малером и Сибелиусом возникло взаимное уважение. «Он был в высшей степени интересным человеком: я почитал его как человека и художника за его высокие этические принципы, даже несмотря на то, что его мнение о вопросах искусства отличалось от моего,— вспоминал много лет спустя Сибелиус.— Я не хотел, чтобы он думал, что я пришел к нему только для того, чтобы заинтересовать своими композициями. Когда он в своей обычной резкой манере спросил: “А что бы вы хотели, чтобы я сделал для вас?” Я ответил просто: “Ничего”». Тогда же состоялась их знаменитая беседа о природе симфонии. Малер настаивал: «Симфония должна быть всеобъемлющей, похожей на мир». В моменты упрямства он мог себе позволить резкость в общении. «Я слышал, что ресторан “Гамбринус” — популярное место встречи музыкантов оркестра, и допустил, что Малер, возможно, захочет там пообедать. Когда я предложил ему посетить более дорогой ресторан, он отрывисто ответил: “Ich geh’ wohin ich will” (“Я пойду туда, куда захочу”)»,— рассказывал Сибелиус своему биографу Карлу Экману.
Единственный концерт Малера в Финляндии прошел с успехом 1 ноября в Университетском зале. В программе были проверенные хиты — Третья симфония и увертюра «Кориолан» Бетховена и пара сочинений Вагнера. Впервые музыка Малера прозвучала в стране «Калевалы» лишь в январе 1909 года: в Выборге (на тот момент — Виипури) ученик Роберта Фукса финн Эркки Мелартин, руководитель Выборгского симфонического оркестра, продирижировал часть Andante moderato из Второй симфонии («Воскресение»). Затем, в 1911 году, уже в Хельсинки, была исполнена Первая симфония. Понадобились десятилетия, чтобы произведения Малера заняли прочное место в репертуаре скандинавских коллективов.
Продолжение следует
