Поехали!

Новая программа одноактных балетов в Перми — не просто премьера трех хореографических сочинений и двух сочинений музыкальных. Это представление сегодняшних худруков балета трех популярных российских театров, фиксация новой реальности. Реальности, сложившейся на наших глазах: как ­когда-то именами российского балета были Григорович — Виноградов — Боярчиков, так теперь работает новая триада Самодуров — Пимонов — Севагин. Здесь можно отметить и смещение центров производства событий: ранее Большой — Мариинский (Кировский) — Пермский оперный, теперь Екатеринбург — Пермь — МАМТ. Это не значит, что в «главных» по статусу театрах не бывает важных премьер — важно то, что ни в одном из них в балете нет художественного лидера. А в Екатеринбурге — Перми — МАМТ сейчас есть. И вот Пермь собрала их вместе — и их сочинения объединены темой путешествия.

Первым в программе стоит балет «В темных образах», поставленный Максимом Севагиным на музыку Антонио Вивальди (Концерт для виолончели, струнных и бассо континуо ре минор, RV 405, и концерт для двух виолончелей, струнных и бассо континуо соль минор, RV 531). Оформление всех трех одноактовок было поручено Альоне Пикаловой, она запланировала движение от черноты к свету, и «темный» Севагин естественным образом встал в начало вечера. Двадцатипятилетний худрук балетной труппы Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-­Данченко с увлечением играет в путешествие во времени. Он затевает на сцене быстрые постбаланчинские игры, и барочный отсвет падает в них на стремительные танцы XXI века. Предыдущую фразу можно читать не только в переносном, но и в самом прямом смысле: виртуозный художник по свету Алексей Хорошев, искусно расставив осветительные приборы в кулисах, создал прямо караваджевскую атмосферу на сцене, где фигуры артистов выступают из теней и в них прячутся, на секунду влетают в поле ясной видимости и исчезают вновь. Жизнь в балете мчится не останавливаясь, стоящий за пультом Владимир Ткаченко разгоняет оркестр до космических скоростей — и на каждый звук у Севагина есть полный легкой иронии пластический ответ. В дуэте (Диана Куцбах, Иван Ткаченко) идет вечное соревнование кокетства и мужественности, поддержки идут в лихом духе «да я вообще ее могу носить не опуская на землю», а дама изящно изображает обморок в каждом удобном для себя случае. Трио (Лариса Москаленко, Роман Тарханов, Ярослав Щелев) же превращается в выяснение отношений двух мужчин, для которого женщина — лишь удобный, но необязательный повод. И все это было не только станцовано, но и отлично сыграно в премьерные дни (хотя, казалось бы, бессюжетный балет). Шик пуантного танца в общих сценах зафиксировал новый качественный подъем пермской труппы — и стал очевидным триумфом Севагина. Приехавший на премьеру директор МАМТ Андрей Борисов после спектакля светился от счастья и звал пермский театр на гастроли.

В середине программы встал балет Ultima Thule, партитура которого была создана Владимиром Ранневым по специальному заказу Пермской оперы. Худрук Урал Опера Балета Вячеслав Самодуров в свое время услышал в сети мелодию, сочиненную Ранневым для церемонии открытия чемпионата мира по программированию, что проходил в Москве в 2021 году, и попросил сделать из нее развернутую партитуру для балета. Латинское выражение, обозначающее в прямом смысле «далекий остров Туле», а в переносном, в неримские времена употребляемом гораздо чаще, «крайний предел», было выбрано Самодуровым; сам композитор предпочитает называть свое произведение «Двадцать вариаций для симфонического оркестра». Несмотря на заявленную концепцию «от тьмы к свету», на сцене сильно светлее не становится — только тьма становится ­какой-то более рваной, более смурной. Герои балета Самодурова, отправляющиеся на край света, будто находятся в вечной ­какой-то метели или вечном водовороте, где поломаны все линии танца и — даже — все линии тела. Тела гнутся в неожиданных местах, ­как-то передергиваются, вздрагивают, плывут, преодолевая невидимое сопротивление. Уже не в первом спектакле кажется, что Самодуров нащупывает пути отхода от классической балетной лексики, в которой он так свободно и легко (кажется) работает, что скоро ему и балетных людей покажется недостаточно и он начнет пробовать работать с артистами контемпорари. Ну, или свою труппу начнет двигать в совсем «современную» сторону. Пока что в танце возникает ощущение неопределенности, непринятого до конца важного решения. Необозначенной на карте финальной точки маршрута. Спектакль как промежуточная ступенька; ожидаем следующий шаг.

Все гораздо более понятно и определенно с Антоном Пимоновым. Худрук Пермского балета, по чьей инициативе и был собран этот вечер, утверждает себя в неоклассике, чтит неизменную вертикаль корпуса, свой­ственную классическому балету, и вполне успешно выстраивает бодрые композиции. «Арктика», поставленная им на музыку Антона Светличного, специально созданную по заказу Пермской оперы, говорит о торжестве танца в любых обстоятельствах — хоть при гастролях за Полярным кругом. Сцена светится белизной, лишь на заднике сияют три заходящих друг на друга цветных окружности — то ли образ двоящегося в высоких широтах солнца, то ли воспоминание о логотипе Mastercard. Светличный создал чрезвычайно удачную дансантную партитуру, где есть место и лирике (нежнейшее адажио, в котором по воле Пимонова танцовщик трогательно таскает партнершу вниз головой) и торжеству ударных, собирающих кордебалет в стайку деловитых счастливых пчел. Правильно, что именно «Арктика» поставлена в финал вечера: публика покидает театр в гарантированно радостном настроении.

Что важно в этой «новой тройке» российского балета? То, что все они в прошлом петербуржцы. У них велика разница в возрасте: Самодурову — 48, Севагину практически вдвое меньше, Пимонову в конце этого ноября исполняется 42. Но школа одна — Академия русского балета, и танцевальный опыт связан с Мариинским театром. Да, он так же категорически неравноценен: Самодуров до отъезда в Нидерланды / Великобританию танцевал ведущие партии, Пимонову доставались партии второстепенные, а Севагин вообще выходил на сцену Мариинки только в школьных спектаклях — по окончании АРБ он сразу уехал танцевать в МАМТ. Но разнообразие репертуара, которым мог похвастаться Мариинский театр в свои золотые годы (от реконструкций Петипа до Уэйна Макгрегора), давало артистам и ученикам тот бесценный опыт, что после переплавляется в творческую свободу, в готовность поверить в себя и сочинять танцы. И эти три хореографа, вышедшие на ведущие позиции (да, Севагин ­только-­только, и посмотрим, как справится, и пожелаем удачи), не последние «кадровые» дары Мариинского театра нашему отечеству. Подрастает еще народ. Важно, чтобы репертуар по-прежнему был разнообразным.