Поминальное слово

Сергея Михайловича называли Северным Леонардо. Судьба предопределила ему удел особый, выпадающий на долю немногих, избранных: работать не за кусок хлеба, а творить в свободном полете. Непокорный и дерзновенный, он ушел непокоренным. Все страдания героев его опер и симфоний в чем-то даже увеличили сопротивляемость композитора, неискоренимую решимость противостоять злу. И как глубоко пожизненно Слонимский был наделен состраданием и сочувствием!

Тайна огромного воздействия музыки великого петербургского Мастера заключается в том, что созданные им образы чувствования, настроения раскрывают главные движения и устремления человека, постоянно выражая его психологическую сущность. На даре абсолютного исторического слуха построена драматургия его опер, программных сочинений, симфонических и хоровых опусов. Как справедливо заметил И. Гёте, «открытия принадлежат человеку, а заблуждения – эпохе».

Петербургский мастер видится личностью мощной, сильной, страстной, прожившей жизнь по законам, им самим над собой поставленным. Поразительно качество Слонимского – становиться автором всего, что предстояло ему совершить. И не только по линии композиции или педагогики. За всю жизнь он постоянно углублял и расширял свои роли в культуре, понимая место и роль художника в жизни. Он осознанно выполнял миссию воспитателя, трибуна, защитника незаслуженно забытых великих личностей культуры. Словом, пытался воздействовать на жизнь всеми доступными ему средствами, всегда был открыт для проведения творческих встреч, прежде всего с обучающейся молодежью. Студенческая среда его обожала, видя и слушая живого классика, в молодые годы принадлежавшего поколению шестидесятников, что первыми приобщались к достижениям мирового авангарда.

Встречи и общение композитора с творческой молодежью не носили «узкоцехового» характера. Они всегда имели внешне импровизационный склад. Но так только казалось, ведь ядро их неповторимости составляли энциклопедичность познаний академика Слонимского, его феноменальная память.

Будучи выдающимся мелодистом современности, Слонимский создает свой последний педагогический манускрипт-завещание: его книга «Мелодика» уже выдержала два издания и активно входит в педагогическую практику. Петербургский мастер публикует свой эпистолярный диалог с Э. Денисовым. По-прежнему постоянно наезжая в Москву, выступает в большинстве музыкальных вузов столицы, которая подарила к юбилею пятивечерний фестиваль «Молодые музыканты Москвы – к 85-летию Сергея Слонимского», разрабатывает творческий план мероприятий к юбилею В. Шебалина. Узнав о создании на кафедре русской музыки Московской консерватории сборника «Николай Метнер. Незабытые мотивы», пишет последнее эссе «Чудо тональной музыки».

К своему, оказавшемуся последним, творческому вечеру «Слонимский-гала» организует силами кафедры современной музыки Московской консерватории исполнение квартета «Антифоны». И это была единственная из московских творческих встреч, где Слонимский не играл на рояле и неожиданно для публики произнес слова прощания с дорогой для него Москвой, подарившей ему дружбу с Р. Леденёвым, С. Губайдулиной, А. Шнитке, музыковедами М. Сабининой, М. Таракановым, В. Холоповой.

А. Эшпай писал: «Сергей Слонимский – важная страница в истории русской музыки, без которой она была бы неполной и менее противоречивой. Слонимский всегда новый и всегда остается самим собой».

Таким он и останется в памяти благодарных современников.

---

Владимир Юровский, художественный руководитель ГАСО России имени Е. Ф. Светланова

Не стало Сергея Слонимского. В это трудно поверить: время, казалось, не имело власти над этим человеком, неизменно сохранявшим элегантный вид сдержанного, суховатого и чуть ироничного петербургского интеллигента. Для меня Слонимский был такой же неотъемлемой частью его родного Петербурга, как и сфинксы на Университетской набережной… (Интересное совпадение: египетские сфинксы «приехали» в Петербург в 1832 году, то есть ровно за 100 лет до рождения С. М. Слонимского!) Вместе с ним ушла целая эпоха, последним хранителем которой он оставался долгие годы.

Мне посчастливилось хорошо знать Слонимского: в 1989 году мой отец достал «из стола» его многострадального «Мастера» и осуществил премьеру сначала в Москве, а затем (осенью того же года) в Ленинграде. Если учесть, что первый акт этой оперы впервые прозвучал на закрытом показе в ленинградском Союзе композиторов в 1972 году, после чего опера была «не рекомендована» к исполнению, то выходит, что она провела в столе автора рекордные семнадцать лет! Интересно, что годы спустя мне удалось почти что повторить (если и не побить) этот рекорд, показав в Москве другую оперу Слонимского – «Король Лир», пролежавшую без движения почти шестнадцать лет. Правда, если в случае с «Мастером и Маргаритой» причиной долгого замалчивания оперы послужили идеологические препоны, в случае с «Лиром» мотивы были уже иные: всеобщее безразличие и нежелание театров связываться с интеллектуальным и явно «некоммерческим» сюжетом…

Вместе с Э. Денисовым и А. Волконским Слонимский является одним из первопроходцев российско-советского послевоенного авангарда. Его произведения 60-х годов отличаются сочетанием смелости в использовании новых технических приемов и неизменной верности своей композиторской индивидуальности: Слонимский никогда слепо не копировал изученные им партитуры западных коллег, но сознательно развивал в себе владение другими музыкальными языками, чтобы поставить их на службу своим творческим идеям. И всегда – от самых первых до последних опусов – в его музыке главенствовала мелодия, а вместе с ней – лирическое начало.

Талант композитора сочетался в Слонимском с литературным даром, явно унаследованным им от отца – писателя Михаила Слонимского, члена знаменитых «Серапионовых братьев». Сергей Михайлович часто являлся и автором собственных либретто. Так было и в случае с «Лиром», где текст Шекспира переплетается с текстами Льва Толстого и «бытовыми» репликами добавленных Слонимским персонажей, как бы сошедших со страниц рассказов Зощенко.

Он мог быть настойчив и упорен, когда речь шла о существенных для него «идейных» аспектах произведения, но довольно легко шел на уступки, когда вопрос вставал о технических деталях, был готов предложить свою помощь в решении той или иной проблемы…

Он всегда оставался преданным памяти своих родителей и близких им людей. Так, в лихие 1990-е годы Слонимский «пробил» и чуть ли не из своего кармана оплатил выпуск питерским издательством «Композитор» сборника гениального писателя Льва Лунца, тоже члена «Серапионовых братьев», умершего в возрасте 23 лет от болезни мозга.

Трогательно и бескорыстно Слонимский заботился о своих учениках, коих у него было великое множество. Меня всегда поражала его широта и «незацикленность» на собственном творчестве, столь естественная для большого таланта. А еще меня поражали и восхищали его душевная молодость и воля к жизни, которые в самые тяжелые моменты заставляли его жить «здесь и сейчас», не забывая собственного прошлого, но и не привязываясь к нему. Слово «умер» как-то не вяжется с именем Сергея Слонимского. Скорее приходит на ум фраза, которой заканчивается либретто «Мастера и Маргариты» – фраза, состоящая из двенадцати слогов, которые Слонимский озвучил как двенадцатитоновую серию: «Тишина… Покой… Беззвучие… Навсегда!..»