События
Исландский композитор, инноватор в сфере киномузыки и лауреат «Золотого глобуса» Йоханн Йоханнссон скончался в феврале 2018 года, но новые альбомы с его музыкой продолжают выходить до сих пор, пусть уже и в статусе opus posthumum. Last and First Men – последний саундтрек Йоханнссона к его первой (и единственной) режиссерской работе – псевдо-документальному фильму по мотивам романа «Последние и первые люди» Олафа Стэплдона, одного из главных визионеров научной фантастики первой половины XX века. Хрупкая и полная какой-то отрешенной печали партитура – творческий постскриптум Йоханнссона, завершенный уже после его смерти друзьями и близкими.
В своей книге Стэплдон описывает историю человеческой расы на протяжении двух миллиардов лет. «Последние и первые люди» – своего рода антропология будущего человечества, которое заканчивает свой путь созданием планетарной утопии, обретением бессмертия и трагической гибелью из-за цепочки взрывов звезд вокруг Нептуна, где люди находят свое последнее прибежище. Точкой визуального вдохновения для фильма стало знакомство Йоханнссона с так называемыми Спомениками – загадочными военными мемориалами, построенными в бывшей Югославии после Второй мировой войны. Но своим видом они скорее похожи на памятники внеземной цивилизации: отдельные из них напоминают то космический корабль, то межпланетный портал, то ритуальный круг из радиовышек неизвестной формы. Следуя научно-фантастической интуиции, Йоханнссон представляет Югославию как «утопический эксперимент» – новый тип искусственного государства, объединившего в себе нации различных религиозных традиций. Споменики в этом смысле задумывались как символ унификации, отказа от имманентных национальных культурных черт. Архитекторам было запрещено использовать любую известную религиозную иконографию, поэтому они обратились к искусству доисторических культур – майя, шумеров. В результате эти конструкции выглядят будто заброшенными из другой галактики.
Йоханнссон и режиссер Стюрла Брандт Грёвлен провели месяц в путешествии по Балканам, снимая Споменики на 16-миллиметровую черно-белую пленку статичными планами, подолгу вглядываясь в эти таинственные объекты: «Мы хотели заснять их в формальной манере, подчеркнуть их загадочную ассиметричную красоту», – комментирует процесс сам Йоханнссон. Музыка же, по мысли Йоханнссона, должна была обогатить этот странный визуальный опыт дополнительным нарративным слоем. Низкие струнные, протяжные электронные текстуры из зацикленных сэмплов, хоровые голоса, проплывающие над всем происходящим, – все это погружает слушателя в гипнотическое вневременное состояние. Помимо музыки, в фильме присутствует фигура чтеца – голос представителя тех самых «последних людей», бесстрастно излагающего историю угасания человечества. Эту роль исполнила поистине «инопланетная» Тильда Суинтон. По словам саунд-артиста и контрабасиста Яира Элазара Глотмана, работавшего над саундтреком к фильму уже после смерти Йоханнссона, «Суинтон привнесла изысканную прощальную печаль в слова Стэплдона, как если бы ее голос постепенно угасал во время чтения последнего документа Земли».
Премьера картины состоялась совсем недавно, в феврале этого года на Берлинале, но уже по трейлерам видно, каким странным и завораживающим получился результат. Фильм Йоханнссона, как и его саундтрек, – это пространное и медитативное размышление о человеке в масштабе космической безысходности. Своеобразный реквием о потерянной утопии.
Премьера первой редакции музыки к Last and First Men состоялась на Манчестерском международном фестивале в 2017 году. Филармонический оркестр BBC под руководством Даниэля Бьярнасона вживую сопровождал фильм, Тильда Суинтон зачитывала фрагменты книги, а сам Йоханнссон исполнял партию фисгармонии. Позднее возникла идея уменьшить исполнительский состав до камерного, чтобы создать более скупое и точечное звучание, для чего и был приглашен Глотман. А затем, 9 февраля 2018 года, Йоханнссона не стало.
«Я больше не мог с ним посоветоваться, – говорил Глотман, – в конце концов, мне пришлось довериться своим чувствам». Вместо оркестра он решил работать с близкими к Йоханнссону музыкантами. Помимо самого Глотмана, исполнившего партию контрабаса, это еще один давний друг композитора – Хильдур Гуднадоттир (виолончель) – лауреат «Оскара», автор музыки к «Джокеру», сериалу «Чернобыль»; Роберт Айки Обри Лоу – вокальный перформер, работавший с Йоханнссоном над фильмом «Прибытие», чей бесплотный, рассеянный в атмосфере голос пронизывает здесь всю фактуру; хор Theatre of Voices, также звучавший в «Прибытии». Глотман включил в партитуру и фисгармонию самого Йоханнссона.
Говоря о специфике выразительности этой записи, необходимо иметь в виду, что у Йоханнссона не было формального композиторского образования, и его творчество никогда не отличалось технической или мелодической сложностью. Особенной эту музыку делает непосредственность чувства, которую Йоханнссон всегда мог найти в себе самом, и которая отнюдь не свойственна жанру киномузыки. Этот эмоциональный подтекст не проявляется на поверхности в виде «приятных» мелодий или хитро закрученных текстур, но находит отклик где-то глубоко внутри слушателя. Йоханнссон тяготел к неординарным, а порой совершенно диким проектам, но ядром его музыки всегда оставалась уязвимая человеческая интонация.
Яркий пример – саундтрек к психоделическому триллеру «Мэнди» Паноса Косматоса, где обезумевший главный герой мстит банде байкеров-оккультистов за убийство любимой, с топором и бензопилой наперевес. Несмотря на яростный, сотрясающий саунд метал-гитар и тягучую мрачность атмосферы, центральным мотивом записи (как и фильма) для Йоханнссона все равно остается меланхолия, пусть и на грани психоза, одинокой опустошенной души. В таком внимании к сентиментальности, даже на фоне сверхъестественных сил или абсолютной черноты зла, есть что-то возвышающее.
Но музыка Last and First Men – вовсе не очередная фоновая неоклассика, размазанная на семьдесят минут слоями дилеев и раздутыми тоскливыми гармониями, как обычно бывает в киноиндустрии. Последняя партитура Йоханнссона – обволакивающая и полная сокровенной печали элегия о том, как человеческий след остается услышанным даже сквозь вагнеровский вселенский пожар, в пустоту которого все неизбежно стремится.
