Произвол судьбы События

Произвол судьбы

Самым запоминающимся образом новой пермской «Лючии ди Ламмермур», которую поставил Константинос Контокристос, друг афинской молодости Теодора Курентзиса, стало огромное зеркало, придуманное московским сценографом Тимофеем Рябушинским.

Отражаемые гигантским зеркальным овалом поверхности темной сцены с обитающими на ней персонажами самой знаменитой оперы Гаэтано Доницетти в постановке, похожей на концерт, хоть как-то скрадывают время. И это – плохая новость.

Зато в Перми есть отличная Лючия – Надежда Павлова. Она давно шла к этой роли. Несколько лет назад на первом сольном концерте в Московском Доме музыки она под рояль отыграла сцену сумасшествия Лючии на том же градусе актерства и вокальной мастеровитости, которые снискали славу ее Виолетте Валери из уилсоновской постановки «Травиаты». В отличие от Роберта Уилсона, придумавшего Павловой невероятно сложную пластику и изменившего саму идею ее персонажа, режиссер Константинос Контокристос не придумал ничего, кроме странноватого двойника в образе эталонной Лючии всех времен – Марии Каллас в огромных черных очках и огромной черной шляпе. Персонаж этот выходит на сцену на увертюре, а потом не пойми зачем появляется в самом конце. Впрочем, концов в постановке несколько. Первый – Лючия умирает и тут же радостно раскланивается и убегает. (Публика аплодирует.) Второй – Эдгар, возлюбленный Лючии, тоже долго умирает. Когда он должен испустить дыхание, к нему выбегает умершая Лючия, и они, взявшись за руки, направляются к огромному зеркалу. (Публика аплодирует.)

Пермскую Лючию режиссер выпростал из ее исторического двойника-Каллас довольно странным образом. Для начала он прямо на сцене заставил ее снять очень приличные туалеты образца 1950-х и облачиться в желтый капот. Лючия в капоте поет две больших сцены: клянется в любви Эдгару Равенсвуду и ссорится с ненавидящим его братом – Генри Аштоном. Нетрудно предсказать, что в сцене сумасшествия на героине будет белое платье невесты, которое несинхронно безумию героини выпачкается чем-то красным. Будто вместо крови уже убитого ею жениха Артура Баклоу по платью не пойми в какой момент потекла ее собственная кровь.

Таких «косяков» в спектакле много.

Нагуглить режиссерскую биографию Контокристоса не удалось. Судя по предпремьерному интервью, в Германии этот человек обучает драматических актеров петь хором, смолоду любит оперу (сам пел), оперу Доницетти «Лючия ди Ламмермур» – любит, в частности.

В пермском спектакле любовь эта выразилась фронтальной расстановкой мужского хора в черных костюмах, исполняемыми строго в зал ариями, дуэтами и ансамблями и симметричным уводом «хоровой массы» в противоположные кулисы. Центральным персонажам предписано фланировать строго по центру сцены. Одним маршрутом – от задника к авансцене – вышагивают жестокосердный брат Лючии, навязанный братом жених Артур Баклоу, возмущенный вероломным замужеством Эдгар. Чувство, что в ожидании своих выходов они за сценой стоят в очередь друг за другом, отвлекает от слушания музыки и запутывает регистр ожиданий.

Все эти разрозненные и бесконечно похожие одна на другую сценические композиции в некое подобие театрального фокуса собирает одно только зеркало. Поначалу оно закрыто черными панелями, которые, разъезжаясь наподобие кулис в объективе гигантского фотоаппарата, открываются овалом камеры-обскуры или наблюдающим за действием огромным «небесным оком». На выходе героини зеркало подергивается озерной рябью, в которой Лючии мерещится утопленница. Слишком рано раскрыв трагическую развязку оперы, три оставшихся оперных четверти зеркало функционирует деталью декорации: под одним углом отражает оркестровую яму и партер, под другим углом высится куполом свадебной церемонии, а в сцене безумия – просто отражает распростертую в центре композиции героиню.

Молодому дирижеру-постановщику Экторасу Тартанису удалась упруго бегущая навстречу развязке темповая перспектива, кое-где все же затягиваемая длиннотами сольных сцен и, наоборот, подхлестываемая скоротечностью сцен хоровых. В исполнении объединенного оркестра театра и оркестра musicAeterna расслышались и романтически-экзальтированные, и тихие краски: ах, каким соло кларнета сопровождалась ария Лючии! Флейту в сцене безумия вывели на сцену (как выводили кларнет в арии Секста из «Милосердия Тита»). Правда, в отличие от зальцбургской постановки, под зеркало в «Лючии» флейтистка выскакивает впопыхах, чем несколько утрирует уже начавшееся безумие героини.

Лючия – Надежда Павлова, Эдгар – Борис Рудак

Роль злодея Генри Аштона совсем не подошла добродушной внешности Константина Сучкова (баритон), которого во втором составе переиграл – но не перепел – Александр Погудин (бас-баритон). Эдгара из первого состава – его пел Борис Рудак – положил на лопатки голосистый Сергей Кузьмин (в прошлом – солист Новосибирского театра оперы и балета, теперь работает в Михайловской труппе). Сам по себе эксперимент по переводу лирического тенора Рудака в категорию лирико-драматическую кажется необоснованным расточительством прекрасной природы этого певца. Из двух исполнительниц заглавной партии Надежда Павлова отличилась настолько глубокой, индивидуально-неповторимой проработкой трагедии Лючии, что спектакль с ее участием правильнее было бы назвать бенефисом певицы, в то время как ее сменщице – испанке Саре Бланш удалось показать образ в развитии, отыграв его в диапазоне от юной непосредственности до обреченной заложницы родовых предрассудков.

Судя по реакции публики, буйно аплодировавшей оба вечера, с «Лючией» все в порядке. Судя по официально опубликованным на сайте театра сплошь хвалебным мнениям зрителей, – событие из ряда вон! Активисты в соцсетях делились даже политизированным прочтением темы зеркала – мол, искусство вечно, а отраженная реальность пермской власти ужасна (написал человек, видимо, не догадывающийся о том, сколько зеркал в оперных постановках уже было использовано до увиденной им «Лючии»). Но дело в другом. Восхваление конкретно этого театрального «произведения», как и желание части публики прочесть глубокие режиссерские смыслы на территории отсутствующей режиссуры усиленно-адвокатским акцентом сигналит о том, о чем все догадываются, но боятся спросить. Почему в театре так сиротливо без Курентзиса?

В Перми без него, действительно, сиротливо. И это сиротство ощущается совсем не так, как было, когда в том же театре без него ставились оффенбаховские «Сказки Гофмана». Тогда в 2015-м, узнав, что «Сказками» будет дирижировать не Курентзис, а в те поры еще никому не известный Артем Абашев, столичные критики в Пермь не поехали. И ошиблись: спектакль был выдвинут на «Маску», у него был приличный номинационный лист, да и явленный режиссером Катей Евангелатос в костюмах Гали Солодовниковой «театр стилистических контрастов» был озорным и завлекательно-живым.

В «Лючии», которую Константинос Контокристос, по его собственным словам, придумал в формате «Театра в театре», никакого театра просто нет. Есть сумма схем, говорящих за себя: вот прима, вот оркестр, вот баланс сметы в пользу зеркала, изготовленного в петербургских спеццехах в ущерб костюмному оформлению (художника по костюмам среди создателей спектакля нет), вот темное световое решение (типа не противоречит «готическому сюжету»). Спектакль словно собран на том самом «конвейере», с которым всю жизнь полемизирует Курентзис, приучающий публику к «штучной» продукции, неповторимым формам и актуальному содержанию.

Говоря по совести, появись такая «Лючия» где-нибудь в Челябинске или Красноярске, к ней бы отнеслись с симпатией. На все провинциальные театры хороших режиссеров не напасешься, а тут самая исполняемая в мире опера Доницетти, а хорошие голоса (везде же наперечет), а уж огромное зеркало!.. Но снисходительность к Пермскому оперному кажется оскорбительной: слишком уж прижилась привычка к «гамбургскому» / «зальцбургскому» / «европейскому» счету у пермяков. И вот пока эту привычку не «списали со счетов», наверное, правильнее было бы осуществить реальный разбор полетов, а не устраивать маскарад с помощью мерцательно-нечитабельного буклета и победительных сводок на сайте, где высказывающиеся из «Лаборатории современного зрителя» так всерьез восхищены, что совсем не чувствуют подвоха детской загадки про зеркало: «Влево, вправо, поворот. Здесь же – всё наоборот».

Магические квадраты Ефрема Подгайца События

Магические квадраты Ефрема Подгайца

К юбилею композитора

Птицы певчие детского театра События

Птицы певчие детского театра

В Театре Сац состоялась российская премьера «Птиц» Вальтера Браунфельса

Как излечить повесу События

Как излечить повесу

В Национальном театре оперы и балета Осло состоялась премьера оперы «Похождения повесы» Стравинского

Экзамен на танцпригодность События

Экзамен на танцпригодность

«Кремлевский балет» представил «Раймонду» в постановке Андриса Лиепы