Пророк в своем отечестве

Первые же такты «Мессы поминовения» Щедрина заставили собраться и внимательно вслушаться. Композитор обратился к словам эпиграфа, выбитого на могиле Николая Гоголя: «Горьким словом моим посмеюся» (цитата из книги пророка Иеремии), и к строке «Ей, гряди, Господи Иисусе!» (из Откровения апостола Иоанна Богослова). В начале Мессы певцы распевают фразу «горьким словом моим», настойчиво забираясь все выше и выше по тесситуре, отчего тембр становится все пронзительнее, вызывая почти физическое ощущение болезненности и горечи. Отрывочные реплики на слове «посмеюся» создают не только фактурный контраст, но и вызывают ассоциативное ощущение смеха, издевки. Фраза «гряди, Господи» – это уже причет, бесконечная литания, в конце переходящая на угасающую речитацию: «Господи, господи…» Затем игра динамикой: вопль (по иному и не охарактеризуешь этот мощный звуковой взрыв) «Гряди, Господи Иисусе» сменяется еле слышной хоровой «педалью», фоном, на который постепенно накладываются голоса. И финальный эпизод Мессы подводит итог горьким раздумьям – скорбное ламенто истаивает, оставляя нас наедине с мыслями о несовершенстве сущего и мира. Месса посвящена памяти Майи Михайловны Плисецкой, и музыка нам открывает, как все еще тяжело и горько переживается утрата.

Валерий Гергиев, решившийся сам дирижировать хором a cappella, был сосредоточен и вдохновенен. Кажется, что контрасты, заложенные в музыкальном тексте, он намеренно усилил: паузы сделал чуть дольше и весомее, тихую звучность специально длил, накапливая внутреннее напряжение, и потом доводил крещендо до оглушающего туттийного фортиссимо. Зал был словно наэлектризован, скрипы, шорохи, звонок мобильного воспринимались как катастрофическое вторжение чего-то чужеродного, пытающегося разрушить интимную связь музыкантов с каждым из слушателей. Зато вызовы на поклоны потом были бесконечны.

Прозвучавшая «Поэтория» на слова Вознесенского лишь укрепила впечатление, что музыка Щедрина несет в себе невероятный заряд актуальности. Стихи были написаны в 1959 году, партитура – в 1968-м, а ощущение, что это про нас, про сейчас. В этом также огромная заслуга артистов, сумевших принять боль о России, протест против войны и насилия, заложенные в сочинении, не как агитку, а как свое личное. Евгений Миронов был искренен и прост, произнося знаменитое: «Я – Гойя! Глазницы воронок мне выклевал ворог…» Екатерина Сергеева не пыталась подражать Людмиле Зыкиной, первой исполнительнице соло в «Поэтории», а поэтизировала свой вокализ, ведя диалог с альтовой флейтой. В нашем сознании исчезла привязка стихов к конкретным событиям Великой отечественной войны – ведь теперь из интернета мы знаем, что пожар бедствий загорается ежеминутно где-то на планете, и верно, что «настоящее – неназываемо, надо жить ощущением, цветом».

В музыке «Поэтории» уже узнавались праэлементы щедринского языка, только что услышанные в Мессе. Взрывные контрасты, бесплотный колышущийся фон, словно шум времени, заполняющий паузы, жесткие многоэтажные созвучия и тихие, «зависающие» исповедальные фразы.

Валерию Гергиеву удалось главное: собрать все эпизоды в цельно-спаянную композицию с четким внутренним темпом. Даже в самых медленных моментах, когда музыка провоцировала на медитацию, дирижер держал пульс, не позволяя исполнителям растекаться. Это проникновение в суть музыкальной конструкции шло на подкорковом уровне, уже на основе какого-то интуитивного понимания Щедрина, и это неудивительно, ведь мариинцы за последние годы переиграли десятки сочинений композитора – концерты, оперы, балеты.

На поклонах артисты радостно улыбались, осознавая успешность исполнения, и уже в кулуарах обсудили, что надо повторять «Поэторию» в Москве, в рамках Пасхального фестиваля.

А слушатели выходили в задумчивости – ведь все три произведения фактически оказались посвящены одной и той же теме, о том, как трудно быть услышанным и понятым, о том, как нужно отстаивать себя, свои принципы, о том, что «весь я не умру».

---

Александр Соловьёв, художественный руководитель Камерного хора Московской консерватории

Счастлив, что присутствовал на историческом событии – мировой премьере новой хоровой партитуры Родиона Константиновича Щедрина. По опыту скажу, что он ставит такие сложные задачи, которые по силам только мастерам экстра-класса. Как в свое время говорил Борис Тевлин, композиторы часто идут впереди исполнительских возможностей, и наше дело, преодолев трудности, суметь исполнить то, что написал автор. Но Родион Константинович, сочиняя свою музыку, знает, что ее будет готовить Гергиев, солисты и коллективы Мариинского театра, которым сейчас доступны произведения любого уровня сложности.

Что касается основы его хорового стиля, то базисом является синтез церковного и народного пения. Щедрин – человек воцерковленный, автор русской литургии «Запечатленный ангел». Он любит «поиграть» низкими, гудящими хоровыми педалями, для которых нужны басы-профундо – то, чем славятся русские хоры. Они создают и объем, и купольность, и храмовые сонористические эффекты.

В Мессе очень мало текста – буквально две строки, и это тоже черта стиля. Щедрин стремится, чтобы слово впечаталось в сознание, чтобы люди уходили, мысленно прокручивая услышанное в голове. Он таким образом запускает внутренние инерционные процессы, вызывающие рефлексию. Это целенаправленный прием, чтобы смысл воспринимался на уровне 25-го кадра.

В тоже время композитор использует хоровую речитацию, часто в быстром темпе, как звукоизобразительный момент. Тогда передача смысла слов уже не важна, так как они используются для фонического эффекта – как «звуковая рябь», кружева. Такой прием часто встречается у Стравинского, например, в «Свадебке», а Щедрин, как известно, называл Игоря Федоровича в числе своих предшественников. Он вообще любит делать «мостики», перебрасывать их к Баху, к Бетховену, к классикам XX века. Для чего? Чтобы мы понимали, что художественные явления не возникают сами по себе, внезапно сейчас, а имеют под собой определенные исторические традиции и линию преемственности. И Щедрин является носителем и продолжателем этих традиций.