События
Программа носит название MAHLER unFINISHED («Малер незавершенный») и состоит из Первой части (Adagio) Десятой, незавершенной симфонии Густава Малера и четырех премьер сочинений современных композиторов (Филипп Манури, Алексей Ретинский, Марк Андре, Джей Шварц), написанных по заказу SWR и вдохновленных прощальным Адажио Малера. Концерт из штутгартского Liederhalle транслировался онлайн, а ссылка на трансляцию выложена на сайте SWR. Все сочинения исполняются без перерыва, как одна гигантская симфоническая поэма.
Десятая Малера, которая, не считая Первой части, существует лишь в партитурных набросках и эскизах, после смерти композитора была реконструирована не раз – самые известные версии принадлежат, пожалуй, Дэрику Куку (1964) и Рудольфу Баршаю (2000), а самая недавняя попытка реконструкции была осуществлена в 2010 году израильско-американским дирижером Йолем Гамзоу. Авторы программы MAHLER unFINISHED представили свой вариант пятичастного симфонического цикла (именно столько частей было в оригинальном замысле Малера), предоставив современным композиторам возможность непосредственного диалога с музыкальным «завещанием» Малера и развития его идей на языке сегодняшнего дня. Замысел этой программы был одной из первых идей Теодора Курентзиса на посту главного дирижера оркестра SWR.
Адажио Малера в исполнении штутгартского оркестра задает высокую, почти недосягаемую планку всей музыкальной концепции этого вечера: хрупкость и надломленность, тонкая жанровая амбивалентность, гармоническое предчувствие атональности и мощная динамика разрушения – как страшно звучит пронзительное соло духовых на второй кульминации и медленное обессиленное угасание коды.
La Commedia Алексея Ретинского начинается без паузы, прямо произрастая из последнего тона малеровского Адажио, но отчетливо уже за границей того мира, в котором истаяла последняя симфония Малера. Ретинский сознательно опирается на узнаваемые языковые элементы Первой части Десятой симфонии, в частности, на знаменитый нонаккорд. Алексей Ретинский, один из постоянных творческих партнеров Курентзиса и оркестра SWR, ясно осознает всю трудность поставленной перед ним задачи. «Сегодня в сто раз сложнее провести мост к тональному высказыванию, чем написать эффектную шумовую партитуру», – говорит композитор. В финале «Комедии» оркестр прожигает пронзительный звук, как осколок малеровской кульминации. Кажется, Ретинский пишет свою вариацию на Десятую Малера не столько из позиций сегодняшнего дня, сколько из самой точки разлома. В финале настойчивый «железный» звон в оркестре напоминает то звон погребальных колоколов, то вколачивание гвоздей, что выводит музыкальную комедию Ретинского очевидно не к раю (как это было в «Божественной комедии» Данте), а к самому пределу мира.
Французский композитор Филипп Манури в Rémanences-Palimpseste снова начинает со знаменитого нонаккорда, который то и дело возникает в его партитуре, как некое музыкальное дежавю. Манури опирается исключительно на структурные и языковые особенности Адажио, не углубляясь в биографический контекст. Манури максимально уплотняет музыкальную ткань, еще больше подчеркивая то неуклонное усложнение вертикали, которое проводит Малер. А то и дело возникающие реминисценции малеровских тем и гармоний Манури называет не цитатами, а аллюзиями – это те самые связующие нити, которые прошивают разрыв эпох. Его кульминации еще страшнее, деструктивная сила разрушения гармоний еще беспощаднее, диссонансы еще гуще, а тембральные наложения еще более контрастны.
Следующая часть «цикла», Echographie 4 («Ультразвук 4») Марка Андре, является буквальным воплощением образа хрупкой незавершенности, истончения музыкальной ткани. В основе идеи Echographie лежит «акустическое сканирование» концертного пространства, которое композитор записал как электроакустический свип-тон, растущий от 20 Гц до 20 кГц. Именно на базе этого звукового скана и возникла структура сочинения. Как это часто бывает в творчестве Марка Андре, этот опус тоже существует почти на самой границе слышимого, доходя до полного растворения всего материального (что связано для композитора прежде всего с религиозным, духовным измерением музыкального искусства). Эта тишайшая часть коллективной «симфонии» тоже почти «внематериальна»: звуковой отпечаток некогда услышанного, музыкальное эхо покинутого хозяином дома (забытые игрушечные часы, «скрип» невидимой калитки, загадочные шорохи, подвисающие обертоны), дыхание закрытой недописанной партитуры.
Финальная часть цикла, Theta. Music for Orchestra VIII американца Джея Шварца (которого часто называют одним из главных последователей Шельси), снова возвращает нас в мир звуков, напоминающих медицинскую сирену, которая призвана вывести человека из комы обратно в жизнь – бесконечные волны мощных глиссандо, которыми заходится оркестр. Theta – это восьмая буква греческого алфавита, обозначающая слово «смерть». Медленные наступающие глиссандо колеблются в рамках одного полутона то вверх, то вниз – продирающий до костей танец смерти. По словам композитора, его сочинение опирается не столько на прощальное Адажио Малера, сколько на саму идею приближения и предвкушения смерти. После шквала устрашающих нисходящих глиссандо и почти истонченного в тлен оркестрового унисона у валторны соло (одного из любимых инструментов Малера) еле слышно звучит баховская мелодия «Приди, сладкая смерть». Композитор слышит в этом «последнюю песнь позднего романтизма накануне великого переворота в современность», призыв перехода к новому времени.
Новая программа SWR представляет собой художественный эксперимент редкой музыкальной и интеллектуальной интенсивности. Тот факт, что все сочинения исполняются без перерыва (attacca), каждый раз создает удивительную серую зону стилевой дезориентации на короткий промежуток времени, пока почерк каждого следующего композитора не раскрывается с полной силой. Комментарий на тему малеровского космоса четырех очень разных по музыкальной поэтике и языку современных композиторов – это своеобразная попытка исследовать языковые и стилевые очертания и границы той бездны, которая открылась в музыкальном искусстве после ухода Малера. Хотя в финале невозможно отделаться от странного эмоционального ощущения, что Малер и его эпоха умерли еще раз прямо на наших глазах, теперь уже окончательно.
