Раскинулось море широко

Постановку «Питера Граймса» с Кауфманом в заглавной партии Венская опера отпраздновала с максимальным размахом: сразу после спектакля Йонас Кауфман и сэр Брин Терфель удостоились наивысшего для оперных певцов в Австрии звания Kammersänger (условный аналог российского звания заслуженного артиста), а дирижера Симону Янг объявили почетным членом Венской оперы – ее дебют на этой сцене состоялся в 1993 году и именно она стала первой женщиной за дирижерским пультом легендарного театра.

Праздничная церемония стала символическим подарком не только для исполнителей, но и для публики – долго не было известно, состоятся ли спектакли с Кауфманом в «живом» формате или снова пройдут в онлайн-трансляции. И, несмотря на то, что жесткие ковидные ограничения в культурной сфере Австрии постепенно отступают, цифры заболевших так высоки, что до сих пор каждый неотмененный спектакль воспринимается как чудо. У автора этих строк предательски замерло сердце, когда перед началом представления на сцену вышел сотрудник театра и сообщил, что из-за большого числа позитивных тестов в этот день почти полностью выпал хор Венской оперы, но его заменит Хор имени Арнольда Шёнберга (по счастливой случайности «придворный» хор театра «Ан-дер-Вин» участвовал в постановке «Питера Граймса» всего пару месяцев назад). Учитывая, что большинство публики пришло именно на Кауфмана, по залу разнесся громкий вздох облегчения и благодарности.

Постановке «Питера Граймса», которую возобновили на сцене Венской оперы, уже более 25 лет – в 1996 году ее осуществила немецкий режиссер Кристина Милиц (музыкальным руководителем спектакля в то время был Мстислав Ростропович, и в процессе работы между режиссером и дирижером возникали многочисленные концептуальные трения). Выдержанная в духе символического реализма, постановка несет на себе отпечаток своего времени:эксперименты c неоновым светом (мальчик-подручный карабкается наверх по узкой неоновой лестнице, обрамляющей сцену светящейся каймой), цветовые лейтмотивы (красный цвет таверны, синий цвет луны) и, главное, плакатный социальный акцент разворачивающейся драмы. Будничное пьянство и привычный провинциальный разврат по кустам естественно переходит в мгновенную готовность выйти с оружием на охоту на отщепенца (в каждой новой постановке этой оперы сцена, в которой гневный хор скандирует имя Питера Граймса, направляя ружья прямо в зал, вызывает одинаковый приступ ужаса).

Для режиссера центральными в этой истории становятся образ и атмосфера прибрежного города, с его крепкой связкой с кормящей и наказующей стихией – морем. В свободное от хождения в море время жители города проживают свою какую-никакую маленькую жизнь, но в минуты единения – на почве ли страха, ненависти или дежурного благочестия – они сливаются в общую однотонную массу: синие костюмы и синие шапочки горожан недвусмысленно отражают морскую гладь (еще раз хочется выразить свое уважение Хору имени Шёнберга, который не только прекрасно справился вокально, но и без проблем вписался в постановочный рисунок оперы, в которой хор проводит на сцене основную часть времени). Как говорил сам Бриттен, «когда я писал “Питера Граймса”, то хотел выразить все то, что знал о бесконечной борьбе всех мужчин и женщин, чье существование полностью зависит от моря».

Учитывая, что буквально несколько месяцев назад театр «Ан-дер-Вин» возобновил нашумевшую постановку этой оперы режиссера Кристофа Лоя, трудно было обойтись без сравнений. В крайне эмоциональном, даже мелодраматическом спектакле Лоя главный акцент сделан на теме гомоэротических переживаний Граймса во всем ее диапазоне – от трагедии непонимания и неприятия самого себя до брезгливого отторжения обществом. Социальная же тема решена у Лоя в почти кабаретно-комическом ключе. В куда более традиционной постановке Милиц на первом плане оказывается конфликт одиночки с толпой, такой же неуправляемой и равнодушной, как морская стихия.

Сама партитура Бриттена так мастерски «срежиссирована» композитором, что даже без направляющих сценических маячков публику качает на крутых волнах негодования и сочувствия, страха и сострадания. Немаловажную роль в драматургии оперы играют интенсивные симфонические интерлюдии, в которых дирижер Симона Янг провела мощный корабль Венского филармонического оркестра уверенной рукой, позволив слушателю насладиться и красотами инструментовки, и выразительностью каждого соло.

Но главное внимание публики, естественно, было приковано к Кауфману, который впервые пробовал себя в роли Питера Граймса. Не считая исполнения вокального цикла «Семь сонетов Микеланджело», «Питер Граймс» – его первое полноценное соприкосновение с музыкой Бриттена и первая оперная партия на английском языке. Партию Питера Граймса Бриттен в свое время писал не просто специально для Питера Пирса, но и в расчете на его голос: Бриттен учитывал все его выигрышные плюсы, в том числе фирменное высокое «ми». Естественно, музыкальный мир с нетерпением ожидал увидеть дебют Йонаса Кауфмана в этой партии. Его Граймс, мечтающий наконец разбогатеть и тем самым обелить свое имя, все время остервенело работает, бесконечно трудится на сцене, не поднимая головы, буквально привязанный к своей лодке длинным морским канатом. В исполнении Кауфмана он не бунтарь и не жертва – скорее, аутичный одиночка, который на наших глазах все больше теряет связь с реальностью. Его агрессия – продолжение тотального одиночества, в котором он постепенно вязнет. И чем больше разрыв с обществом – как с врагами, так и с сочувствующими – тем масштабнее становится фигура Кауфмана–Граймса, тем эмоциональнее и точнее его исполнение – от сцены к сцене набирает силу подвижность голоса, динамическая нюансировка, истаивающая красота высоких нот. И тишайшая кульминация этой трансформации – сцена безумия в финале (равномасштабный аналог «кровавых мальчиков в глазах» для оперных теноров). Кауфман достигает в ней вершин вокального и артистического мастерства – его душераздирающее соло на пианиссимо над телом мальчика остается в памяти надолго после окончания спектакля.

Достойной опорой спектакля, безусловно, были и исполнители двух других главных партий. Прежде всего, валлиец Брин Терфель в партии капитана Балстроуда, по сути, единственного друга Граймса, – его актерская харизма и бархатный бас-баритон (не говоря уже о феноменальной дикции) убедительно транслировали надежность и достоинство. Норвежскаясопрано Лизе Давидсен, чей дебют в роли сельской учительницы Эллен Орфорд состоялся несколько лет назад на Международном фестивале имени Джорджа Энеску, прекрасно справилась со своей партией сценически, но порой откровенно «перекрывала» товарищей по сцене мощностью своего голоса. Если в недавней постановке «Питера Граймса» в театре «Ан-дер-Вин» критика упрекала Агнету Айхенхольц в роли Эллен в некоторой тщедушности вокала, то нынешняя Эллен Орфорд – статная и видная, словно морская стихия, по сути, тоже топит Питера Граймса в громогласности своей любви.