Релизы
Парижанка Сандрин Пьо усердно, с декартово-спинозианской дотошностью продолжает писать историю европейской камерно-вокальной музыки, а вместе с ней — свою музыкальную биографию, исследуя эстетические феномены в их развитии и национальных преломлениях. От альбома к альбому она не упускает возможности высказаться на заданную тему не только в звуках, но и словах, сочиняя предисловия к изданию. «С детства я была очарована светом, его ослепительной красотой, его мимолетностью. Музыка всегда привлекала меня с одинаковой магнетической силой, раскрывая другую сторону моей индивидуальности — своего рода синестезию, “цветной слух”. Для меня встреча с такими композиторами и поэтами, как Берлиоз и Готье, Бриттен, Гюго и Верлен, Бодлер, Дюпарк и Кёклен, Леконт де Лиль, Эдмон Арокур, Равель и Малларме, вызывает фейерверк красок и зеркальных отблесков света». В Сандрин после таких размышлений становится очевиден и литературный дар, что, впрочем, есть проявление той же синестезии.
На очереди тема «Отражения» (Reflet) в ее французском изводе. Несколько лет назад с этим же Оркестром Виктора Гюго под управлением Жана-Франсуа Вердье Сандрин пела о «Светотени» (Claire-obscure) на материале немецкой Lied авторства Штрауса, Цемлинского, Берга. Страшно любопытно сравнивать отношение певицы к языку — отношение и исполнительское поведение. Сколько собранности было в ее интерпретации немецких песен, столько же свободы и растворенности — во французских. Здесь она словно умышленно теряет ощущение пространства и времени. Как во фрагментах немецкой истории, во французской певица с дирижером дают более широкую панораму имен, начиная с Берлиоза и заканчивая Бриттеном.
«Видением розы» Берлиоза устанавливается связь с последней Lied немецкого альбома Сандрин — «Мальвами» Рихарда Штрауса. «По мере того, как краски розы увядают и срок ее жизни истекает, ее стойкий аромат и дух воплощают отраженный образ бессмертной любви», — экзальтированно поэтично излагает сопрано свои мыслеобразы песни Берлиоза из цикла «Летние ночи». «Печальная песня» Дюпарка на стихи Жана Лаора куда менее печальна в светлом мажоре и словах о счастье смотреть в глаза любимой, где спит луна, чем «Приглашение к путешествию», начинающееся с гармоний минорного квартсекстаккорда в напряженном сопоставлении с уменьшенным септаккордом двойной доминанты с пониженной терцией. Да и слова о том, как прекрасно было бы жить и умереть на земле, которая «отвечает тебе», тоже затягивают в сети меланхолии. Эта гармоническая последовательность промелькнет в следующем романсе Шарля Кёклена «Половодье» на стихи Э. Арокура. Чем дальше в ХХ век, тем разноцветнее и многовариантнее звуковой спектр, идущий на пути сонористики. Поворотный момент — «Три стихотворения Малларме» Равеля, посвященные Стравинскому, Шмитту и Сати, где и смысл, и порядок слов, превращающихся в мозаику, становится не столь важен, сколь сонористика, слиянность с оркестровой вертикалью, «темброгармонией». Тут и дивный, небесного сияния голос Сандрин Пьо — как будто всего лишь одна из смыслообразующих линий партитуры, ибо все отражение наблюдается в колористическом буйстве симфонической палитры, где и рояль теряет свою черно-белую сущность. Неизвестного в России Шарля Кёклена еще предстоит оценить, в то время как французы сегодня вовсю его играют, открывая это имя в упоении. В нем немало отражений Дебюсси, но это так красиво. Завершение альбома — сущая магия, в частности, стилизаторского чутья Бенджамина Бриттена. Из-под его пера вышел французский цикл из четырех романсов на стихи Гюго и Верлена. Здесь Бриттен до потери себя сотворяет, подобно Богу, французский сад по его образу и подобию, вписывая туда свои острые смысловые лабиринты.
