Легендарному дирижеру Риккардо Мути исполнилось 80 лет! К юбилейной дате мы публикуем фрагменты из его автобиографии «Сначала музыка, затем слова» в русском переводе Олеси Гринько. Избранные цитаты раскрывают ранний период творческого пути маэстро.
Скрипка вместо игрушки
Я никогда не забуду атмосферу своего детства. Вспоминаю, что в эпоху, когда я жил в Мальфетто – хотя это не была какая-то маленькая провинция, – всё же две вещи были в ней крайне редкими. Во-первых, это телефон, который я впервые увидел и чуть ли не упал в обморок от удивления и восторга! А ещё очень редко встречался автомобиль. В сороковые годы мой отец ездил по деревням на маленьком мопеде. Отец часто пел арии из опер Масканьи и Леонковалло. Также мой дедушка Донато, который не имел красивого и большого голоса, тоже довольно часто пел арии из «Нормы». Один раз я услышал, как он поёт арию из «Атиллы». Любовь к опере в нашей семье была абсолютной нормой, и я пронёс эту любовь через всю жизнь, потому что с детства был влюблён в оперную атмосферу, в оперную фантазию.
Впервые в театр меня сводили в городе Бари в возрасте трёх лет. Я сидел на коленях у мамы и слушал «Аиду». Моё воображение была настолько зачаровано, что мне даже в голову не пришло ни разу идеи пошевелиться, заплакать, произнести какое-нибудь слово или кому-нибудь помешать. Мой папа всегда хотел, чтобы его дети хотя бы чуть-чуть учились музыке. Для него музыка была фундаментальным предметом для воспитания и образования человека, тем самым культурным багажом, без которого не мыслима полноценная личность. Мои братья, например, играли на гитаре и на фисгармонии.
Моим первым учителем по скрипке был Альдо Джигандо, который поставил мне руки, научил технике arco, но начало было действительно трудным. Иногда я издевался над своей скрипкой, стоя у окна и глядя, как мои сверстники играют в мяч. Мой прогресс шел довольно медленно, но всё-таки в один прекрасный день произошёл прорыв, и я смог сыграть ля-мажорный Концерт Вивальди перед лицом трёхсот зрителей. Это был прекрасный вечер, когда я выступил с маленьким оркестром и хором нашей семинарии, а новость об этом даже попала в газеты.
Постепенно больше времени я стал уделять, конечно же, фортепиано, – скрипка отошла на второй план. С раннего детства я очень любил что-нибудь сочинять на фортепиано. И всю эту замечательную игру на фортепиано я совмещал с учёбой в обычной школе. Мой отец, не смотря на то, что он очень любил музыку, не возлагал на меня особых надежд в этой области, но я верил в себя и в конце концов я поступил в консерваторию в Бари. До сих пор помню, что у меня была в программе полька № 4 Шопена соль-диез минор. На вступительные я пришёл рано утром и ждал свою очередь в течение нескольких часов. Два часа дня, очень жарко на улице, страх всё усиливается и усиливается. И вдруг из класса вышел какой-то человек и сказал: «Не могли бы Вы прийти завтра?». Но я настоял на том, чтобы отыграть именно сегодня и сдал экзамен в тот же день. Кто-то сказал мне, что моя оценка 10+, но не за то, как я играл сегодня, а за то, как я буду играть в будущем. И этого человека звали Нино Рота.
Моё серьёзное обучение началось в 1956 году. По утрам я посещал первый классический лицей в Мольфетта, а вечером садился в автобус, который ехал очень медленно через Площадь Святого Духа в Палезе в город Бари. Так как преподаватели лицея принципиально не понимали необходимости в занятиях музыкой (и наоборот: преподаватели музыки ничего не хотели слышать в моё оправдание из-за задержек в лицее), поэтому я должен был демонстрировать себя хорошим учеником и добросовестно относиться к занятиям на двух фронтах. Рота помогал мне своими советами, интересовался моими успехами, проявлял ко мне самые добрые чувства. Как-то Рота сыграл мне на фортепиано некоторые свои композиции, а потом он исполнил фрагмент из оперы «Воццек» или «Лулу» Альбана Берга, открыв тем самым для меня совершенно потаённый и загадочный мир музыки ХХ века.
Ты намеревался дирижировать когда-либо?
Однажды директор консерватории Якопо Наполи позвонил мне и попросил зайти к нему. Я думал, что он хочет наказать меня за многочисленные пропуски занятий. Я зашёл к нему и вдруг неожиданно для себя услышал: «Ты намеревался дирижировать когда-либо?». Невозможно было представить более неожиданного вопроса. Он добавил: «В прошлом году ты исполнил свою программу лучше всех, и у меня сложилось впечатление, что играл больше дирижёр, нежели пианист». Он сумел распознать во мне моё истинное призвание, о котором я даже не подозревал. Вскоре я начинал учиться искусству дирижирования у Аладино Ди Мартино, а чтению партитур у Уго Раполо. Их веками отработанная система обучения была безошибочной, и даже сейчас я уверен в её эффективности, в то время как другие дирижёры, поверхностно изучавшие данные дисциплины, во время дирижирования думают о нотах, а не о музыке. В 1961 году я закончил Неаполитанскую консерваторию по классу фортепиано с наивысшими баллами, исполнив «Картины с выставки» Mусоргского и получил похвальную грамоту.
До определенного момента я всегда дирижировал по памяти, можно сказать, делал это согласно законам времени до тех пор, пока я не встретил Святослава Рихтера, который спросил у меня: «Почему по памяти? Нет глаз?». Эта фраза великого пианиста поразила меня. Более того, она полностью изменила мой взгляд на сложившуюся профессиональную традицию, поэтому с тех пор я всегда дирижирую только по партитуре. Я скрупулёзно прорабатывал музыкальный текст месяцами, но тем не менее во время исполнения ноты должны быть под неусыпным визуальным контролем, так как в них в любой момент можно обнаружить какую-нибудь деталь, которая может оказаться крайне важной.
Да ты полный дурак!
В конце 1961 года маэстро Наполи был назначен директором миланской консерватории и посоветовал мне переезжать в Милан. «В миланской консерватории, – сказал он мне, – есть хорошие преподаватели». Я отправился в консерваторию, носящую имя Верди, и она произвела на меня странное впечатление: у неё оказался маленький и низкий фасад. Когда я вошёл, то увидел довольно просторный внутренний дворик. Первым, кого я встретил в консерватории, был Вотто. Я его запомнил очень строгим, недоступным. Он был ассистентом Тосканини.
Мой жизнерадостный и открытый маэстро Маджелло оказался полной противоположностью Вотто. Он держал определённую дистанцию, которая не соответствовала темпераментным людям юга. Когда я его встретил, он спросил меня: «Ты Мути? Бери партитуру “Дон Жуана”, изучи увертюру, потом приди ко мне и продемонстрируй свои умения». Нужно быть достаточно профессиональным дирижёром, для того чтобы суметь сделать органично резкий контраст между Andante и Molto allegro в этой увертюре. Я не помню, была ли у меня неуверенность перед оркестрантами, но после трёх неудачных попыток я стал раздражаться, а через непродолжительное время понял, что музыканты ведут себя предательски. Подняв в очередной раз левую руку, я почувствовал, что кто-то схватил её сзади очень крепко. Это был Воттo: он сделал мне несколько технических замечаний. Я попытался что-то сказать, но он прервал меня: «Да ты полный дурак!».
Спустя некоторое время я заметил всё же, что Воттo выделяет меня среди общего потока обучающихся и начинает доверять мне дирижиование довольно сложными произведениями. Я не только посещал его занятия, но и присутствовал на репетициях маэстро Вотто в Ла Скала.
