С Петром Ильичом при любой погоде

Есть тут и известные всему миру звезды. Например, Борис Березовский, которого вряд ли до того многие из нас видели в домашней обстановке. Но он снял свою игру в точности так, как я себе это представлял, зная Бориса по его спонтанности на сцене. В непритязательной комнате, на простеньких дребезжащих электронных клавишах, рядом ­кто-то разговаривает, ­что-то щелкает… Но вся эта мишура, включая несовершенство клавиш, отступает на второй план перед поэтической свободой и мастерством исполнения «Жатвы».

Встык – ролик Людмилы Берлинской, и какой же контраст! Изысканно, но без излишеств оформленная комната, ваза с кленовыми листьями на рояле – на рояле, а не на электронном эрзаце! Разве что по-хозяйски свернутый в углу ковер напоминает нам, что мы в реальном доме, а не в идеальном пространстве из книжки по дизайну. И все эмоции в пьесе «Октябрь» – не как бы невзначай, а очень-­очень всерьез, с той большой, просто огромной тоской по родине, которую, как объяснила нам с экрана Людмила, она испытывает, проживая в Париже…

Один из фаворитов прошлогоднего Конкурса Чайковского Константин Емельянов – представитель новой формации, для которого вполне естественно работать и записывать свою игру, сидя в наушниках, однако его «Апрель» оттого не становится менее романтичным и живописным. В комнате все жестко функционально, включая простенькую занавеску, назначение которой, со всей очевидностью, – не украшать, а лишь защищать от солнца.

Точно так же никаких признаков не только гламура, но вообще ­чего-либо, кроме рояля, – в обиталище совсем юной, но стремительно набирающей международную известность Евы Геворгян, чья «Осенняя песнь» сыграна с таким душераздирающе-­трагическим чувством, будто это один из эпизодов «Пляски смерти», которой два года назад девочка сразила жюри и публику конкурса Grand Piano Competition.

Рядом – записи будущих Ев и Константинов, 9–10-летних учеников музыкальных школ. От них, правда, особых музыкантских открытий еще не ждешь – но как не расплыться в улыбке, глядя на ангельскую кокетливость Кирилла Кириченко из Екатеринбурга или лукавые глаза москвича Льва Бакирова за гигантскими очками в пол-лица. Таким претендентам можно простить и то, как они порой форсируют звук, – это явно от старания, как у юных принцесс Евдокии Гурских из Жуковского или Софьи Грищёвой из Санкт-­Петербурга. Зато, например, Петя Молев из Воскресенска, играющий «У камелька», уже всерьез вызывает уважение тем, как тщательно следит: вот здесь у автора легато, а тут – стаккато. Такого внимания к тексту, бывает, не хватает и вполне взрослым исполнителям.

Одну из групп участников я для себя условно назвал «свободные художники». Они уже не учатся, еще не достигли звездной известности, но верят в свои силы, что выражается в самохарактеристике «концертирующий пианист». У некоторых успех косвенно подтверждается иностранной пропиской: вряд ли Илья Блинов или Светлана Пономарева шлют нам свои клипы из-за океана оттого, что там прозябают. Света так и вовсе шиканула перед прочими конкурсантами настоящим «Стейнвеем» и стеной зелени за широкой оконной панелью, как это принято «у них». Н­ашим-то привычнее играть на советской еще «Ласточке», сосланной на старенькую тесную дачу, как у Ольги Чутковой из Москвы.

Самую многочисленную группу «конкурсантов» я бы определил словом «трудяги»: это солисты региональных филармоний, концертмейстеры вузов и музыкальных школ. Те, кто, как Наталья Колычева из московской ДМШ, не мудрствуя лукаво, а только тяжело выдохнув, привычно садятся за инструмент, как таксист за баранку своего железного друга, и – добросовестно везут очередного пассажира, то бишь слушателя через «Июль» Чайковского по прочим трактам и проселкам музыки. Возможно, для них, отдавших жизнь этой самой музыке, но не стяжавших планетарной славы, участие в конкурсе особенно важно. Даже при полном отсутствии пафоса, как у Натальи.

А у некоторых клипы, напротив, сделаны с подчеркнутым тщанием – как у красавицы Марины Костериной из Омской филармонии, оформившей свою комнату в фиолетовых тонах и одевшейся соответственно – ведь она играет «Белые ночи», а тот, кто держал камеру, внимательно следил, чтобы из кадра ни на секунду не пропадал бисквитный бюстик Чайковского (точно такой же стоит много десятилетий у меня дома, а возможно, и у вас, читатель). Мария Минайленко из Самарского института культуры и вовсе предварила свою игру «Баркаролы» прочувствованной благодарностью журналу «Музыкальная жизнь», а также прочла стихотворный эпиграф к пьесе – за что ей отдельное спасибо: больше никто не догадался это сделать, а жаль – Чайковский, знаток русской поэзии, сам одобрил эти эпиграфы, подобранные к каждой части цикла издателем.

Иные – возможно, из стеснения за свои скромные жилища – сделали записи в местных залах или музеях. Как это удалось в пору карантина – не знаю, но тронуло выступление, например, Алены Плетневой из Таганрога на фоне громадного портрета Петра Ильича. А про Елену Распутько, так сыгравшую «Апрель», что хоть сходу на пластинку пиши, я сразу подумал, что в своей Вологде она должна быть заметной личностью – так и оказалось. Прочел потом про Елену Николаевну, воспитанницу Ленинградской консерватории, что она уже более полувека – один из самых активных концертантов и просветителей города, дружила со своим двой­ным земляком вологжанином-­ленинградцем Валерием Гаврилиным, первой после кончины Валерия Александровича дала концерт памяти композитора на его родине. Уже за это знакомство спасибо конкурсу.

Ну и раз он – конкурс, надо выбрать фаворита. Я, правда, не успел сделать это в оговоренные сроки на сайте проекта – сделаю тут, тем более что любопытно сравнить свой выбор с общим. Меня – наверное, оттого что не очень уже юн – ­все-таки больше привлекают выступления молодых участников. Приятно, что, скажем, Люба Кобелянская, и оказавшись в самоизоляции в Каменске-­Уральском (по-видимому, у себя на родине), не забывает, что она студентка Гнесинской академии, и продолжает там поддерживать форму, о чем свидетельствует отлично сыгранная «Баркарола». А еще у Любы роскошный хвост, с которым ей ни в коем случае нельзя расставаться: это будет романтичным украшением имиджа на сцене…

И все же выберу не ее. И не Владимира Родина из Мерзляковки, хотя его «Октябрь» вполне качествен. Не Юлию Синани, не Ольгу Иванову, не Артема Мурашкина, при всех их достоинствах. А выберу я аспиранта Санкт-­Петербургской консерватории Евгения Зарецкого. Тут мне все хорошо: и «Осенняя песнь», трактованная точно, без лишних соплей (петербуржцу ли убиваться из-за дождика за окном?); и винтажный рояль (чуть ли не «Беккер», насколько позволила разобрать запись), и вообще следы пребывания в этой комнате нескольких поколений, судя по старому фото, обилию нот, громкому тиканью ходиков, кисейной накидке на рояле… Даже незатейливая реплика в сторону включаемого магнитофона «Все, пошел» вызвала симпатию. Без натуги, естественно, в прекрасных традициях петербургского наследственного артистизма. Ну а то, что альбом Шишкина рядом на полу валяется… Может, Женя этими пейзажами дополнительно вдохновлялся, чтобы повыразительней сыграть Чайковского.

P. S. Из 25 просмотренных мною исполнений встретились пять «Апрелей» и «Маев», четыре «Июня» и «Октября», два «Июля», по одному «Январю», «Февралю», «Марту», «Августу», «Ноябрю». Предпочтение теплых весенних и первого летнего месяца понятны. «Октябрь», видимо, любим за хитовость. А вот на чудесный «Декабрь» ­почему-то не обратил внимания никто. Он хоть и зимний месяц, но старинные святки – такой прекрасный праздник. Наверное, из теперешней поры это все кажется слишком далеким…