События
Эта программа должна была выйти два года назад, но тогда Большой закрыли из-за жесткого карантина, а после оказалось очень трудно собрать авторов и найти время для продолжительных репетиций. Теперь, наконец, и авторов «выловили» (в Екатеринбурге, где правит Вячеслав Самодуров, важная премьера перенеслась на осень, освободилось время, возглавивший балет в Перми Антон Пимонов освоился в новой для себя труппе), и время для подготовки нашли. И вот, пожалуйста, афиша: три мировых премьеры. Made in Bolshoi на музыку Анатолия Королева (концерт для симфонического оркестра «Фигура речи») поставил Пимонов, «Времена года» на музыку Александра Глазунова – премьер Большого Артемий Беляков, делающий первые шаги в сочинении танцев, а «Танцеманию», специально заказанное сочинение Юрия Красавина, превратил в балет Вячеслав Самодуров.
Каждый из хореографов спел, что хотел (лишь Белякову музыку подсказал руководитель балетной труппы Большого Махарбек Вазиев), и каждый – и вполне «взрослые» Самодуров с Пимоновым, и еще начинающий Беляков – представил не просто танцевальное сочинение, но очевидный исторический документ, посвященный влиянию театральной практики на выращивание хореографов.
Не секрет, что с балетмейстерским образованием у нас беда: каждый год некоторое количество людей получает некоторое количество дипломов, и эти люди растворяются в пространстве, будто их и не было. Самые успешные из работающих на сегодняшний день хореографов – Алексей Ратманский, Юрий Посохов, Вячеслав Самодуров – дипломов вовсе не имеют. Им знания дала практика исполнительской работы в иностранных театрах с широчайшим репертуаром. Собственно, ровно так, на опыте, мы и выясняем, что главное для рождения хореографа (ну, кроме таланта, разумеется) – широкий кругозор. Биографии постановщиков нынешней премьеры в Большом подтверждают это правило.
Антон Пимонов пришел из школы в Мариинский театр в 1999-м, в «золотое десятилетие» балетной труппы. Тогда этой труппе был обеспечен широчайший диапазон – от реконструкций балетов Мариуса Петипа, которыми занимался Сергей Вихарев, до выкручивающих руки, ноги и мозги спектаклей Уильяма Форсайта. Тела танцовщиков приспосабливались, артисты порой рыдали, но им был обеспечен целый мир в одной театральной коробке, и они пробовали этот мир на вкус. Именно эта история Мариинского сформировала Пимонова как хореографа (и еще полдюжины непоследних авторов): его собственный уже выработавшийся хореографический язык соединяет в себе почтение к пафосу императорского театра и острую насмешку неоклассики. Причитания баланчинских репетиторов в Мариинском («русские танцуют слишком медленно!») обернулись любовью к быстрым темпам. И теперь пимоновские балеты несутся сквозь пространство со скоростью стрижей: глаз зрителя не всегда способен уловить все движения артистов.
Концерт «Фигура речи», созданный Королевым семнадцать лет назад, в начале обманчиво простодушен. Бодрая летучая музыка, под которую так естественно взлетать в воздух и вонзать в сцену остренькие пуанты. Перестроения кордебалета (12 пар) мгновенны, в скорости – веселье и вызов (балет, как мы помним, называется Made in Bolshoi, и великолепный кордебалет Большого гордо утверждает, что каждый из артистов может стать премьером или балериной в театрах поменьше). Но Королев, отвечая на уже зарождавшуюся тревогу века, начинает разрушать эту бодрость, а отвечающий ему в танце Пимонов эту неясную еще тревогу транслирует в горьковатом дуэте, что виртуозно исполнили Екатерина Крысанова и Владислав Лантратов. Не сказать, чтобы у спектакля вовсе не было проблем: тогда, когда в музыке Королева жизнь совсем запутывается, вскрикивает, мается, в танце Пимонов старается сохранить благородную классичность па (хотя чистым аналогом была бы пластическая истерика). Получается, что хореография музыку будто не слышит, но сдается мне, что дело в другом: в 2005 году можно было пугать себя и других мрачными прогнозами апокалипсиса (и делать это даже с удовольствием), сейчас можно понять художника, что изо всех сил старается сдержать тьму. (Надо сказать, что оркестр, ведомый Антоном Гришаниным, безупречен в течение всего вечера, но именно в Made in Bolshoi просто восхитительно хорош – музыканты чувствуют, что и о чем играют.)
В середине программы поставлен балет, сочиненный Артемием Беляковым. Выпускник московской школы, работающий в Большом, где одной из важнейших частей репертуара являются балеты Юрия Григоровича, почитает его акробатическую хореографию и считает совершенно необходимым рассказывать полновесную, снабженную либретто, историю на сцене (так учат в наших вузах: главное – «про что» балет). Либретто для «Времен года» сочинила солистка Большого, ученая танцовщица Дарья Хохлова (кандидат искусствоведения и по совместительству жена хореографа). Либреттистка увидела в чередовании сезонов чрезвычайно философскую историю, где Зима и Лето – мужчины, а Весна и Осень – женщины. «Весна отчаянно стремится к жизни и любви, не боясь раскрыться навстречу мирозданию <…> Осень затягивает Лето в омут сладострастия и беспутства. Ее женская сущность упивается человеческими страстями и погружает в них все находящееся вокруг» – и далее в том же духе. Если бы хореограф хоть как-то отобразил омут беспутства – может быть, это было бы хотя бы забавно. Но Беляков ставит выдержанно-постгригоровичскую хореографию, где гимнастики много, а секса почти нет (слабый привет от ерзающей на спине Эгины в «Спартаке» – редкое исключение). Автор катастрофически серьезен (как это бывает свойственно юнцам) и чудовищно старателен: нам обтанцуют каждую ноту бедного Глазунова.
В финал законно поставлена триумфальная «Танцемания». Я уже упоминала, что Вячеслав Самодуров не обучался в наших университетах: после петербургской Академии русского балета его школой стал Мариинский театр, а затем Национальный балет Нидерландов и британский Королевский балет. И тут сработал ровно тот же эффект кругозора: танцевальная речь Самодурова – неоклассика, в которой хореограф изобретает свои углы и повороты, присыпает отчетливым юмором (иногда доходящим до сарказма), и которая при всем при том остается чистейшим объяснением в любви искусству классического танца. В «Танцемании» сменяют друг друга три пары (Екатерина Крысанова и Семен Чудин, Анастасия Сташкевич и Вячеслав Лопатин, Маргарита Шрайнер и Алексей Путинцев) – и каждая из них представляет мгновенную зарисовку взаимоотношений мужчины и женщины. От дамского полновластия (пуантом в плечо – подчинись!) до кукольной послушности (танцовщик уносит замершую танцовщицу так, что кажется, в кулисах поставит в коробку, как куклу наследника Тутти). И все это – быстро и весело, и зал с азартом следит за происходящим, и счастливо вопит от восторга.
Одноактные балеты в Большом не всегда существуют в тех же программах, в которых они выпускались, и можно предсказать разные судьбы только что показанным сочинениям. Хорошо бы почаще показывали Made in Bolshoi, в участи же «Танцемании» сомневаться не приходится – ее точно будут регулярно ставить в репертуар. Конечно, комбинации порой составляют специфические, и соседкой балета Самодурова может оказаться, например, «Кармен-сюита». Ну, так этот балет и любимой народом цыганке не проиграет.
