События
«Гугеноты» Джакомо Мейербера, чуть ли не самая популярная европейская опера во второй половине XIX века, надолго исчезла из мирового репертуара. Во второй половине века двадцатого ей не было места ни на одной сцене. Разве что в берлинской Дойче Опер в 1987 году Джон Дью блеснул смелыми ходами типа «королева и ее фрейлины плавают в бассейне». XXI век возобновил интерес: Оливье Пи в брюссельской Ла Монне в 2011 году на пару с Марком Минковским явили все многоцветье «большой исторической оперы». Но и в первой, и во второй постановках четырехчасовую партитуру сильно «урезали». В полную силу трагедия Варфоломеевской ночи прозвучала в 2016 году опять-таки в берлинской Дойче Опер – там за дело взялись режиссер Дэвид Олден и дирижер Микеле Мариотти, сопрано Патриция Чиофи и тенор Хуан Диего Флорес, и четыре часа музыки наполнились мощным внутренним содержанием. Парижская постановка «Гугенотов» в 2018 году триумфом не стала. Оперный мир замер: решается репертуарная судьба трудной в наше время «оперы для семи звезд».
Но зададимся вопросом: почему «Гугеноты» и весь Мейербер вкупе с Обером и Галеви надолго впали в немилость у оперного мира и оперных профи? «Гугеноты» – главная фишка оперного 1836 года. В первой постановке выдали свой максимум главные певцы эпохи – Корнели Фалькон (уникальные голоса ее типа называются «сопрано фалькон») и великий Адольф Нурри, впервые в истории вокала вслед за Дюпре бравший верхние ноты грудью. Мейербер сочинял свои оперы на «хорошо сделанные либретто», мастером которых был Эжен Скриб. Композитор-мастер был умелым драматургом, он вслед за автором текста прицельно следил за интригой, заплетал голоса певцов в такие головоломные и складные узоры, что оперное время текло незаметно. Но внутри этой музыки не было настоящего «мяса». После барокко, Моцарта и Вебера красиво звучащий оркестр и искусно выводимые колоратуры не содержали внутри себя «большой идеи», все пряталось за сюжетом. Когда пришли Верди и Вагнер с их «мировым захватом» (не станем добавлять других «участников процесса»), звезда Мейербера закатилась. Великолепия певцов не хватало для удержания опер на плаву. Никакие Карузо, никакие Неждановы ситуацию не спасали.
Но наше время любит всё. Мы хотим проверять значимость всей музыки за все время существования человечества. В России пришел черед «ударить молотом по Мейерберу». Тем более в Мариинском театре, где уже сыграно просто совсем ВСЕ из мирового оперного репертуара, причем не просто сыграно, но и – в основном – сыграно успешно. Тем более Валерием Гергиевым, который за что ни примется, показывает свою уникальную оснащенность для каждой выбранной стилистики. (Жаль, что в Мариинском театре нет интереса к операм барокко и к новой венской школе.)
Скажем сразу, что Гергиеву партитура Мейербера явно понравилась. Он обошелся с ней любовно и нежно, окрыленно и приподнято. Общую несобранность в сценах с хором и некоторыми солистами я бы охотно простил – за счет целостной оркестровой удачи. Как всегда, пленяли тишайшие зависания и мощнейшие fortissimi, в которых никогда не пугала крикливость и пережатость. Стилистика Мейербера прожита и освоена по-хозяйски, основательно.
С работой дирижера довольно умело боролся режиссер Константин Балакин, взяв в сообщники художника Елену Вершинину. Балакин ставил не драму и не трагедию, а игру в костюмированный бал. В пятом акте, вообще-то, на сцене Варфоломеевская ночь, когда в Париже зарезали тридцать тысяч гугенотов. И в «хорошей постановке» худо-бедно нам от этого становится жутко, иногда просто «стынет кровь в жилах». А тут какие-то грамотно по сегодняшней театральной практике одетые «исторические персонажи» где-то на заднем плане то ли умирают, то ли участвуют в очередной игре в масках. А то, что трех главных персонажей у нас на глазах – бах! – и заставляют упасть, на нас не производит никакого впечатления. Потому что на сцене с начала до конца царит игра, задрапированная кружавчиками. Никакими не кружевами, чтоб вы не думали. И воплощают эти «кружавчики» пять километров мутной серой ткани, которые – с ужасно безвкусными воланами – то свисают, то ниспадают, то расколыхиваются над сценой, свидетельствуя о пошлой театральности действия на подмостках. Еще на сцене есть гаргульи разного размера, страшные и ужасные, мелкие копии которых мы привозили из Парижа в свои первые поездки, как знаки зла. И бедному слуге Марселю приходится в пятом действии в порыве гнева разрубать на части разнесчастную гаргулью у нас на глазах. Но никакого ужаса нам это не приносит. Только еще раз усмехаемся (в усы, если они у вас есть).
Усугубляют ситуацию потанцульки. Их поставил хореограф Эдвальд Смирнов, за спиной которого есть несомненные удачи. Но тут ему пришлось такого навернуть, что даже моя любовь составлять из слов предложения не заставит меня пойти на соблазн описывать им придуманное. Спишем неудачу хореографа на сотрудничество с развлекательным режиссером.
Как выпутываются из этой ситуации певцы? И есть ли в премьерном спектакле те самые семь звезд, которых нам надо ждать? (Напомню, что в предыдущих спектаклях в разных городах Европы таковых семерых всякий раз не набиралось!)
Начнем с хорошего. Пленяет изяществом, оригинальностью подхода и вокальным лукавством Дарья Росицкая в роли пажа Урбана. Она наделяет его и сценическим обаянием и актерской естественностью. Могуч и достоверен, вокально многослоен и театрально внятен Олег Сычёв в роли Марселя – у него получаются и куплетики первого акта, и долгие волнующие монологи. Прекрасно пел в этот вечер и Михаил Петренко в роли графа Сен-Бри, его голос харизматически выражал центральное положение в борьбе конфессиональных противников.
На ступеньку хуже – Анастасия Калагина. Казалось бы, она виртуозно справляется с партией Маргариты Валуа, все колоратуры на месте, лепка фраз умела и впечатляюща. Но, увы, в ее голосе как раз нет харизматичности, велеречивости, неждановской глубинной значимости, она предстает обычным «легким сопрано», а не избранницей богов. Очень симпатичен в роли графа Невера Максим Даминов, его изящный и мягко льющийся голос привлекателен. Но ему пока что чуть-чуть не хватает театрального опыта, чтобы встать на котурны звезды. В роли Валентины выступает Ирина Чурилова, которая незадолго до этого спела и Ольгу в «Псковитянке», и Февронию в «Китеже» в Москве, на гастролях Мариинского театра. У Чуриловой крепкий, выносливый голос, она как будто уверенно поет все, что захочет. Но у нее однотипное звуковедение в разных по стилистике партиях. И в целом можно сказать, что она да, стабильная певица, но по содержанию ей в пение добавить нечего. В пятом акте «Гугенотов» Валентина (вообще-то, с самого начала оперы) совсем уже на грани жизни и смерти, а мы слушаем пение Чуриловой «с холодным носом», ничуть не переживая.
К этому надо добавить, что Сергей Скороходов оказался в этот вечер настоящим Не-Раулем. Потому что в первой арии Non loin des vieilles tours он не взял ни одной верхней ноты. А они здесь важны вовсе не потому, что красивы (если их брать, как Хуан Диего Флорес), а потому, что они знаки избранности, духовного совершенства, человеческого превосходства. По спектаклю получалось, что Рауль вовсе не хозяин Марселя, а, напротив, его слуга. Это уж слишком извращенно, «режоперно» (к этому страшному изобретению наших баек можно прийти и с вокальной стороны тоже).
Чтобы завершить картину, добавлю, что хор пел сносно, хотя про точно найденную стилистику говорить пока не приходится, остальные солисты оказались в высшей степени на месте, а краткость антрактов остается только страстно похвалить.
Что касается режиссерской манеры Константина Балакина, то его кто-то сравнил с британским режиссером Дэвидом Маквикаром. Я сильно не поклонник такого реставраторского театра, который, как правило, уводит в околотеатральные дебри, но один спектакль Маквикара буду помнить всегда: «Фауст» Гуно в Ковент-Гардене. В нем вся история настолько трезво, иронично и впечатляюще вписана в культурный контекст XIX века, что голова шла кругом и хотелось всю эту иронию и лихость вобрать в себя как инструменты жизни. И в целом постановка охотно располагалась рядом с радикальным спектаклем Хорхе Лавелли 1970-х годов, в котором Фауст и Мефистофель оказывались чуть не близнецами. Нет, Балакину до Маквикара семь верст, и все лесом, да простится мне грубое сравнение. Потому что режиссура Балакина откровенно развлекательна.
Несмотря ни на что, я глубоко обрадован появлением «Гугенотов» на сцене Мариинского театра и даже внутренне убежден, что рано или поздно мы здесь услышим семь звезд под управлением Валерия Гергиева, и участь этой оперы в XXI веке будет окончательно решена.
