События
Как известно, Рихард Вагнер был человеком левых взглядов. В его случае это означало главным образом категорическое неприятие диктата денег, а также вкусов и нравов буржуазии, особенно в тех случаях, когда ее представители не были готовы служить его «искусству будущего». «Свободен в желаниях, свободен в поступках, свободен в наслаждении» – этот девиз, сформулированный Рихардом Вагнером в тексте «Искусство и революция» в 1849 году, после бегства из революционного Дрездена, взял на вооружение 39-летний немецкий режиссер Тобиас Кратцер, которому в Байройте доверили на сей раз премьеру сезона – постановку оперы «Тангейзер» в ее исходной, «дрезденской» редакции. Кстати: большой успех пришел к Кратцеру в 2011 году как раз после постановки «Тангейзера» в Бремене. Именно оттуда в Байройт прибыл анархо-синдикалистский девиз и общая концепция спектакля.
Новый «Тангейзер» с первых минут обещал стать в высшей степени развлекательным зрелищем и выполнил это обещание «на все сто».
Уже во время увертюры на экран, закрывающий сцену, проецируется увлекательное роуд-муви: по дорогам романтической летней Германии мчится раздолбанный фургончик «Ситроен». Фургончик проезжает мимо крепости Вартбург, цитадели немецкого духа, где прятался реальный Мартин Лютер и куда Вагнер отправил своего Тангейзера. В фургончике едет развеселая гоп-компания – не то бродячих комедиантов, не то просто фриков, сбежавших от размеренной буржуазной жизни. Это темнокожий трансвестит (как значится в программке, Le Gateau Chocolat – Шоколадный торт – в роли Le Gateau Chocolat), карлик в тельняшке (Манни Лауденбах в амплуа повзрослевшего Оскара из «Жестяного барабана» Гюнтера Грасса), а также оголтелого вида блондинка в обтягивающем комбезе с блестками (Елена Жидкова в роли Венеры) и ее любовник, жутковатого вида клоун (великолепный Стивен Гулд в роли Тангейзера).
Бензин кончается. Поскольку денег нет и не будет, компания заваливается на один из тех печальных постоялых дворов, коими изобилуют обочины немецких автобанов. Пока карлик и трансвестит откачивают бензин из чужого бензобака, блондинка и клоун заказывают джанк-фуд в ресторане быстрого питания и пытаются расплатиться поддельной кредиткой. Жуликов застукали, пора смываться. Однако в этот момент дорогу перегораживает охранник. Времени для раздумий нет. Блондинка свирепо давит на газ, кровь на асфальте.
Этого уже многовато клоуну-Тангейзеру; после напряженного объяснения с «богиней и королевой», увенчанной короной из все того же ресторана бывшего питания, он решительно покидает ее «грот любви», выпрыгивая из фургончика на полном ходу прямо на дорогу. Неудачника обнаруживает милая девушка на велосипеде – она же мальчик-пастух, поющий свою песенку о древнегерманской богине любви Хольде (Катарина Конради). Девушка оказывается… капельдинершей Байройтского фестиваля, как раз направляющейся к месту работы. Она берет Тангейзера с собой на Зеленый холм, на подступах к которому старые приятели-певцы (охотничье общество графа Германа Тюрингского с удостоверениями сотрудников Байройтского фестиваля на шее) опознают в клоуне своего старого знакомца, давненько покинувшего их ряды, променяв фешенебельный фестиваль на бродячий цирк оторвы-Венеры. А вот, кстати, и она: первое действие кончается тем, что на авансцену, сбивая заграждения, выезжает фургончик – это анархистская компания приехала вызволять Тангейзера из вражеских рук.
Дальше история построена на саркастическом противопоставлении условно «высокого» и «низкого», причем «высоким» является «байройтский Олимп», а «низким» – жизнь вокруг. Так, паломники, отправляющиеся в Рим в первом действии в облике нарядной фестивальной публики, возвращаются оттуда в третьем акте толпой беженцев с «балканской тропы». Пока в готическом зале Вартбурга чинно-мирно происходит состязание певцов, в видеопроекциях, по сути, составляющих отдельный спектакль в спектакле (за эту наиважнейшую часть проекта отвечал постоянный соратник Кратцера Мануэль Браун), мы видим, как Венера, трансвестит и карлик штурмуют фестшпильхаус, забравшись по приставной лестнице на знаменитый балкон. Венера, девица без тормозов, связывает одну из хористок и, заперев бедолагу в сортире, проникает на сцену в ее платье… Кончается все плохо: Венера и ее банда устраивают дебош. Руководство фестиваля (в проекции мы видим озабоченную Катарину Вагнер, руководительницу фестиваля, и правнучку его основателя, звонящую в полицию). Тангейзера скручивают и уводят в наручниках… Вот вам и «В Рим!»
Спектакль напичкан цитатами, понятными только своим: так, уже во время увертюры Венера проносится на своем «Ситроене» мимо указателя на сооружение по производству биогаза, причем на указатель как раз наклеивается плакат «закрыто из-за отсутствия спроса». Смешки в зале: именно установка по производству биогаза, монстр из красных и зеленых труб, служил центральным элементом прошлой постановки «Тангейзера», осуществленной в 2011 году Себастьяном Баумгартеном. Спектакль действительно не пользовался большим успехом и ушел из репертуара быстрее, чем это обычно бывает в Байройте.
То, что «гезамткунстверк» Байройт как таковой сам становится темой постановок на Зеленом холме, на вагнеровском фестивале уже стало традицией. Вести эту традицию стоит, пожалуй, от «Мейстерзингеров» 2007 года, режиссерского дебюта в собственной вотчине Катарины Вагнер. Тогда на сцене впервые появился персонаж, опознаваемый как Вагнер, и произошла драка традиционалистов и новаторов. У Штефана Херхайма «Парсифаль» вырастает из дивного мира виллы «Ванфрид», а публике в финале предъявляют саму себя, отраженную в гигантском зеркале. Барри Коски расквартировал в 2017 году персонажей своих «Нюрнбергских мейстерзингеров» в салоне той же «Ванфрид»: разновозрастные «Вагнеры» появляются у него из недр рояля, и последний из них оказывается не только старшим Рихардом, но и Гансом Саксом…
Главный гэг спектакля Кратцера – действие не прекращается с последней нотой. Режиссер инсценировал не только три акта оперы, но и два часовых байройтских антракта, использовав в качестве сцены парк вокруг фестшпильхауса. В первом антракте зрители обнаруживают Венеру и ее банду, напомним, только что прикативших на фестивальную сцену, прохлаждающимися возле пруда. Карлик Оскар катается по пруду на надувной лодке, бьет в барабан и выкрикивает девиз о свободе желаний и поступков, трансвестит напевает бархатным баритоном арии из «Тангейзера». Во втором антракте публика наталкивается на стремянку, по которой наши знакомцы только что влезли в фестшпильхаус, а на балконе красуется транспарант со все тем же знакомым нам текстом – «Свободен в желаниях, свободен в поступках, свободен в наслаждении».
Финал «Тангейзера» по Кратцеру трагичен: действие в третьем акте разворачивается где-то на заброшенной парковке на окраине Байройта. Здесь догнивает фургончик Венеры, в котором обитает только лилипут Оскар – анархо-коммуна распалась. У него ищет, но не находит утешения Елизавета, опустившаяся, босая, с грязными волосами. Она отдается нелюбимому Вольфраму (звезда Байройта Маркус Айхе) и, пока тот поет свой печальный гимн несбыточной любви, закрывается в фургончике. Вернувшийся Тангейзер обнаруживает лишь тело вскрывшей себе вены Елизаветы. Он баюкает ее бездыханное тело, финальный хор поет за сценой о расцветшем посохе, но ни счастья, ни избавления нет, есть лишь несбыточная мечта о них: в видеопроекции Тангейзер и Елизавета, занявшая место Венеры рядом с любимым, уносятся по пустой дороге на все том же «Ситроене»…
«Тангейзер» Кратцера – блестящая режиссерская работа, этакий оперный лимузин. Здесь все работает, все слажено и лихо. Единственное, что несколько смущает, это бурный восторг байройтской публики, слывущей консервативной. Как написал критик газеты Die Welt: «Представьте себе: ты делаешь революцию – а все аплодируют. Ты хочешь эпатировать – а все лезут к тебе целоваться. Твой Тангейзер – сломанный человек, а всем это по кайфу. Ты притащил в Байройт гнома в вагнеровском берете и трансвестита с бородой верхом на надувном единороге – и все считают, что так и должно быть».
Сила актуального «Тангейзера» – блестящий каст, в котором феерически соединились опытные актеры-певцы и дебютанты: так, американец Стивен Гулд, мощный актерски и вокально, недавно спел своего сотого Тангейзера, в то время как сияющая Лиз Давидсен, тридцатидвухлетняя норвежская певица с потенциалом будущей Брунгильды, феерически дебютировала на Зеленом холме. Из области фантастики то, что удалось сделать Елене Жидковой, которой пришлось вводиться в гигантскую роль с трех репетиций: Жидкова спасла постановку, заменив Екатерину Губанову, повредившую колено. Напряженность, трагизм, надломленность ее Венеры убедительны на все сто, как и ее одержимость.
И, наконец, о главном: дирижером постановки был Валерий Гергиев. Этого дебюта напряженно ждали и публика, и байройтские музыканты. Слава Гергиева как воскресителя вагнеровского культа в России давно докатилась до Зеленого холма. Разговоры о том, что создатель «русского Байройта на Неве» должен бы продирижировать и на вагнеровском фестивале, ведутся не первое десятилетие. В 2016 году, когда Андрис Нельсонс внезапно отказался дирижировать «Парсифалем», оркестранты и руководство фестиваля рассматривало кандидатуру российского маэстро. И вот – свершилось.
Увы – чуда не произошло. Дирижерский дебют Гергиева в Байройте не стал его звездным часом. Пресса встретила его холодно, на премьере из задних рядов раздавались отдельные недовольные «бу» (что, впрочем, неизменно происходит на фестивальных премьерах). Серьезнее другое: у дирижера и оркестра не случилось взаимной любви. Более того: из кулуаров приходилось слышать о взаимном разочаровании. Может быть, это стало следствием опасной смеси завышенных ожиданий с одной стороны, и предубежденности – с другой: близость Гергиева к российским правящим кругам не всем в Германии по душе.
После блестящей, аналитически структурированной увертюры спектакль как будто затормозился, замедлился. Порою возникало ощущение нескоординированности голосов певцов, хора и оркестра. Объемное, певучее звучание байройтского оркестра то и дело теряло привычную заостренность и динамику. Чувствовалось, что дирижер испытывает некоторую столь нетипичную для него неуверенность – как в оркестровой яме, так и на сцене во время поклонов.
Нельзя сбрасывать со счетов специфическую байройтскую акустику, требующую большого опыта и временных инвестиций. «Ни для кого не секрет, что маэстро Гергиев просто очень мало был в Байройте», – сказали мне в пресс-службе фестиваля. Знаменита не только феерическая трудоспособность Гергиева, но и его не менее легендарная перегруженность: параллельно дирижер готовил в Зальцбурге премьеру «Симона Бокканегры» с Венским филармоническим оркестром, не говоря уже о других выступлениях – от Вербье до Владивостока. Такое, конечно, под силу только сверхчеловеку, но совершенно не подходит к Байройту с его несколько замедленным течением времени и коленопреклоненным отношением к музыке Вагнера. Фестивальный оркестр – сборный, он состоит из музыкантов европейских оркестров экстра-класса, которые жертвуют летним отпуском для того, чтобы играть музыку своего кумира в святая святых. Такого же отношения к общему делу этот – да, капризный – оркестр ожидает и от дирижера, тем более от байройтского новичка.
Словом, еще во время фестиваля было заявлено, что первый сезон Гергиева станет и последним. Справедливости ради следует заметить, что Валерий Гергиев – не первый дирижер, который не сошелся характером с этим очень специфическим фестивалем. Так, после первого же сезона Зеленый холм покинули в свое время Кристоф Эшенбах и Эйдзи Оуэ, да и Андрис Нельсонс с Кириллом Петренко не стали там долго задерживаться. И лишь Кристиан Тилеман, для которого была учреждена должность музыкального руководителя Байройта, из года в год держит штурвал в своих уверенных руках. Тилеман сравнивает Байройт с кряжистым патриархом, который как будто говорит: «Да, у меня непростой характер. Но я слишком стар, чтобы меняться. Будь уж ты так любезен, подстраивайся под меня».
