Сезон начинается с надежды

Ре-формация – это возвращение в форму. Понятно, что атмо­сфера была немножко нервной, все требования по санитарной безопасности выполнялись изо всех сил, и совсем простые, обыденные вещи вдруг вызывали шквал эмоций: одна из коллег на самом деле расплакалась, обнаружив вместо привычной фестивальной сувенирки (ручки там или блокноты) брендированную защитную маску. Спектакли были разными – от трогательно наивного «Свидетеля» до внятной и довольно жестко сконструированной «Истории одиночества», но все они работали на то, чтобы и публика и артисты начали выходить из бестеатрального стресса, и значит, все были необходимы.

Итак, «Свидетель» – перформанс швейцарки Жюли Бове, воплощенный в Москве с помощью артистов театра «Практика», которые стали «гидами» в этой «иммерсивной экскурсии». Жюли Бове – режиссер, специализирующийся на современных операх, которые она создает вместе с композиторами и саунд-художниками. С 2017 года по планете путешествует ее спектакль «Орландо», созданный вместе с Кристофом Фелле (Франция, Германия, Нидерланды, Чили, Аргентина, Бразилия, Индии приготовиться). «Свидетель», что показывали в Москве, уже был в Бангалоре и Берлине; впрочем, понятно, что, поскольку люди иные, это был совсем другой «Свидетель».

Зрителей собирают в оранжерее, делят на мелкие группы и выводят на лужайку, где каждая из «гидов» предлагает своим «подопечным» три упражнения: «послушать себя», «послушать другого», «послушать мир». Эта последовательность – и сама идея «глубокого слушания» – принадлежит американке Полин Оливейрос. Четыре года назад покинувшая этот мир композитор, проповедовавшая идею «чтобы сочинять музыку, надо слушать мир, а не музыку», создала партитуру «Свидетеля» именно как список инструкций, не предложив никаких нот. Любой участник в процессе перформанса мог издавать любые звуки, но прежде всего он должен был слушать себя – другого – мир. Вот когда было предложено послушать другого (необязательно человека), кто-то из участвующих дам и ринулся за белкой. Но не догнал.

В целом это был просто опыт коллективной медитации на свежем воздухе (артисты «Практики» просто транслировали инструкции и подбадривали пришедший народ, улыбавшаяся на экране Жюли Бове в финале произнесла вдохновляющую речь и предложила всем собрать свою энергию в горсти и бросить ее к небесам) и в нормальное время он, собственно, не имел бы никакого отношения к театру. Но в этом году время у нас ненормальное – и «Свидетель» поработал на душевное успокоение некоторого количества (около)театральных людей, что тоже важно.

«Царицыно» представляло две площадки для «Ре-Формации» – на следующий вечер нас ждали в Оперном доме. Технология подготовки спектакля «Пять песен на стихи Матильды Везендонк» была той же, что и технология подготовки «Свидетеля» (и всех перформансов фестиваля): режиссер из Европы предлагал идею, наши артисты ее воплощали, при этом все общение было с помощью электронных средств связи, «потрогать руками» ни площадку, ни исполнителей постановщик не мог. «Пять песен на стихи Матильды Везендонк» придумал 31-летний австрийский режиссер Валентин Шварц, который в этом году должен был ставить «Кольцо» в Байройте. Спектакли отменились из-за пандемии, и вот у восходящей звезды режиссуры (по крайней мере, таковым его видит Катарина Вагнер) появилось время для небольшой работы на московский фестиваль.

Вагнеровский песенный цикл в этом перформансе звучит дважды: сначала в исполнении меццо из «Новой Оперы» Валерии Пфистер (ей аккомпанирует струнный квартет), затем только в исполнении струнного квартета (Анна Журавлева, Михаил Звонников, Александр Майборода, Лев Солодовников), без голоса. Когда печаль этого Вагнера звучит в женском голосе (богатом, гордом, передающем не только звук, но и дух этой музыки), на экране, что служит задником, камера бродит по летним лугам и озерам. Когда женщина на сцене исчезает, появляется женщина на экране. И вот тут рушится правильная, на мой взгляд, вагнеровская интонация. Романтическая женщина в черном платье отчаянно вышагивает по лугам, трагически сшибает цветы руками, корчится на траве, покушаясь на самоубийство, – в общем, транслирует полноценную дамскую истерику, которой не наблюдалось ни у Вагнера, ни у Везендонк при всей пылкости чувств. Что ж, если судить о методе, с которым Шварц подходит к Вагнеру, по этой маленькой работе – можно предположить, что и «Кольцо» он заземлит, приблизит истории героев к историям и нравам героев телесериалов. Впрочем, хотелось бы в этом ошибиться.

Чешка Барбора Хоракова (певица, в самом начале карьеры решившая сменить сцену на режиссерское кресло, лишь три года назад получившая первую самостоятельную постановку в Невшателе, но уже успевшая прославиться спектаклями в Осло, Дрездене и Базеле) предложила московской публике перформанс под названием «Сны изоляции». В представлении, шедшем на втором этаже Новой Третьяковки (большой холл с «башней Татлина»), были задействованы Барочный консорт Tempo Restauro под руководством Марии Максимчук, а также солисты МАМТ Антон Зараев, Мария Макеева и Наталья Владимирская. В партитуре представления были перемешаны фрагменты сочинений Генделя и Рамо с монологами о том, как люди переживали период самоизоляции. И хотя, кажется, идея спектакля состояла в том, что каждая минута жизни ценна и один день стоит другого, спектакль (как он сложился) утверждал торжество высокой музыки над бытовыми обстоятельствами. Пусть героиня в монологе размеренно (без капли надрыва и истерики) утверждает, что ей понравилась самоизоляция, – стоит вступить струнным, и это тихое самоубалтывание улетит и будет растворено потоком высокой музыки. Спектакль в целом производил в буквальном смысле завораживающее впечатление: зрителей будто включали в сон-морок, а затем швыряли из него в сон-счастье; музыка вырывалась из плена и торжествовала.

Самой же гармоничной из фестивальных работ стала, пожалуй, «История одиночества», показанная на 56-м этаже башни «Империя», в пространстве Музея Москва-Сити. Придумала ее полька Пиа Партум, начинавшая карьеру как ассистент Мариуша Трелиньского, а затем немало поработавшая в драматических и оперных театрах в родной стране (пандемия сорвала ее премьеру «Процесса» Филипа Гласса в Щецине). Ничего сверхоригинального в ее идее не было: она решила поговорить о трагедии Дон Жуана как трагедии одиночества (взяв для этого музыку Моцарта). Но достаточно простая мысль была внятно воплощена в постановке, сработала на все сто. Музей Москва-Сити – собственно говоря, обзорная площадка, с которой можно разглядеть наш город, – как известно, часть гигантского офисного здания и сотворен по тем же офисным законам. Достаточно низкий потолок и чудовищная акустика – ну, понятно, голоса офисных сотрудников должны впитываться стенами, а не усиливаться ими, иначе же в конце рабочего дня с ума сойдешь в оупенспейсе – на славу поработали в этой версии «Дон Жуана». По унылому пространству, где в качестве декорации была сотворена некая версия разгромленного фуршета (чуть опоздавшие зрители спрашивали у знакомых: «А что, здесь кормили?»), ходили молодые топ-менеджеры и их дамы, периодически меланхолически прикладываясь к бокалам с «шампанским». Медленное самодостаточное броуновское движение, в котором вспыхивают и тут же заглушаются какие-то страсти, где все – видимость, где все всех замечают и при этом никто никого не видит. Фрагменты музыки Моцарта, исполненные солистами Музыкального театра имени К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко Евгенией Афанасьевой, Антоном Зараевым, Дмитрием Зуевым, Игорем Коростылевым, Марией Макеевой и солисткой Камерной сцены Большого театра Анной Бауман, горели факелами в пустыне – и это ощущение огня, укутываемого, убиваемого офисным льдом, поддерживали артисты оркестра МАМТ (музыкальным руководителем постановки и дирижером была Мария Максимчук). Серый офис, гасящий людей, и спускающаяся тьма на серый (из-за непромытых окон так называемой смотровой площадки) город – чем не интонация для истории о Дон Жуане? И не надо никуда проваливаться, надо лишь пошатнуться и упасть в финале, исчезнуть с линии офисного горизонта – про тебя тут же все забудут.

«Ре-Формация» стала частью проекта Theatrum Института театра «Золотой Маски», который был создан в прошлом году, чтобы проследить, исследовать и развить связи театральных практиков и музейных площадок. Проектом этим занимаются Мария Бейлина и Антон Флеров, много лет на «Золотую Маску» работающие и прекрасно представляющие себе масштаб стресса театральных людей всей страны, переживших обрыв предыдущего сезона и в нервах ждущих, как пойдет сезон начинающийся. И вот эта «Ре-Формация», эта, собственно говоря, арт-терапия в августе – это их послание надежды театрам отечества. Выберемся. Будем играть. Будем слушать и смотреть.