События
Каждый концерт цикла «Весь Стравинский», который создан и проходит под руководством Ярослава Тимофеева в Московской филармонии, дарит столичным меломанам (да и не только им) массу сюрпризов. В этот раз, на третьем концерте, были представлены сочинения Игоря Федоровича, созданные в период с 1910 по 1913 год. Всех их, как сказал Ярослав Тимофеев, объединяет то, что они заканчиваются тишиной. Шесть произведений – шесть тихих финалов.
Первое отделение было посвящено сочинениям, в которых Стравинский искал собственный стиль – в это время он пытался писать в духе Дебюсси и ненадолго обратился к эстетике символизма. Кантата «Звездоликий» на слова Константина Бальмонта – пожалуй, самое загадочное творение. Поэтический текст описывает Бога, его диалог с человечеством – Всевышний объявляет наступление Апокалипсиса, но в музыке его мы не услышим. Это произведение Стравинский посвятил своему французскому коллеге, Клоду Дебюсси, однако тот не спешил растворяться в похвалах и резюмировал, что «такая музыка может быть исполнена только на Сириусе». Впрочем, с ним нельзя не согласиться – это творение вообще не похоже ни на одно из произведений Стравинского. Оно окутывает и погружает в какое-то особое состояние, созерцательное и мистическое. Тончайшая звукопись оркестровой партитуры напоминает язык великого француза, но жеманности и рафинированности, свойственной ему, тут нет и в помине. А звучание хора – словно доносящиеся откуда-то свыше аккорды божественного органа (исполнители – Государственная академическая хоровая капелла России имени А. А. Юрлова).
Два стихотворения Поля Верлена для баритона и малого оркестра – еще одна попытка Стравинского поэкспериментировать во французском стиле, на этот раз а-ля «Пеллеас и Мелизанда». Стихи рассказывают о двух ночах: в одной господствуют образы светлой любви, а в другой – угасание и смерть. Но композитор решил максимально уменьшить контраст двух состояний, так что сочинения очень похожи между собой — и мягким лиризмом, и романсовостью, и некоторой недосказанностью. Их исполнил Дмитрий Чеблыков – обладатель элегантного баса-баритона. Он интерпретировал эту музыку с должным погружением в смысл сочинения и не позволял себе выйти на первый план, оставляя простор звучанию тонких, словно мерцающих в ночной тиши, созвучий. Самая ожидаемая часть программы – мировая премьера арии Шакловитого из «Хованщины» Мусоргского в оркестровке Стравинского и первое исполнение заключительного хора оттуда же. Эти два фрагмента считались частично утраченными – хор как будто бы сохранился только в виде клавира. Но в 2012 году Ярослав Тимофеев в архиве Стравинского в Фонде Захера в Базеле обнаружил эскизы композитора к «Хованщине» и смог собрать почти полную версию двух вышеназванных номеров. Как сказал сам исследователь, «рукописи восстановлены с точностью девяносто процентов». Дмитрий Чеблыков быстро переключился из полуфранцузской стилистики в чисто русскую, не перемудрил с пафосом, а наоборот, спел арию Шакловитого несколько интимно и подчеркнуто доверительно. Заключительный хор из «Хованщины» – мистический, отчаянно мрачный – завершил первое отделение. Произведение удивительным образом перекликается со «Звездоликим» – они оба вызывают ощущение катарсиса, чего-то абсолютно неземного.
По контрасту с первым отделением, полным экспериментов и поисков, во втором главенствовало самое известное произведение Стравинского – балет «Петрушка». Многокрасочная и максимально колоритная партитура этого балета удивляет и поражает и в наше время. Секрет бессмертия «Петрушки» – в его многоликости и демократичности музыкального языка, русскости и ярко выраженном диалоге со слушателем. Это музыкальное произведение очень образно, в то время как сочинения, прозвучавшие в первом отделении, требуют определенной интеллектуальной подготовки и понимания стилистики, на которую ориентировался Стравинский. Думается, в этом и кроется причина их редкого исполнения.
Российский национальный молодежный симфонический оркестр под управлением Филиппа Чижевского был максимально аккуратен в плане подачи авторского замысла и невероятно красочен и тонок в деталях. Чувствуется, что исполнители работали с большим удовольствием и явным интересом к новой для них музыке. Ажурная вязь музыкальной ткани деми-французских сочинений Игоря Стравинского передавалась ими с удивительной нежностью и легкостью. А вот «Петрушка», кстати, был исполнен в невероятно скорых темпах – можно только посочувствовать оркестрантам, как они умудрялись переводить дух и успевать за ходом действия. Именно из-за этих непривычных уху ускорений были вполне объяснимы киксы и некоторые сбои – то кларнет опоздает, то флейта не успеет доиграть свой пассаж. Однако в молодых инструменталистах чувствуется та энергия и кураж, благодаря которым некоторые шероховатости забываются, и музыка Стравинского – и редкая, и известная – обретает жизненную полнокровность.
