Созвездие фортепианной Плеяды

Честь открытия фестиваля выпала новому «дебаргу» (читай: «любимцу») нашей публики японскому пианисту Мао Фудзите, обладателю II премии конкурса, которому на фестивале в свойственной ему «солнечной» манере с неизменной улыбкой на лице посчастливилось сыграть как сольную программу (Моцарт, Бетховен, Шопен), так и исполнить с маэстро Гергиевым и оркестром Мариинского театра Третий концерт Рахманинова. Всеобщий восторг и долгие овации зала свидетельствуют о рождении новой звезды на фортепианном небосводе.

Впрочем, не менее теплый прием получил и обладатель всех возможных наград прошедшего конкурса Александр Канторов, исполнивший вечером первого дня Второй концерт П. Чайковского. Но, пожалуй, наиболее сильное впечатление осталось от сольного клавирабенда лауреата III премии – американца Кеннета Броберга, выступавшего во второй день. Его игра гармонична во всех аспектах – техническом, интерпретационном, стилевом и эмоциональном.

И, наконец, последним из лауреатов выступил обладатель II премии, пианист Дмитрий Шишкин, искрометно исполнивший с оркестром под управлением Миши Дамева Второй концерт Сен-Санса.

Одна из уникальных традиций фестиваля – концерты классов известных педагогов. В этом году их было сразу три. Алексей Любимов представил своих выпускников разных лет, петербуржцы Зора Цукер и Владимир Суслов – учащихся Средней специальной музыкальной школы при Санкт-Петербургской консерватории, а ярославский педагог Алексей Баженов привез своих студентов и учащихся ДМШ при Ярославском музыкальном училище имени Л. В. Собинова.

Однако выступления юных исполнителей на фестивале не ограничиваются лишь классными концертами. В этом году фестиваль подарил слушателям возможность услышать целую плеяду талантливых детей и совсем юных артистов: Александру Довгань, Еву Геворгян, Александра Малофеева, Елизавету Украинскую, Тимофея Долю и Абисала Гергиева.

Были и малоизвестные в России имена – например, Николас Стави (Франция). Да и английский пианист Кристиан Блэкшоу, несмотря на свою популярность на родине, известен далеко не всем почитателям фортепианного искусства в России, хотя его игра поражает необычайной глубиной и в то же время простотой и ясностью своих трактовок.

Разумеется, не обошлось и без известных «тяжеловесов» мирового пианизма. 25 декабря на концерте в Мариинском-2 Денис Мацуев исполнил в первом отделении 23-ю и 32-ю сонаты Бетховена, а во втором – в ансамбле с Сергеем Крыловым (скрипка) и Александром Раммом (виолончель) – трио «Памяти великого художника» Чайковского. Несмотря на сложную программу и невероятно эмоциональное исполнение, уже через два часа Мацуев выступал в Концертном зале с Валерием Гергиевым, исполнив «Бурлеску» для фортепиано с оркестром Р. Штрауса и Второй фортепианный концерт Листа.

Частый гость фестиваля Николай Луганский дал сольный концерт с сочинениями Дебюсси, Шопена, Франка и Рахманинова, а днем позже вместе с Валерием Гергиевым и оркестром исполнил Второй фортепианный концерт Брамса.

Люка Дебарг подарил слушателям возможность услышать редко звучащую у нас Фантазию на темы из музыки Бетховена к драме «Афинские развалины» Листа, добавив в пару к ней Первый фортепианный концерт венгерского композитора.

Примечателен был концерт, посвященный творчеству Родиона Щедрина. Помимо известных сочинений – «Кармен-сюиты» и Первого фортепианного концерта (солист Абисал Гергиев), прозвучали «Месса поминовения» для хора a cappella, сочиненная в 2018 году, и Шестой концерт для фортепиано с оркестром (солистка Мира Евтич). Особый статус добавило событию присутствие в зале автора, являющегося для нескольких поколений музыкантов легендой и живым классиком. Зал взрывался долгими и восторженными аплодисментами при каждом его выходе на сцену. Абисал Гергиев продемонстрировал громадный творческий рост в сравнении с его выступлением на фестивале два года назад. О его музыкальности и даровитости известно давно, и теперь к его артистическому облику постепенно «подтягивается» и яркое виртуозное начало.

Среди известных нашему слушателю имен в фестивале были также представлены Константин Шамрай, Александр Синчук и Сергей Редькин.

30 декабря, в предпоследний день фестиваля, в Зале Прокофьева состоялся концерт, который представлял особый интерес для нашей редакции, поскольку выступал Дмитрий Калашников – восходящая звезда современного пианизма, профессиональный путь которого находится в фокусе нашего внимания.

Дмитрий Калашников окончил Московскую среднюю специальную школу имени Гнесиных (классы Ады Трауб и Татьяны Воробьевой) и Московскую консерваторию (класс Елены Кузнецовой), после чего поступил в аспирантуру Королевского колледжа музыки (класс Ванессы Латарш) в Лондоне, где обучается и поныне. Одним из его неофициальных педагогов является Михаил Плетнёв, регулярно консультирующий молодого пианиста. Калашников – лауреат многих международных конкурсов, однако не таких, которые дарят музыканту яркую карьеру на ближайшие несколько лет. И в то же время это как раз тот случай, когда конкурсы не являются показателем «успешности» артиста. Калашников идет иным путем: он сосредоточен на самообразовании, глубоком постижении не только конкретных сочинений, но и стиля, автора, его мировоззрения. Концерты Калашникова неизменно собирают полные залы людей, желающих соприкоснуться в первую очередь с творчеством композитора, которое им будет явлено без пресловутых исполнительских «штучек» на потребу публике. В 2020 году у пианиста запланированы выступления во многих странах: Великобритании, Канаде, Франции, Италии, Португалии и даже в Японии. Калашников не впервые участвует в «Ликах…», и с каждым его выступлением людей на концертах становится все больше. Вот и Прокофьевский зал в Петербурге 30 декабря был полон.

Впервые Дмитрий Калашников стал участником «Ликов…» в 2017 году, исполнив программу из сочинений Шопена и представ романтиком, тонко чувствующим сиюминутность разворачивания композиции, не пропускающего «интонационные подробности». В прошлом году Калашников исполнял Второй фортепианный концерт Гуммеля – виртуозно и широко по музыкальной мысли. А в этом году он показал себя интерпретатором классических сочинений.

«Во исполнение» монографической фестивальной традиции «лик композитора – лик пианиста» в программе вечера всего две сонаты Бетховена: № 3 до мажор, соч. 2 № 3, и Соната № 18 ми-бемоль мажор, соч. 31 № 3.

Выступление Калашникова оставило целый «букет» впечатлений. В нем не было искусственности, «поиска себя», малейшего желания проявить свою яркую индивидуальность за счет композитора. Наоборот, пианист, казалось, очень хрестоматийно, предельно точно по тексту и как-то не по годам зрело исполнял музыку Бетховена. Казалось, что Калашников сознательно уходит с авансцены события, ярким прожектором освещая великого Бетховена, сам же не покидает кромешную темноту окружающего пространства. Бравурность, насыщенная отточенными деталями фактура, некоторая юношеская угловатость Третьей сонаты, материал которой в значительной мере заимствован автором из собственного квартета, сочиненного в 15-летнем возрасте, предполагают и некоторую восторженную идеалистичность, непосредственность и пылкость эмоциональных проявлений. Однако, не видя молодого пианиста за инструментом, а лишь слушая его игру, можно было бы с уверенностью сказать, что за роялем – мастер старшего поколения. Его трактовка была объективна и масштабна, он с легкостью и непосредственностью создавал каждую деталь, каждую интонацию. Подобно архитектору, Калашников планомерно и скрупулезно воплощал идеальность бетховенской формы, поражая безупречностью исполнения. Объективность и масштаб, «взгляд сверху», экономность в лирических проявлениях – таковы черты лика исполнителя, явленного им на фестивале. Особенно запомнилась в экспозиции первой части сонаты промежуточная минорная тема. В ней были простота и безыскусность – однако в них и заключалось подлинное искусство пианиста.

Подчас не самые удачные интонационные находки в первой части Сонаты № 18 и не совсем точный пунктирный ритм (пусть читатель простит мою педантичность!) во второй несколько «смазали» впечатление. Но какими превосходными получились третья и четвертая! Глубина тона инструмента, его мужественность нигде не переходили в грубость в суховатом и акустически непростом для исполнителя Зале Прокофьева. Везде – точнейшее попадание в динамические нюансы, благородство и смысловая наполненность деталей.

Романтический бис (наконец-то!) окончательно «влюбил» публику в исполнителя, получившего бурю оваций. В «Элегической песне» Чайковского из цикла пьес соч. 72, казалось, лиризм и романтическая сущность исполнителя с облегчением и удовольствием сменили строгость «оков классицизма» бетховенских сонат.

Осмысливая концерт спустя время, приходишь к выводу, что Калашников – пианист-интеллектуал. И данный тезис не следует понимать, как вежливое указание на сухость и безжизненность исполнителя. Его трактовка сонат Бетховена – это не то, что нужно на крупных конкурсах, где приветствуется артистичная демонстрация доселе незамеченных в тексте «артефактов»; однако это то, что нужно Бетховену, – глубокое, честное, проникновенное и очень содержательное исполнение. Музыка великого классика не позволяет волюнтаризма, это не то место, где можно «безнаказанно» красоваться умозрительными исполнительскими находками. Каждая соната есть идеальный в своей законченности и стройности «проект», результат подчас мучительного и долгого поиска. Исполнитель обязан довериться гению Бетховена и просто выполнить то, что он требует, так хорошо, как только может. Именно это и сделал Дмитрий Калашников.