Интервью
В последние несколько сезонов имя этого 36-летнего дирижера с берегов Невы постоянно мелькает на страницах европейской прессы. Станислав Кочановский регулярно дает концерты за рубежом, принимает приглашения от ведущих симфонических коллективов, смело берется за масштабные оперные работы. Не так давно он дебютировал на фестивале в Вербье, открыл сезон новой постановкой оперы «Евгений Онегин» в Цюрихе, в ноябре представлял сложнейшую программу из сочинений Дьёрдя Лигети, Антона Веберна, Иоганна Себастьяна Баха и Золтана Кодаи в Центре изобразительных искусств BOZAR в Брюсселе. В декабре маэстро трижды выступит в Москве
Юлия ЧЕЧИКОВА
– Станислав, многие помнят, что одно время вы возглавляли Филармонический оркестр в Кисловодске. Как стопроцентный питерский интеллигент оказался на Северном Кавказе?
– В Северо-Кавказскую филармонию меня пригласили в качестве дирижера на один из концертов летнего фестиваля имени В.И.Сафонова. Эту программу я не забуду никогда – пять увертюр Бетховена и его же Пятая симфония. За несколько минут до начала концерта директор филармонии Светлана Владимировна Бережная зашла ко мне в артистическую и спросила, интересна ли мне должность главного дирижера, и в случае положительного ответа, можно ли объявить зрителям, что у оркестра новый руководитель. На раздумье мне было отведено секунд десять. Я, естественно, согласился! Оставалось только надеть бабочку, взять палочку и выйти на сцену.
– Очевидно, это был волнительный момент и для вас, и для ничего не подозревавших оркестрантов.
– Конечно! Надо было видеть их глаза! Оркестр играл с огромным энтузиазмом, необыкновенной энергией. Я на всю жизнь запомнил тот концерт и с большой благодарностью вспоминаю пять лет, проведенные с этим коллективом. Мне достался полностью укомплектованный профессиональный симфонический оркестр. Мы могли играть любой репертуар, в том числе и те произведения, о которых я на тот момент мог только мечтать – «Песнь о земле» Малера, «Прометей» Скрябина… За пять сезонов мы серьезно восполнили пробел в исполнении музыки XX века. В афишах филармонии стали чаще появляться Стравинский, Барток, Шёнберг и Шнитке… Впервые прозвучали произведения Веберна и Лигети.
На третий совместный сезон был создан филармонический хор, что дало возможность исполнять кантатно-ораториальные партитуры. Одновременно с этим мы начали ставить оперы – «Иоланта», «Евгений Онегин», «Гензель и Гретель», «Свадьба Фигаро», «Демон». Это было очень насыщенное время!
– Помню, что в сезоне 2015/16 на рождественском концерте во Флоренции вы заменили Владимира Юровского, продирижировав «Щелкунчика» с оркестром Maggio Musicale Fiorentino. В сезонах Московской филармонии вы периодически выступаете с возглавляемым им Госоркестром имени Е.Ф.Светланова. А недавно в одном из ваших аккаунтов в социальных сетях появились ваши совместные фотографии с Михаилом Юровским. Как давно сложилось ваше творческое общение с этой династией?
– Михаил Владимирович Юровский сыграл значительную роль в моей дирижерской судьбе. Мы познакомились на мастер-классе в Вильнюсе еще в 2010 году. Именно по его рекомендации в марте 2012 года я получил звонок из прославленного Госоркестра имени Е.Ф.Светланова, который в тот момент возглавил его старший сын – Владимир Юровский. Мне было предложено репетировать одну из его первых программ. Так началось мое долгое и очень интенсивное сотрудничество с этим выдающимся оркестром. Вслед за подготовкой программ для художественного руководителя мне постепенно стали доверять концерты в Москве и гастроли по России. За последние годы мы проехали немало городов: Воткинск, Ижевск, Рязань, Псков, Тула, Калининград, Нижний Новгород, Кишинев, Тирасполь, Белгород, Курск, Сочи… Были на гастролях в Германии и Южной Корее.
– Как началась ваша карьера в Европе?
– Качественный прорыв произошел по классическому сценарию, когда из-за болезни знаменитого маэстро неожиданно предоставляется шанс молодому дирижеру. 5 апреля 2014 года я заменил Юрия Хатуевича Темирканова в Риме с оркестром Академии Санта-Чечилия. Узнал я об этом за шесть дней до концерта в Риме… Следующая неделя в Италии прошла, как во сне. Было стойкое ощущение, что это происходит не со мной. Я влюбился в этот коллектив с первой секунды. Это была та самая химия, которую не объяснить словами. Все три концерта прошли с невероятным подъемом. Прозвучали три фрагмента из «Бориса Годунова» Мусоргского с Евгением Никитиным и «Шехеразада» Римского-Корсакова.
– Сложная ситуация с дисциплиной в итальянских оркестрах – общеизвестный факт. Столкнулись ли вы с этой проблемой?
– Все помнят знаменитый фильм Федерико Феллини «Репетиция оркестра» и финал этой истории. Но у Антонио Паппано совершенно особые музыканты, отдающие всю страсть музыке. С оркестром Санта-Чечилия у нас установились прочные творческие связи, я уже возвращался к ним после дебютного выступления. У нас запланированы программы в будущих сезонах, это очень ценно для меня. Сотрудничество с таким выдающимся оркестром всегда оставляет приятный шлейф, даже несмотря на то, что ты – гостевой дирижер, и у тебя одна неделя на продолжение романа.
– Расскажите, в каких пропорциях в вашем графике присутствуют симфонические концерты и занятость в оперных домах?
– С самого начала безусловно чаша весов перевешивала в пользу оперного театра. В какой-то момент эта ситуация начала выравниваться, и через несколько лет я достиг определенного баланса между этими двумя сферами. Текущий сезон открылся новой постановкой «Евгения Онегина» в Цюрихской опере с режиссером Барри Коски. Это моя вторая продукция в этом театре. Дебют здесь состоялся годом раньше с оперой «Пиковая дама». Помимо этого, среди осуществленных оперных проектов – «Князь Игорь» Дмитрия Чернякова в Амстердаме, «Иоланта» с Maggio Musicale во Флоренции, «Борис Годунов» в Сеуле.
Я очень люблю мир оперы. Именно с оперным театром у меня был связан окончательный выбор профессии. Примерно в одиннадцать лет волею судьбы я оказался на сцене Мариинского театра! После прослушивания в Хоровом училище я получил партию одного из трех мальчиков в «Волшебной флейте». Меня безумно увлекла закулисная жизнь! Мы с ребятами оставались в театре даже после репетиций, прогуливая уроки… Мое внимание было устремлено в оркестровую яму, на дирижера, который своей волшебной палочкой вызывает к жизни Музыку, соединяя воедино оркестр, солистов и хор. Именно тогда я абсолютно осознанно принял решение стать дирижером. Это одно из самых ярких моих подростковых впечатлений.
– В ноябре у вас прошел любопытнейший концерт в Брюсселе. По своей виртуозности и оригинальности симфоническая программа этого вечера могла бы конкурировать с теми, что предлагает на своих просветительских концертах Госоркестр Светланова. Не ошибусь, если предположу, что центральное место в ней занимает Реквием Лигети?
– С него все начиналось. Это был мой дебют с Бельгийским национальным оркестром, ситуация не вполне типичная: я совершенно не знал этот коллектив, но мне доверили воплотить в жизнь сложнейшую программу. Концепция концерта была связана с Венгрией и ее музыкальным наследием. Двумя центральными произведениями вечера стали Реквием Лигети и Венгерский псалом Кодаи с великолепным Венгерским национальным хором. С этим же хором и оркестром в Брюсселе 16 марта 2018 года мы исполним «Предварительное действо» Скрябина–Немтина. А с непростой партитурой Реквиема Лигети я провел одиннадцать месяцев, она объездила со мной много стран.
– Почему, на ваш взгляд, Лигети отказался от частей Sanctus, Agnus Dei и Credo?
– Это очень интересный вопрос, ответ на который кроется в истории создания этого сочинения и биографии самого автора. Будучи евреем по происхождению, во время нацистской оккупации он был обречен на смерть, пережив страшнейшие события – гибель половины семьи в лагерях смерти. Сам Лигети чудом выжил благодаря каким-то судьбоносным случайностям. Я думаю, что отказ от текстов, в которых есть надежда на спасение, связан именно с пережитым ужасом. Несмотря на то, что с момента чудовищных событий до написания Реквиема прошло двадцать лет, он так и не нашел объяснения произошедшему и не смог оправиться от психологической травмы… Никакого ощущения катарсиса в финале Реквиема не происходит. Сам автор на вопрос о внутреннем смысле сочинения отвечает: «Это Реквием по всему человечеству». Даже Lacrimosa – всегда самый светлый и необыкновенно выразительный номер в Реквиемах у Моцарта, Верди или Бриттена – у Лигети словно «замороженный», начисто лишенный эмоций; музыкальная ткань бесцельно движется как бы по инерции.
Послевкусие от Реквиема в целом сравнимо с симфониями Шостаковича среднего периода: это живописание того, что происходило вокруг. Лигети изобрел свой собственный язык, интересный и аудиально, и визуально: достаточно взглянуть на двадцатиголосный хор, организованный в изобретенной композитором технике микрополифонии. Но мы не слышим строгих микро-канонов, когда погружаемся в бессмысленно движущийся двадцатиголосный кластер. Лигети называет его «динамической статикой». Уху словно не за что зацепиться, при этом происходит феноменальное, просто гипнотическое воздействие на слушателей. Неслучайно Стэнли Кубрик воспользовался музыкой Реквиема в качестве саундтрека к своей «Космической одиссее 2001». Я считаю, что Реквием Лигети – это такой же прорыв, как за пятьдесят лет до него «Весна священная».
– К Лигети вы ставите также баховскую токкату и фугу ре минор, оркестрованную Л.Стоковским.
– Здесь сыграло роль мое органное прошлое. Я имел счастье заниматься в классе знаменитой Нины Ивановны Оксентян, а начинал свое знакомство с органом еще в Хоровом училище у Ольги Павловны Минкиной. Так что этот выбор отчасти обусловлен ностальгическими чувствами. Недавно в Лионе мне удалось несколько часов заниматься на очень важном в историческом отношении органе Кавайе-Коля, перенесенном из Парижа. На этом инструменте впервые прозвучали произведения Форе, Франка и Сен-Санса. Органные произведения в транскрипции для оркестра я никогда не дирижировал, поэтому мне было очень интересно попробовать добиться необходимого звучания от оркестра.
А открывался концерт произведением Веберна – «В летнем ветре», идиллии для большого оркестра по поэме Бруно Вилле. Это гимн природе, как оборотная сторона предельно мрачному Реквиему Лигети. Мне очень нравятся такие неожиданные сочетания.
– Что касается «неожиданных сочетаний», то не могу не поинтересоваться, как в вашу декабрьскую программу с Михаилом Плетнёвым – 21 декабря – попал Первый концерт Чайковского?
– Этот концерт был запланирован изначально, мне лишь оставалось предложить программу второго отделения. Мы с Российским национальным оркестром исполним Первую симфонию Чайковского «Зимние грезы». Разумеется, никаких скрытых смыслов и «неожиданных сочетаний» здесь нет. Главным событием в этот вечер должна стать именно интерпретация хорошо знакомых сочинений.
– Перед Новым годом у вас запланированы две встречи с Национальным филармоническим оркестром в Москве – 13 и 17 декабря.
– Мы сотрудничаем с музыкантами Владимира Теодоровича Спивакова уже третий сезон и каждый год представляем вниманию публики две программы. Георгий Евгеньевич Агеев – уникальный директор, который дает возможность мне самому выбирать произведения. Мы всегда долго их обсуждаем, корректируем. Я знаю, как нелегко договориться с директорами залов, которые обязаны думать в первую очередь о продажах билетов. В прошлом году на юбилей Прокофьева мы исполнили довольно редко появляющиеся в афишах произведения – «Скифскую сюиту» и «Симфоническую песнь» для большого оркестра. Во второй программе были три «Пеллеаса» – Форе, Сибелиуса и Шёнберга.
– Для выступления в КЗЧ вы выбрали фантазию для оркестра «Русалочка» Александра фон Цемлинского – сочинение, не часто встречающееся на столичных афишах.
– Ниточка к «Русалочке» тянется именно от «Пеллеаса» Шёнберга. Премьерные исполнения обоих сочинений состоялись в один вечер. Концерт проходил в венском Musikverein в 1905 году под управлением самого Шёнберга. История создания «Русалочки» связана с трагическим эпизодом в жизни автора, когда его возлюбленная Альма Шиндлер неожиданно выходит замуж за Густава Малера. Вся боль выливается на страницы партитуры, где персонажами Ханса Кристиана Андерсена становятся как бы сам автор – образ страдающей Русалочки, и Альма – образ бездушного Принца. Мы исполним это произведение в первоначальной версии, содержащей решающий эпизод в драматургии всего сочинения: Русалочка, стремясь к Принцу и желая получить бессмертную душу, посещает Морскую Ведьму, и та в обмен на ее язык дает Русалочке волшебное зелье. Этот важнейший музыкальный эпизод автор исключил на одной из последних репетиций перед премьерой, возможно, побоявшись реакции публики или критиков на необыкновенно смелые гармонические повороты.
А в первом отделении прозвучат два сочинения Эдуарда Уильяма Элгара: блестящая, виртуозная симфоническая поэма «На юге» и знаменитый Виолончельный концерт – с замечательным музыкантом Александром Бузловым.
Третья декабрьская программа будет посвящена трагической фигуре Манфреда: мы представим два варианта музыкального прочтения сюжета Байрона – увертюру «Манфред» Шумана и одноименную симфонию Чайковского. А между ними прозвучит неоклассическое сочинение Стравинского – Скрипичный концерт. Солировать будет концертмейстер НФОР Тимур Пирвердиев.
