«Мелодия» продолжает дарить уникальные путешествия в прошлое, на этот раз отправляя нас в Большой зал Московской консерватории на концерт 18 января 1980 года.
Об этом диске очень трудно писать; его трудно беспристрастно слушать. Живая запись последнего выступления Станислава Нейгауза. И знание, что через шесть дней гениального пианиста не стало… Такая предыстория неизбежно настраивает слушателя на совершенно особый лад при «пропускании через себя» концертной программы, состоящей из произведений Шопена, и в то же время максимально гармонизирует с ней, можно сказать, провоцирует на некоторое мистическое, метафизическое восприятие музыки.
Голос рояля покоряет. Благородство и мягкость, певучесть, легкость и в то же время глубина – игру Станислава Нейгауза называли «образцом эмоциональной виртуозности». Именно она необходима исполнителю, решившему включить в один концерт все баллады Шопена. «Нагрузка на сердце» и для пианиста, и для слушателя колоссальная! Интересно, что Нейгауз явно не выстраивал никакого «цикла ради цикла». Только абсолютно искренние живые переживания, рождающиеся прямо здесь и сейчас. Наверное, только так и можно воплотить подлинные шопеновские грусть, экспрессию, надлом, скользящую мимолетность и любовную поэзию.
Столь темпераментная игра начисто лишена чрезмерного пафоса и экзальтации. Особенно сбалансирована в этом плане Баллада № 1 соль минор (ор. 23), после которой в Балладе № 2 фа мажор (ор. 38) наступает некоторое успокоение, сменяющееся бурным взрывом на ff, – чувства все равно прорываются наружу, доводя до исступления, вновь переходящего в размышление. Душа пытается усмирить сама себя и засыпает вечным сном…
Баллада № 3 ля-бемоль мажор (ор. 47) удивляет разнообразием динамических красок, звуковых волн. То взлет, то падение. Борьба за торжество жизни! Но борьба столь нелегкая – через преодоление, через трагедию, – что и в победе остается некий привкус горечи.
Наконец, Баллада № 4 фа минор (ор. 52). Грустная улыбка всезнания. Итоговый рассказ о целой жизни, полной восторгов и отчаяния, вдохновения и потерь. Поэма о жизни человека с огнем внутри, но отдающего себя на волю Провидения.
Трактовку именно Баллады № 4 относят к высшим исполнительским достижениям Нейгауза. Но с этим можно поспорить: интерпретации первых трех баллад ничуть не уступают ей по глубине и живости.
То же можно сказать и о Сонате № 3 си минор (ор. 58), которая была одним из первых произведений в «шопеновском ряду» Станислава Нейгауза. Наверное, вновь виноват флер «последнего концерта», но наиболее сильное впечатление оставляет Largo. Это уже напрямую о смерти. Это – прощание. Без сожаления, без слез, тихое прощание навсегда… Бурный Финал только подчеркивает «послевкусие» Largo и бросает контрастный мостик к Колыбельной (ор. 57) – безыскусной, нежной, умиротворяющей, обещающей впереди что-то очень хорошее.
Баркарола (ор. 60) – словно еще одна, пятая, баллада – настолько масштабно, эпически и напряженно она прозвучала. Но не поставила окончательную точку.
«Бисы» – это отдельная, ничуть не менее интересная «программа в программе». Снова Шопен и творчески родственные ему и самому Нейгаузу Дебюсси, Рахманинов, Скрябин. Вместо эпоса – мимолетности, зарисовки, акварели, эскизы, не менее живописные и поэтические.
Шопеновский Вальс № 3 ля-бемоль мажор (из ор. 64) – сама легкость, невесомость, полет пушинки на ветру. И эту пушинку кружит свежий ветер и уносит в неведомую даль. «Лунный свет» Клода Дебюсси – пожалуй, самое удивительное произведение всей программы; самое интересное по звучанию, оставляющее совершенно невыразимое впечатление и буквально вызывающее слезы… И сразу, не давая опомниться, на слушателя обрушивается Прелюдия № 7 до минор (из ор. 23) Рахманинова. Буря эмоций, вся гамма чувств и переживаний, уместившаяся в две с половиной минуты звучания!
Запись последнего поэтического концерта Мастера пролежала в архиве более сорока лет… Но не только рукописи не горят. Великая Музыка тоже бессмертна.