События
Сто лет назад вышел в свет сборник Исаака Бабеля «Одесские рассказы». Обольстительный новояз, которым изъясняются персонажи, обескураживающе меткие эпитеты и характеристики, изобретенные автором для своих героев, неутешное сожаление о жизни этих обитателей Молдаванки, сопрягаемое с безжалостной, а порою и циничной иронией, – все это и сейчас волнует, интригует, вызывает сочувствие и улыбку.
Ловлю себя на мысли, что схожие эмоции испытываешь, читая повести и рассказы А.П. Чехова, размышляя над его пьесами, повествующими об обитателях вишневых садов и домиков с мезонином. Можно предположить, что канувшие в Лету, а точнее, в печь Главпура, сотни страниц неизданных сочинений Бабеля могли бы занять достойное место рядом с томами великого классика. Эти страницы могли бы пролить свет на процессы, происходящие в еврейской душе, как очевидно, не менее загадочной и таинственной, чем русская.
Так или иначе, но мы уже сто лет живем вместе с одесситами, какими их представил писатель. Рассказываем анекдоты друг про друга, вступаем в деловые и брачные союзы, подставляем то плечо, то подножку друг другу. Вместе делаем научные открытия и изобретаем новые технологии, вместе идем в военкоматы, когда зовет Родина («еврей, который сел на коня, становится русским», – говорит сын биндюжника Менделя), вместе сочиняем песни и поем их…
С этой точки зрения постановка Санкт-Петербургским театром музыкальной комедии мюзикла «Биндюжник и Король» Александра Журбина представляется закономерной и актуальной. Выбор художественным руководителем театра Юрием Шварцкопфом этого материала продолжает творческий эксперимент, осуществленный в постановках «Белый. Петербург» и «Хищники» (по драме «На охоте» А.П. Чехова).
Попав в зрительный зал, мы видим огромную, занявшую весь объем сцены Потёмкинскую лестницу в Одессе. Естественно, мелькают первые аллюзии с трагическими и кровавыми сценами из кинофильма «Броненосец “Потёмкин”». Но нет! Ни выстрелов, ни крови, ни скачущей по ступеням детской коляски, в которой младенцу осталось жить буквально мгновения…
На космически огромном пространстве лестницы там и сям спят бездомные, среди которых и Арье Лейб – талмудист, мудрец, живущий сомнительным ремеслом сватовства.
С первыми щемящими звуками музыки он просыпается и возвращает в будничную жизнь невольных ночлежников. В музыке интродукции я услышал цитату хора из оперы «Садко»: «Высота ли, высота поднебесная!» Выяснилось, что композитор цитировал непреднамеренно, но, возможно, невольно побудил сценографа Зиновия Марголина к поиску именно в этом направлении.
По зрелому размышлению начинаешь вспоминать библейский сюжет сна Иакова и его лестницу, а также «Лествицу» Иоанна Лествичника и все, что связано с вечными надеждами людей на сошествие Святого Духа… Неоднократно цитируемые автором либретто и стихов Асаром Эппелем ветхозаветные тексты сообщают этой драме некую сакральность и эпичность.
Мне довелось однажды сформулировать для себя характеристики жанров: лирика – это рассказ о душе человека; эпика – это рассказ о душе народа… Эта формула кажется мне особенно убедительной, когда я ставлю оперы «Князь Игорь» (бесспорный образец музыкального эпоса) или «Евгений Онегин» (авторское определение жанра – лирические сцены).
В обоих случаях в основе сюжета – повествование о судьбах людей (вымышленных или реальных).
Понятно, что лирическая опера Чайковского вслед за пушкинской «энциклопедией русской жизни» в известной мере исследует и бытование российского социума, а коллизии и идеи эпического «Князя Игоря» мы воспринимаем через поступки и переживания персонажей.
Мое намеренно провокативное утверждение, что этот спектакль можно назвать эпическим и уподобить его еврейскому «Князю Игорю», вызвало благодарную, как показалось, улыбку автора постановки – Евгения Писарева и не было опротестовано…
На жанровую принадлежность указывают и многочисленные массовые сцены. Мастерски поставленные (хореограф – Светлана Хоружина), основанные на национальной, так и хочется сказать – «одесской», пластике и хореографии, они исполняются увлеченно и вызывают горячий отклик зрителей.
Александр Журбин создает колоритные музыкальные характеристики персонажей и ситуаций. По-оффенбаховски заразительные вальс и степ, танго и фрейлехс сногсшибательно азартны, но в сочетании с мудрой меланхолией стихов Эппеля полны невыразимо трагических предчувствий. Подлинной болью проникнута колыбельная Менделя «Мой мальчик, мой птенчик!»…
«Одесская» речь, акцептированная и узнаваемая каждым, кто однажды прочел «Одесские рассказы» Бабеля, вызывает в памяти тембры и интонации великих одесситов – певцов, композиторов, актеров, писателей… Написанные сто лет назад, эти рассказы привели к нам обитателей Привоза и Молдаванки, практически во всем похожих на нас, живущих, как и мы, в постоянной борьбе за существование. А она, эта борьба, постоянно вовлекает в нас в драматические ситуации, требующие выбора.
Всю свою жизнь Мендель Крик строил свое Дело. Строил честно, упорно. Жил от субботы до субботы, в поте лица своего добывая хлеб свой насущный, подчас во многом отказывая себе, но и давая жить другим. И вот его, 62-летнего отца семейства и правоверного еврея накрывает необоримая любовь к юной Маруське, дочери торговки с Привоза. Композитор подарил ей незатейливый вальсок, не оставляющий сомнений в искренней ответной любви к старику, который уж точно ее не бросит, и с которым по определению не могут соперничать парни ее круга.
Влюбленные увлеченно строят планы на счастливое будущее. Оно уже рядом и притом не в Америке, а в Бессарабии! Надо только продать конюшню.
Понятно, что такое развитие событий никак не устраивает сына Менделя Беню, налетчика по кличке Король. Можно предположить, что он «крышует» бизнес отца, поскольку упоминает о «малом золотнике», вложенном им в отцовский промысел.
Как в семье Менделя и его супруги Нехамы – богобоязненных, чадолюбивых родителей – вырос этот отпетый головорез, можно только гадать, учитывая социально-политическую атмосферу эпохи накопления капитала. Ситуация узнаваемая и многократно воспроизведенная в недавнем прошлом, в 1990-е годы, уже не только в Одессе…
Противостояние отца и сына обостряется, когда Беня присваивает себе право определять кандидатуру жениха для своей сестры, давно засидевшейся в девках капризной, избалованной и темпераментной Двойры. Жених – месье Боярский, которого отыскал сват Арье Лейб, – ради гипотетического приданого готов на это опасное для его физических кондиций испытание и даже на то, чтобы за свой счет пошить свадебный костюм будущему шурину. Внезапно появившийся отец невесты скандально нарушает благостное застолье, принуждая дочь с ревом удалиться, а жениха благоразумно ретироваться.
Однако это последний случай, когда торжествует воля отца. В трактире, в сильном подпитии Мендель на купчей корябает свою подпись, таки продавая конюшню, и засыпает подле Марусечки, полный сомнений и неясных ожиданий. Появляется Король со своей ватагой. Маруська изгоняется, а купчую забирают у ходатая и демонстративно рвут на части. Протрезвевший биндюжник хватается за кнут – проверенное и любимое оружие. Но силы неравны…
Сцена избиения Менделя сама по себе постановочный шедевр, где без единого физического контакта озверевшая гопота, почуявшая запах крови и уверенная в безнаказанности, учит наивного силача «уму-разуму». Вспомнились сцены из фильмов «Любовь под вязами», «Рокко и его братья» – нетленных киношедевров, вспомнился последний, смертельный удар, нанесенный Юлию Цезарю Брутом… Место действия – лестница – приводит на память библейский сюжет борьбы Иакова с Богом, из которой Иаков, кроме всего прочего, вышел инвалидом. Инвалидом стал и Мендель после этой схватки.
Его, едва живого, но все же необходимого как неизбежный свадебный атрибут, поднимают со смертного ложа и сажают на почетное место за свадебным столом. Сюда же Лёвка, сын Менделя и Нехамы, гусар в отпуске приводит Маруську, овладевшую древнейшей профессией. Король милостиво заплатил 25 рублей за «вычистку», и теперь ей уготована стезя бесчисленных золушек, так и не ставших принцессами.
«Молдаванка, Молдаванка!» – звучит завораживающий рефрен хора. Полная всепрощения мелодия словно бы санирует души, обещая покой и ласку, поселяет в обитателях ее веру в незыблемость законов существования. С глухим стуком падает со стула Мендель. Он попытался нарушить эти законы и теперь выражает протест лишь своей смертью. Кроме безутешной Нехамы эту смерть не замечает никто…
Некоторое время назад меня восхитила постановка оперы Родиона Щедрина «Не только любовь» в МАМТ, осуществленная режиссером Евгением Писаревым. Естественное, совсем не «оперное» существование персонажей сделало эту историю из жизни послевоенной колхозной деревни трогательно увлекательной и при этом неприкрыто драматичной. Постановщику удалось встать вровень с прозой Сергея Антонова и музыкой Щедрина!
Мало кому из оперных режиссеров удается комфортно чувствовать себя в ускользающе зыбких границах мюзикла. Тем более мюзикла, созданного на основе нетленных литературных образцов. Писарев продемонстрировал в этой постановке глубокое постижение логики авторского замысла. Несомненно, всеобъемлющее обаяние музыки Журбина и мудрые тексты Эппеля стали добротной основой для высказывания постановщика.
Мастерски пользуется режиссер и богатым актерским инструментарием. Все три исполнителя роли Менделя – Олег Андреев, Владимир Майзингер, Игорь Мосюк – заставляют зрителя горько переживать трагические обстоятельства его жизни и смерти. Веришь, что этот мужчина мог бы начать новую жизнь, что его Марусечка, его «солнышко» нарожала бы ему сыновей и дочек, которые бы почитали и искренне любили отца. Обе Нехамы – Юлия Асоргина и Марианна Семёнова – убедительно покорны и вместе с тем своенравны и склочны. «А что дали тебе твои кацапы?» – запальчиво изрыгает жена, обнаруживая годами копившийся протест мужниным приоритетам.
Сногсшибательно привлекательный Беня в исполнении Романа Дряблова и Дмитрия Ткаченко артистичен и неотразим в своей самоуверенности. Столь же неотразим в исполнении Никиты Боченкова и Максима Казакова его брат Лёвка – «еврей, севший на лошадь»… В роли Двойры обе актрисы – Манана Гогитидзе и Татьяна Кулакова – с первого появления вызывают дружную одобрительную реакцию зала неподдельной достоверностью, яркими вокальными и пластическими данными.
Арье Лейб в исполнении Сергея Мигицко и Кирилла Ульянова завоевывают симпатии зрителей, формулируя на наших глазах вечные истины типа «Половина правды – это целая ложь!» и т.п. Актрисы Алена Булыгина и Анастасия Вишневская успевают прожить небольшую роль Маруськи, оставляя в наших сердцах искреннее сожаление о печальной судьбе этой девочки-мотылька.
Голливудски совершенен Иван Корытов в роли месье Боярского. Отточенная пластика, безукоризненная дикция, подчеркнутая претензия на «светскость» позволяют талантливому артисту создать уникальный запоминающийся портрет персонажа.
Маститые Елена Забродина, Валентина Кособуцкая, Алексей Штыков, Владимир Ярош, Дмитрий Петров своим мастерством насыщают течение спектакля достоверностью, вызывают глубокое сочувствие к судьбам обитателей Молдаванки. Невыразимо прекрасны обращенные к небу песнопения синагогального кантора в исполнении Сергея Браги и Виталия Головкина.
Вышколенный многолетними усилиями музыкального руководителя Алексея Нефёдова хоровой ансамбль восхищает стройностью голосоведения, выразительной дикцией и при этом самозабвенным погружением в стихию фольклорной пластики. Царапают сердце звуки солирующей скрипки и вторящего ей кларнета, рыдающей виолончели и неумолимого тромбона, рвущиеся из оркестровой ямы…
Беспредельное мелодическое дарование, совершенное владение композиторским ремеслом, неистощимый темперамент, художественная интуиция и интеллект позволяют назвать Александра Журбина создателем жанра отечественной рок- (или зонг-) оперы.
Более полувека назад гениальный первооткрыватель сценических путей мюзикла на отечественных подмостках Владимир Воробьёв позвал автора этих строк для воплощения своих многовекторных, непостижимо смелых постановок. В их числе – «Разбитое зеркало», зонг-опера Журбина на либретто талантливейшего Вячеслава Дреера, поставленная в 1978 году. Композитор утверждает, что это лучшее и любимейшее его сочинение. Можно лишь горячо надеяться, что эта партитура обретет новую жизнь в наши дни!
Уже тогда Ленинградский театр музкомедии превратился в трибуну, с которой можно было говорить о насущных и вечных проблемах нашей жизни, ставить острые социальные и политические вопросы, активно влиять на аудиторию и формировать ее отношение ко многим явлениям и событиям. Таков и сегодня авторитетнейший Театр музкомедии в Санкт-Петербурге.
Сам факт постановки на петербургской сцене спектакля «Биндюжник и Король», повествующего о житье-бытье одесских евреев, хочется думать, примирит вас. Он показывает, что в мире есть место не только для ненависти, но и для любви!
