Сто процентов интереса

«Нео»

Эта тема сопоставляет имена и партитуры, созданные в XX веке. И хотя Роман Минц утверждает, что так сложилось случайно, а история музыки и до прошлого столетия пестрит новыми течениями, так себя и осознававшими, и назвавшими, – само соседство исполненных вещей вполне красноречиво. Что такое «Нео», особенно в прошлом веке? Радикальность? Хорошо забытое старое? Стык прошлого и будущего? Ответы будут любыми.

О радикальности можно было забыть, когда флейтист Евгений Яковлев, скрипач Борис Бровцын и клавесинистка Елизавета Миллер играли «Прогулки» Богуслава Мартину, написанные в 1939 году. Мартину, как хорошо показали исполнители, написал неоклассическую музыку, ассоциативно отсылающую к концертам open air, буколическим пейзажам и велосипедным прогулкам в парке. Со вкусом пассеизма и полным игнорированием тревог времени: словно отдышаться захотел. Это к тому же образец возрождения интереса к клавесину в двадцатом веке, после долгого пренебрежения, и не в качестве «ритмофона», а полноценного «коллеги» прочих инструментов по камерному ансамблю.

Те, кто настроился на  приятное времяпровождение, сильно разочаровались в следующем эпизоде концерта. Когда для исполнения образца «новой простоты», то есть опуса Вольфганга Рима «На горизонте» (1991) для скрипки, виолончели и аккордеона Борис Абрамов, Евгений Тонха и Дмитрий Бурцев расселись, согласно указанию композитора, максимально далеко друг от друга. И принялись гипнотизировать публику затяжными, прозрачными, как бы «затерянными» в пространстве, пиано (в одном тоне) и еще более длинными паузами. Учитывая название, настраивающее на бескрайность, вещь переживается как некие эманации и флюиды, которые, по идее, нужно воспринимать с особой внимательностью и в полной тишине. Внезапные «включения» громкости и авторская «театрализация» финала (палец музыканта, прижатый к губам, и ладонь другого исполнителя, приложенная к уху, чтобы лучше расслышать послание «как во сне») производят надлежащее впечатление.

Простота (непростая, впрочем) сменилась программной «новой сложностью» в соло флейты Брайана Фернихоу (1970), мастерски исполненном Марией Алихановой. Адски трудный опус называется «Песнь Кассандры во сне» и, по словам флейтистки, является самым простым из флейтовых сочинений композитора – адепта создания проблем для  музыкантов. Тем не менее ни экстремальная вибрация, ни требуемое тут пение, ни удары языком, ни стук по клапанам, как и прочая крутая флейтовая техника, не помешали «литературному» осмыслению музыки. Есть мнение, что «Кассандра» – не столько расчет холодного композиторского ума, выстраивающего ассиметричные комментарии вокруг ноты «ля» и дающего полномочия исполнителю в выборе порядка фрагментов, сколько эмоциональная история о сексуальности невостребованной провидицы, пережившей трагедию Трои. «Подобно проблескам плоти сквозь одежду женщины», – как сказал Фернихоу.

Золтан Кодай в Серенаде 1920 года, как и в прочих опусах, использовал необъятные знания венгерского музыкального фольклора для переговоров между двумя «вопрошающими» скрипками и «уверенным в себе» альтом. Роман Минц и Айлен Притчин, стало быть, звучно спрашивали, а Илья Гофман звучно отвечал. Великолепный исполнительский результат «неофольклорного» разговора, во время которого публика переносилась из атмосферы сельского трактира, где как бы музицируют деревенские самородки, к изощренным «городским» приемам пентатоники XX века, вызвал в памяти мысль Кокто: «Стиль – это простой способ говорить о сложных вещах».

Музыку Марьяна Мозетича мы вряд ли бы вообще услышали, если б не выбор «Возвращения». Современного канадского композитора считают неоромантиком, и он весьма популярен у себя на родине и за ее пределами, исключая почему-то Россию. Слушать Мозетича – легче легкого. Нагнетание переживания, в которое тебя погружают с головой, как в ванну, и вдобавок ощущение саундтрека к блокбастеру. Таковы впечатления от «Фантазии на утраченном языке» для струнного квинтета, где некий «усложненный минимализм» и впрямь отдает программной глоссолалией. Айлен Притчин, Борис Абрамов, Михаил Рудой, Дора Кокаш и Николай Горшков  отвечали за эту «новую взволнованность».

А затем наступил Пьяццолла. Его знаменитое «Le Grand Tango» для виолончели и фортепиано, написанное для Мстислава Ростроповича. В исполнении Бориса Андрианова и Андрея Гугнина. Когда виолончель, с ее двойными нотами, броскими акцентами и томным скольжением смычка по струнам, была демонстративно-пижонской и вместе с тем – резко-наступательной, а более «классический» рояль обожающе следовал – по замыслу композитора – в фарватере. Когда «есть драма, но нет пессимизма» (Пьяццолла). «Tango nuevo», со сладко-горьким вкусом музыки, с самозабвенным, балансирующим на острие иглы, соединением городской площади и концертного академизма. Зал, что называется, пропал.

А в финале – пропал еще раз, во время исполнения неоклассицистской «Камерной музыки» №2 Хиндемита для фортепиано и 12 инструментов. Ансамбль под чутким управлением дирижера Максима Рысанова, с чудотворным Вадимом Холоденко за роялем, показал все – чуть тяжеловесную хиндемитовскую ясность (его называли «механиком эмоций»), красоту выверенных конструкций, переплетения полифонии. А главное – воспоминания о «кончерто гроссо» не только на уровне авторского замысла, но и в исполнении. Хиндемит знал, что «в концертной жизни звуков, так же, как в совместной жизни людей, требуется взаимное уважение».

Концерт по заявкам

Это особая сфера «Возвращения». Она исключает концепцию, но обращена к музыкальным мечтам. Иногда желание сыграть ту или иную музыку вынашивается годами, иногда приходит как мгновенная потребность. Каждая мечта – своеобразная исповедь заявителя.

Художественному руководителю «Возвращения» скрипачу Роману Минцу практически случайно попалась на глаза Фантазия Мартину для терменвокса, гобоя, струнного квартета и  фортепиано. «Понравилось. И мы его выбрали. Тем более, мы никогда не играли с терменвоксом, решили попробовать». Специально приехавшая из Англии специалистка по терменвоксу Лидия Кавина выступила вместе с Борисом Абрамовым (еще одна, кроме Минца, скрипка) Анной Борисовой (гобой), Сергеем Полтавским (альт), Евгением Тонхой (виолончель) и Ксенией Башмет (фортепиано). Они вскрыли своеобразие музыки, когда терменвокс поет, как «нездешний» голос с другой планеты, перекрывающий тревоги времени (Фантазия написана в 1944 году), а мастерство игры позволяет оценить тембровые «столкновения» и моторный ритм, за счет которых это впечатление достигнуто.

Минц привнес в концерт и «Повсюду ландыши цвели» Цемлинского для голоса и струнного секстета, «потому что очень красивая музыка». Эту туманную элегию «возвращенцы» (меццо-сопрано Светлана Злобина, Роман Минц, Борис Абрамов, Михаил Рудой, Илья Гофман, Алексей Стеблёв и Евгений Тонха) исполнили в финале, восхитив свободой концертной драматургии: не что-то акустически броское и эффектное, как бы ставящее точку, но изысканно-мрачный (и слегка декоративный в своей мрачности) опус-послесловие пастельных тонов, незаконченный автором.

Но до этого были выборы пианистов Якова Кацнельсона и Александра Кобрина. Кацнельсон ввел в концерт Квинтет Дворжака для фортепиано и струнных. «Услышал в детстве в исполнении квартета Бородина и Рихтера, с тех пор люблю. Наверное, мне  было тогда  лет 9.  Много лет предлагал для фестиваля это сочинение, музыку,  теперь,  наконец, дошла очередь. Трудно охарактеризовать гениальную музыку. Меня привлекает всё национальное, а этот момент там очень важен. Славянская душа». Вместе с Кацнельсоном играли скрипачи Борис Бровцын и Роман Минц, альтист Максим Рысанов и виолончелистка Дора Кокаш. Они с мастерской непринужденностью вникли в достоинства Квинтета: «прекрасное звучание и многочисленные оригинальные инструментальные эффекты», искусную ладовую переменчивость, сочетание исконно чешского и всемирного, почти хмельную стремительность и по-славянски необъятную тоску, тягучую «балладность» и взрывчатый юмор, шустро отгоняющий хандру.

Художественный руководитель «Возвращения» гобоист Дмитрий Булгаков выбрал Квинтет Фрица Фольбаха для фортепиано и духовых, написанный в 1902 году. Этого немецкого композитора у нас мало знают, а новое знакомство всегда интересно. По словам Булгакова, «это очень искренняя вещь». Кроме того, говорит Дмитрий, на выбор влияло то, что история камерной музыки после  барокко, особенно у композиторов так называемого  «первого ряда» – это «дефицит составов для духовых, вплоть до XX века,  где гобой и другие инструменты снова стали невероятно востребованы». Когда гобоист, как и пианист Андрей Гугнин, кларнетист Антон Дресслер, фаготист Валерий Попов, начинающий финальное смешливое рондо, и валторнист Станислав Давыдов – с его протяженным соло во второй части, играли разного рода имитационные «наплывы», которые из чисто музыкальных плавно переходили в настроения, стало понятно, что главное качество квинтета – его легкая, увлекательная задушевность, человеческая приязнь. В музыке, которую многие наверняка назовут второстепенной, композитор добродушно посмеивается сам над собой, двигаясь как бы «вперевалку» и умея сделать нежное не сентиментальным, уютное – не сюсюкающим, а важное – не патетическим.

Александр Кобрин, выступавший вместе с сопрано Яной Иваниловой, меццо-сопрано Светланой Злобиной и тенором Александром Нестеренко, показал цикл Шостаковича из «Еврейской народной поэзии» который давно хотел исполнить на «Возвращении». «Тема еврейской культуры мне близка в первую очередь по семейным обстоятельствам. Но только в сознательном возрасте меня посвятили в очень непростую историю семьи – и до войны, и после. Семья отца соседствовала с Шагалом, уходя корнями в ортодоксальные традиции. В роду четыре раввина. Мамина семья жила в том месте, которое во время войны станет известно как “второе гетто”. Поэтому эти песни, безусловно, являются чем-то очень личным, близким и родным. И еще. Цикл ценен не только своей художественной силой, но и удивительной современностью». Великая мини-сага, конгломерат советских (и одновременно – космически-вечных) «пасторалей» и «ламенто», стала по уровню исполнения одной из высших кульминаций фестиваля.

Когда я впервые побывала на фестивале, мои переживания запечатлелись в короткой заметке в Фейсбуке (организация, деятельность которой запрещена в РФ): «Фестиваль “Возвращение” интересен на сто процентов. Но, как и всякий живой организм, совершенен не на сто процентов. Или лучше в таком порядке: совершенен – не всегда, но интересен – абсолютно». На концертах «Возвращения» под этими словами я могу подписываться каждый год. И, надеюсь, в будущем.