Свободные радикалы

В этом году он трансформировался в музыкально-дискуссионную платформу, аналогичных которой московская музыкальная жизнь еще не знала. Форум поставил перед собой необычайно смелую задачу – стереть набившие оскомину границы между искусствами и обозначить актуальные связи современного общества с тенденциями современной ему музыки. Концепция каждого вечера выстраивалась в соответствии с неким изначально заданным вектором, обогатить понимание которого были призваны свободные по форме дискуссии. Широкий круг обозначенных вопросов не требовал каких-либо конкретных выводов – в пылу полемического словотворчества прямо на сцене между отделениями концертов порой рождались новые измерения и открывались весьма неожиданные окна мыслеформ.

Поколения и потенции

В теле фестиваля было выявлено несколько сквозных векторов – таких, как проблемы соотношения в музыке вечных архетипических формул («Eroica–Erotica») и глобализации композиторской деятельности («Локальное–глобальное»). Одной из главных тем стали так называемые «Свободные радикалы» – в химии этим термином называют пассионарные частицы, стремящиеся к самоутверждению любой ценой: и действительно, проблема радикальности новой музыки стоит сейчас достаточно остро, особенно если принимать во внимание ее уходящий корнями в минувший век генезис.

Набор весьма репрезентативных произведений открывающего фестиваль концерта призван был дать панорамный обзор всех существующих на данный момент потенций в области радикального высказывания.

Удачным решением для открытия оказалось совмещение нескольких типов композиторского темперамента и нескольких же поколений – главная роль в этом концерте была отведена именно молодым. До сегодняшнего дня московская публика была недостаточно хорошо знакома с большинством из этих имен, однако первый же концерт «Московского форума» смог если и не произвести открытие нескольких сверхновых, то, по крайней мере, оказаться к нему предельно близко. Благодаря продуманной компоновке программа стала неким сложносочиненным витражом, в котором каждое стеклышко словно бы служило индивидуальной мембраной для проходящего сквозь него света: произведения дивно коррелировали друг с другом, подсвечивая под разными углами общее движение человеческой мысли.

Открыл фестиваль «Манифест» для трех пенопластов рано ушедшего из жизни Георгия Дорохова – остроумный перформанс одного из важнейших героев нашей композиторской школы, призванный стать вступительным аккордом радикального авангардизма. Принято считать, что Дорохов в своем творчестве формирует новые подходы к звукоизвлечению, а также к самой формации традиционного концертного исполнения: однако закрытость и некая классичность формы, яростное стремление обозначить радикальными средствами новую звуковую реальность порождают впечатление скорее романтического высказывания, отважного и невероятно трогательного в своей отваге. Крошащиеся куски пенопласта в руках исполнителей стали в некотором роде символом самой материи, взрезаемой и препарируемой человеком-титаном, человеком-реформатором: как ни странно, экспрессия сильного пережима смычка рождает ассоциации со струнной камерной музыкой, и потому вопрос о границах физического восприятия здесь так и остался повисшим в воздухе. Оставшиеся же до конца программы крошки пенопласта на сцене стали своего рода комьями земли, взгрунтовавшими будущие авангардистские звучания, – хотя в этом случае, разумеется, имеют место и более печальные ассоциации с безвременным уходом композитора из жизни. Четырехчастная пьеса «no-shelled» для трех исполнителей и электроники молодого композитора Дарьи Звездиной позиционировалась как «растянутый во времени рывок, который никуда не приводит». Сопоставление моторно-токкатного фортепианного соло, ирреальных колебаний скрипки и отстраняюще-медитативного дыхания флейты рождает впечатление некоего перпетуум-мобиле – наподобие того, как бесконечно возобновляется сконструированная человеком мысль, раз за разом проходя путь от деятельного конструирования формы до медитативного ее осмысления.

Наиболее экспрессивным высказыванием этого вечера стало сочинение «Что рассказывают мне цветы» в исполнении автора Павла Полякова: облик скрипача, терзающего конский волос смычка в стремлении передать переживание от встречи с природой, стал своеобразным воплощением борхесовского магического реализма – экстатического погружения в мир собственного тела, в его изъедаемое соприкосновением с ветром и пыльцой нутро. Пластическая составляющая достигла здесь формата некоего трагического перформанса, зримого перехода в пограничное состояние между мирами – возможно, именно по этой причине сложно было оценить музыкальный язык в целом: слишком увлекательным стал пластический аспект действа. «Тело, мой предатель» Дмитрия Бурцева (к слову сказать, с исполнительской точки зрения это была главная удача вечера) сам композитор называет попыткой найти форму для личного эмоционального высказывания. И хотя радикализм здесь отсутствовал почти полностью – пьеса носила субъективно-романтизированный облик – интимное, напоминающее бандонеон Дино Салуцци звучание аккордеона со всеми его нутряными вдохами и выдохами, с напластованием пронзительных, начинающихся было и тут же развоплощающихся мелодических обрывков, оставило впечатление мучительно развертывающейся рефлексии.

Эти романтические по сути высказывания окружали центральную композицию вечера «The Ocean of Yes and No» почетного гостя фестиваля Клауса Ланга. По методу построения композиции она стала наиболее рационализированным высказыванием. Здесь композитор следовал принципу точно выверенной числовой пропорции, а музыкальная ткань строилась на принципах речитатива – однако в целокупности выразительных средств она преобразовалась в бесконечный волнообразный плач без начала и конца, без каких-либо ожидаемых слухом опорных точек. На пресс-конференции следующего дня Ланг замечательно тонко говорил о принципе «переживания времени» как главной категории музыкального искусства: этот принцип воплотился здесь как нельзя полно. Бесконечная в своей предельной концентрации мысль, пронзительное вглядывание в суть бытия, равновидно расстилающегося вдаль, – «The Ocean» это суггестивное выражение ценностной системы композитора, в очередной раз характеризующее его как подлинно глубокого мыслителя.

В целом открытие «Форума» обозначило целую россыпь тенденций «радикализма» в новой музыке, более или же менее новаторских по звучанию и концепту. «Regenstück» из цикла «Instruments &» для ансамбля, воды и мембраны Петера Аблингера исследовало слияние двух директив – инсталляции в виде капающей на мембраны ударных воды и медитативного наслоения струнных; прелесть происходящего заключалась в непредсказуемости каждого последующего отрезка времени. Аблингер не стал наделять смысловой подоплекой прихотливую ритмическую линию капающей воды и тон звучания мембран – струнные мерцания обволакивали почти джазовый ритм капель, наделяя его неким сакральным значением: здесь композиторский замысел состоял в отсутствии концепта как такового.

Было ли это искусство столь радикальным по степени новаторства, как то представляется на первый взгляд? Отнюдь: радикальным в этом случае стала не форма художественного выражения, но самоуглубленность композиторской мысли. Смелость обращения к глубинным мировоззренческим коллизиям – вот что становится подлинно новаторским в наших заполоненных девальвированными формулами реалиях. И конечно же, отрадно видеть, как умно и тонко поколение новой композиторской школы следует в этом отношении за своими учителями.

Продолжением темы радикализма стал концерт следующего дня, представивший в Доме композиторов мультимедийный проект «Двойная игра» Александра Верта с участием ансамбля Flashback. На экран перед сценой транслировалось бурление органических материй, за которыми скрипач Диего Този разводил смычком собственные виртуальные проекции – здесь, ко всеобщей радости, были и легкочитаемые образы ада, и хтоническое бурление магмы, и множество самых разнообразных красочных образов, призванных подкупить клиповое сознание широкого зрителя. При этом стоит отметить высокий уровень музыкальной ткани, которая, увы, несколько терялась за энергичным цветосветовым рядом, превращая серьезный замысел в перформанс. Радикальность мультимедийной составляющей здесь легко ставится под сомнение, однако в Москве мы по-прежнему нечасто имеем возможность наблюдать удачные ее примеры.

Чувственное и дерзновенное

Вторым важным блоком фестивальной недели стало соотношение эротического и героического – двух концептов, которые, по мнению руководителей фестиваля, претерпевают сегодня некие трансформации. В посвященных этому противопоставлению концертах были исполнены «Десять маршей, не ведущих к победе» Маурисио Кагеля, остро злободневное и в чем-то глубоко трагическое произведение для духовых и ударных, а также несколько фрагментов «Симфонии для одного человека» Пьера Шеффера и Пьера Анри. Свежо прозвучал «Hero’s Last Dance» для флейты соло Алексея Сюмака в блестящем исполнении гостя фестиваля Мануэля Зуррии, превратившего перформативную составляющую произведения в торжественное шествие-уход, в ритуальный танец некого древнего существа, полного печали. Он удачно перекликался с «Darkness and Freedom» Клауса Ланга и его исследованием бесконечного самораскрытия времени, еще отчетливее проявившего уход из дня сегодняшнего героики как таковой. «Piano Hero № 1» для midi-клавиатуры, live-электроники и видео Стефана Принса и «Ô Piano» Франсуа Сарана для говорящего пианиста и электроники, исполненные бельгийцем Стефаном Гинзбургом и его виртуальным «аватаром» Алеком Холлом, дополнили экзистенциальную составляющую направленным в никуда исповедальным монологом героя, анализирующего свои взаимоотношения с инструментом.

Тема «Эротики» получила здесь более саркастическое выражение – она была представлена произведением «A Dog is a Machine for Loving» Алека Холла, в котором пианист безуспешно о чем-то вопрошает своего пса. Еще более ярким выражением архетипа стала очаровательная «Sonata Erotica» Эрвина Шульхофа для женского голоса, написанная век назад, но и по сей день необычайно пикантная – и хотя откровенным физиологизмом это дадаистское полотно уже давно никого не шокирует, в общем контексте оно по-прежнему слушается предельно иронично. Главным же впечатлением этого блока стала премьера «10 орфических песен» Владимира Горлинского для голоса, искусственной реверберации и задержки, написанные для спектакля Бориса Юхананова и в авторском исполнении звучащие необыкновенно пронзительно: по словам композитора, лейтмотив прощания пришел к нему во сне, получив развитие в форме классических вариаций.

От частного к общему

Третьим вектором стало дуалистическое противопоставление «локального» и «глобального». Бросилась в глаза выпуклая «восточность» программы, кульминацией которого стало сочинение «Проповедь, мугам и молитва» Фараджа Караева – в нем было ярко обозначено противопоставление востока в лице исполнителя на таре Сахиба Пашазаде и запада, олицетворяемого инструментальным ансамблем. И хотя сам композитор неоднозначно относится к своему стремлению сочетать темперированный строй с нетемперированным, примирение культур состоялось здесь в полной мере – вплоть до полного расточения тембров на атомы, когда слух перестал идентифицировать источник звука и объединил тем самым полюса-пассионарии в некой очищающей медитации.

В рамках этого концерта состоялась, пожалуй, самая удачная из дискуссий между композиторами и приглашенными гостями. Всякий раз свободный ход этих небольших диспутов развивался совершенно непредсказуемо, но гармонично благодаря нежному и сильному «дирижированию» руководителя фестиваля Владимира Тарнопольского. Помимо Караева в концерте прозвучала «Инерция» Мехди Хоссейни для камерного состава, в почти монодийном развитии которой все же проскальзывала неуловимая, приглушенная тоска ближневосточной импровизационности, и «Посвящение Ирану» Генри Кауэлла, неожиданная традиционность которого почему-то так и вставала где-то в горле непрошенным комом. Вопросы, поднятые в ходе дискуссии, касались сохранения идентичности музыкального искусства регионов и всеобщей глобализации культуры.

В целом «Московский форум» прошел под знаком полемически-эпистолярного формата, о чем свидетельствует обширная и яркая программа дневного семинара для журналистов и культурологов. Для слушателей, которые заинтересованно пребывали в Рахманиновском зале почти целую неделю, фестиваль стал настоящим люфтом, шестидневным раскрывающим легкие вдохом. Москве не хватало этого динамичного дышащего пространства, полного свежей мысли и актуальной полемики, – хотя фестиваль проводится далеко не впервые, в этом году он вырос в явление обескураживающе новое и обладающее каким-то неожиданно ярким потенциалом – который, вероятно, еще более полно удастся воплотить в будущем.