События
Ноябрь. 1941. Чехословакия. В городе, названном в честь австрийской императрицы, распахнул свои двери Терезиенштадт – нацистский лагерь, или «гетто для пожилых» (так называли это заведение власти). Именно сюда на принудительные работы отправлялись представители интеллигенции: ученые, музыканты, актеры, режиссеры, литераторы. Это была перевалочная база перед приговором, последний шанс вдохнуть жизнь, ведь далее заключенных ждал Освенцим; почти каждый был обречен на смерть.
Что может чувствовать, о чем может думать человек, зная, что через несколько дней или месяцев его ждет дымящая труба? Ответ на этот вопрос можно поискать в произведениях узников Терезина. Ведь он считался лагерем «легкого режима»: здесь можно было слушать и играть табуированный в Германии джаз, ставить оперы и спектакли, выпускать газеты и журналы, посещать синагоги. Иллюзия свободы, симуляция нормального существования… Музыка композиторов Терезина – стихийная, болезненная, как оголенный нерв, тревожная, с предчувствием конца. Даже в самых мажорных, жизнерадостных сочинениях мелькает ироническая ухмылка или даже едкая ирония.
Но как подобная музыка может сочетаться с танцем? Нижегородский театр оперы и балета имени А. С. Пушкина продемонстрировал это в своей новинке «Терезин-квартет». «Квартет» – значит, всего по четыре. Главными героями вечера, ответственными за его музыкальную часть, стали чешские композиторы еврейского происхождения: Ханс Краса, Эрвин Шульгоф, Гидеон Кляйн, Павел Хаас. Их квартетные опусы звучали в мастерском исполнении молодых музыкантов, артистов театрального оркестра – Ирины Фриман, Анастасии Гвоздаревой, Маргариты Пичужкиной, Юрия Полякова. Выбор конкретных произведений был возложен на хореографов; Алессандро Каггеджи, Татьяна Баганова, Максим Петров, Александр Сергеев – каждое из этих имен хорошо знакомо любителям современного российского балета. Любопытно, что все они, кроме Максима Петрова, предпочли произведения, созданные в промежутке между мировыми войнами. Возможно, тревожные ноты были услышаны в сочинениях относительно мирного времени? Или бегство от рефлексии Терезиенштадта – своеобразный симптом нашего времени?
Показ четырех одноактных балетов проходил в стильном минималистском арт-кластере «Пакгаузы на Стрелке». Ажурные металлические сооружения бывших складов – ныне площадка для музыкальных перформансов. При входе в зал взгляд приковывает полностью черная сцена, слегка подсвеченная изнутри (расположенное в самом центре зеркало отражает свет). Тюлевые полотна в разных концах сцены служили подвижной декорацией.
Театральный пролог. Из зрительного зала на сцену выходят актеры. Словно беженцы военных лет, они выносят все то ценное, что успели захватить с собой: вешалки, стаканы, зеркало. Финальный звон колокольчика – представление началось. Прозрачный проецирующий экран скрыл музыкантов и всю массовку; на фоне их силуэтов возникла проекция, которую было сложно рассмотреть, если вы сидите дальше десятого ряда.
Вечер открывался балетом самого юного из постановщиков – Алессандро Каггеджи. Молодому человеку пришелся по сердцу Третий струнный квартет, op. 15 Павла Хааса (1938) – мелодичное сочинение с нежно изломанными лирическими темами, интонациями моравского и еврейского фольклора. В отличие от своих коллег Каггеджи решил напрямую объясниться с публикой. В брошюре к концерту он раскрывает все карты относительно своего замысла, излагая балетную программу. Но и без этих пояснений постановка хорошо читается. Три персонажа, два юноши и девушка (любовный треугольник?), живут своей жизнью. Все они разные, но каждый по-своему силен духом, устойчив к искушениям. Но вот появляется доминирующая фигура – танцор более высокого роста в черном фраке… В начинающемся духовном поединке танцующих тел сильнейшей (вы удивлены?) оказывается хрупкая героиня. Лишь она не теряет внутренний свет перед лицом манипулятора. Предсказуемость идеи не портит эффекта изобретательной хореографии и талантливой игры солистов. Варвара Кузьминых, Максим Просянников, Сюго Каваками не только справляются с замысловатой хореографией Каггеджи, изобилующей поддержками, но и успевают по-актерски отыгрывать различные эмоции: сомнение, страх, отчаяние, просветление.
Непререкаемый авторитет в области современного танца Татьяна Баганова также играет на контрасте мужских и женских тел. Ее выбор, Струнный квартет ор. 2 Ханса Краса, – музыка, написанная сразу после Первой мировой войны (1921). Бежевые костюмы создают иллюзию наготы, анималистические движения, игра с горизонталями и вертикалями – атмосферу изящного разврата и «животного реализма». Перед зрителем предстают две традиционные пары – мужчина и женщина. Их движения механистичны, но одновременно чувственны, партнеры все время устремлены друг к другу. Однако пластически мужчины более аморфны и медлительны, в то время как женщины здесь – настоящие завоевательницы. Жадный поцелуй, тюлевые огромные рубашки, которые девушки зубами стягивают со своих мужчин, – росчерк пера Багановой. Подобные решения уже можно было видеть в ее постановке «Кленовый сад», настоящей новизны не просматривается, но это не отменяет удовольствия от встречи с творчеством «российской Пины Бауш».
Максим Петров выбрал «Партиту для струнных» Гидеона Кляйна – написанную уже непосредственно в стенах Освенцима, перед самой смертью композитора. Балет Петрова абстрактен и минималистичен. Автора интересуют не конкретные истории, а «движение и перемещение людей в пространстве». Дань классическому балету – пуанты, они сразу привлекают внимание публики. Но костюмы танцовщиков аскетичны: у девушек – белый верх с открытыми руками и черные брюки, у мужчин – такое же одеяние, но полностью в черном цвете. Минимум света. Только небольшой фонарь – как главный элемент балета, носитель несколько загадочного основного тезиса –освещает каждую из четырех пар, точнее, отдельные части танцующих тел. Или все же он светил в никуда? Ассоциации с тюремным прожектором возникали сами собой. А что будет, когда фонарь потухнет?.. Если автор хотел озадачить публику и вселить в нее интеллектуальную тревогу, его цель была достигнута.
Ставший в последнее время культовой фигурой, дадаист Эрвин Шульгоф не прочувствовал на себе «прелести» Терезина: после ареста он был сразу направлен в лагерь смерти Вюльцбург. К тому времени он успел стать убежденным коммунистом и лишь слегка опоздал с эмиграцией в Советский Союз (случайности вершили судьбы). Пожалуй, Александр Сергеев поступил мудро, избежав прямого трагического пафоса. Его выбор пал на «Пять пьес для струнного квартета» (1923), посвященных Дариюсу Мийо. «Легкомысленные» танцевальные ритмы, пылкая страсть этого опуса были вполне во вкусе знаменитого адресата. Сергеев – любитель рисков. Он уже облек в танец поэму Блока «Двенадцать» на музыку Бориса Тищенко (премьера прошла этим летом на сцене Мариинки). На этот раз он ставит «фантазию на тему довоенного времени»: история любви, игры с переодеванием, выяснение горькой правды и самоубийство в конце… Такая вот бурная жизнь. Хореография Сергеева – тонкая и изящная, изобилует множеством па из бальных танцев. «Импрессионистический» видеоряд создает дополнительное колористическое измерение. Это единственная постановка, выделяющаяся не только сложной историей, но и по-настоящему режиссерской задумкой.
Четыре композитора, четыре постановщика – прошлое и настоящее. Это не истории композиторов, рассказанные языком современного балета. Хореографам была дана полная творческая свобода, возможность двигаться во все стороны, ничем себя не ограничивая. «На это и указывает число 4», – подумалось по окончании балетного вечера. И это то, чего были лишены узники Терезина.
