События
Над созданием «Вертинского» работала мощная команда – продюсер Алексей Козин, народный артист РФ Александр Домогаров, режиссер Нина Чусова, актер и артист пластического жанра Андрей Кислицин, композитор и пианист Евгений Борец.
Постановка Нины Чусовой раскрывает захватывающую историю жизненного пути и становления «последней звезды Серебряного века» – от московских полуподпольных увеселительных заведений до концертов в «Карнеги-холле», от долгих лет эмиграции, через Константинополь, Париж, Нью-Йорк и Шанхай, до возвращения на родину. В двух актах на сцене развиваются три линии: драматическая игра Александра Домогарова, пластические миниатюры Андрея Кислицина и музыкальное сопровождение джазового квартета Евгения Борца. Эти линии переплетаются, создавая эффект многослойного повествования.
Театральная атрибутика обобщенно воссоздает приметы ключевых этапов жизни Вертинского: две ширмы с газетными вырезками, будто из «гримерки», напольное зеркало с «чугунной» рамой времен дореволюционной России, сценический выступ с фонариками, как в кабаре; ресторанный столик с белой скатертью и цветами. Домогаров во фраке – в таком же Вертинский появлялся на сцене в зрелые годы. Кислицин в костюме Пьеро как бы выстраивает временную дугу с молодостью артиста.
На протяжении всего спектакля звучала музыка джазового квартета Евгения Борца. Помимо оригинальных аранжировок песен шансонье, музыканты сопровождали действие, будто следуя за движениями Кислицина или драматическими монологами Домогарова. Ритмы танго, элегические баллады, бибоп и даже отголоски фри-джаза переплетались с узнаваемыми мелодиями Вертинского. Время от времени «проскакивали» мотивы шопеновских вальсов, но главной темой оставался дух кабаре – тот самый, неразрывно связанный с образом «русского Пьеро». Рояль «в руках» Борца звучал легко, не перебивая и не заглушая, когда Домогаров читал письма или исполнял песенные новеллы. Но стоило квартету выйти на первый план, как они раскрывались ярко и страстно, мгновенно вызывая в зале овации. Без этой музыки спектакль, возможно, не обрел бы той полноты и цельности, которая так тронула зрителей.
Андрей Кислицин был свободен в жанре пантомимы. То одетый в костюм грустного мима, то танцующий с «кукольной дамой», до жути реалистичной, то в красивом пальто и шляпе, изображая «англичанина», – все образы отличались притягательным артистизмом, не перегруженным и слегка юморным. Было несколько фокусов и трюков, чем-то напоминающих цирковые, но и здесь все сошлось – Кислицин десять лет работал в Cirque du Soleil. Мастерство, позаимствованное оттуда, удачно вплелось в сюжетную линию спектакля.
Основой драматического слова стали архивные письма, автобиографические книги Вертинского и, конечно, песенные новеллы. Для тех, кто никогда не читал его личных писем, спектакль стал настоящим откровением. Живость, легкость, с которой артист обращался со словом даже в переписке, тонкая ирония и безусловная честность в описании происходивших с ним событий позволяли лучше понять, каким был этот выдающийся мастер сцены.
Александр Домогаров – актер «старой школы», любимец публики, и его выступление встретили с теплотой и ностальгией, особенно зрители старшего поколения. Его прочтение роли показало Вертинского – возможно, по замыслу режиссера – прежде всего как артиста кабаре. Несмотря на то, что Домогаров старался передать весь спектр эмоций – от темных и мрачных до светлых и радостных, – разница между страницами жизни Вертинского могла бы быть контрастнее. Облик героя вышел немного вальяжным, приближенным к современности, что не совсем соответствовало изысканному артистизму самого Вертинского. Хотя в творчестве Вертинского можно уловить черты русского шансона, оно возвышается над жанровыми рамками благодаря своей глубине и уникальной новеллистичности. Но спектакль дал повод поностальгировать о гениальном артисте, об ушедшей эпохе Серебряного века, приблизив ее к нам, а главное, еще раз утвердить мысль, что секрет личности Вертинского, его сценического успеха заключается в его неподражаемой харизме и искренности.
