Релизы
Когда выходят альбомы таких гигантов, как The Cure, обычно критики со всего света уже наготове, фанаты преданно следят за новостями, а концертные площадки готовятся к гулу толп и денежным водопадам. Роберт Смит анонсировал новую пластинку в 2019‑м, но только осенью этого года мир, наконец, услышал Songs of a Lost World — четырнадцатый по счету студийник самых печальных песен на планете.
The Guardian и Rolling Stone в унисон приписывают новому альбому статус «лучшего со времен Disintegration» — пожалуй, самого влиятельного релиза в истории The Сure. В первую неделю Songs of a Lost World возглавил чарты Великобритании и стал самым продаваемым на виниле и в независимых музыкальных магазинах. Такого в истории группы не было тридцать два года.
Шестнадцать лет, прошедшие с момента выхода неброского 4:13 Dream в 2008 году, едва ли можно назвать временем затишья. Все эти годы группа активно давала концерты по Америке и Европе, дважды была в России. Последний визит The Сure в Москву случился в 2019 году — тогда на «Пикнике “Афиши”» двухчасовое выступление завершилось грандиозным салютом. В этом же году музыканты пополнили ряды рок-икон на Церемонии введения в Зал славы рок-н-ролла вместе с Radiohead и Roxy Music. И все же слухи о том, что новый альбом, возможно, уже никогда не выйдет, создавали неопределенность вокруг планов группы. Но теперь все стало понятно: Смиту просто нужно было дать больше времени.
Почти апокалиптическое название Songs of a Lost World предвещает мрачное и обреченное звучание. С первых строк открывающей песни Alone музыканты дают нам понять, что иного настроения ждать не стоит: «Это конец каждой песни, что мы поем». На протяжении пятидесяти минут восемь композиций развертываются с суровой мощью: грубые гитары образца Pornography с присущими флэнжером и хорусом звучат устало, но при этом величественно и широко; струнные, синтезаторы и клавишные создают вязкую, как нефть, меланхолию, пока партия ударных выбивает все надежды на светлый финал. Роберту Смиту за шестьдесят, но его голос летит над «потерянным» миром, словно ему снова шестнадцать — такой же притягательный, совсем не изношенный временем, полный обертонов и неизменных всхлипов, завершающих каждую песню. Ровно как писал Томас Элиот в «Полых людях», мир воспоминаний и утраченных надежд закончен «не взрывом, но всхлипом».
Смит не пытается выглядеть молодым и не стремится создать новый «бэнгер» в духе Lullaby или Boys Don’t Cry. Радиоформат его не интересует — все композиции альбома длятся более пяти минут, а финальная занимает почти одиннадцать. Роберт Смит поет с принятием, произнося строки: «Я знаю, мой мир давно устарел» в песне And Nothing Is Forever. Он тонет в рефлексиях и сожалениях в A Fragile Thing, вспоминая ушедших брата и обоих родителей, тревожится о темном будущем в Warsong и сталкивается с душераздирающей действительностью в строчках: «Какими бы мы ни были, все неправильно поняты, ибо мы рождены для войны, но сожалеем об этом».
Drone привносит в альбом дерзости, а Смит, словно «растрясающий все вокруг своей панковской шевелюрой», саркастично заявляет, что у него «есть ответы, но не те, что вы хотите услышать», — это своего рода разрядка между тяжелым эмоциональным грузом, который The Cure несут на протяжении всего LP.
Во второй половине альбома, с песнями I Can Never Say Goodbye, All I Ever Am и Endsong напряжение достигает пика, поэзия становится еще ритмичнее и проникновеннее. All I Ever Am, способная стоять рядом с Pictures of You, отражает Смита, будто блуждающего в темноте в поисках самой щемящей мелодии. Endsong возвращает слушателя к эпиграфу, только уже на более глубоком уровне: «Остался один, ни с чем в конце каждой песни». Во мраке, с надломом и высшей степенью отчаяния, честно и обнаженно он повторяет эти строки вплоть до звучания последнего аккорда.
