События
Сочинения американских авангардистов и минималистов Кейджа, Райха, Крама и Лэнга прозвучали в Большом зале Санкт-Петербургской филармонии в исполнении Московского ансамбля современной музыки как исключительно мирная, красивая и респектабельная классика ХХ века.
Концерту с подобной программой парой лет раньше светил бы лишь Малый зал, куда, как правило, распределяют неизвестную современную музыку, да и камерный, квартетно-квинтетный, состав российских музыкантов едва ли получил бы шанс выступать в Большом зале. Путь к слушателю отечественной и зарубежной музыки последней четверти прошлого века в Петербургской филармонии всегда был тернист. Покойный маэстро Юрий Темирканов ее где-то глубоко в сердцах, возможно, уважал, и не исключено, что в тайне ею восторгался. Однако он всегда говаривал, что еще «не наигрался Баха и Моцарта», что не исполнено так много музыки классицистско-романтической традиции, поэтому еще не время для заокеанских авангардистов. Из современников больше всего здесь везло Гие Канчели и его опусам (с ним Юрий Хатуевич совпадал по духу и темпераменту), а также Родиону Щедрину, чью дерзкую иронию и диалог с традицией петербургский маэстро высоко ценил. Но времена изменились до неузнаваемости, и уведенная в глубокую тень музыка американских классиков на вечер получила право прозвучать со сцены Большого зала Петербургской филармонии. Зал был полон как никогда. Бóльшую его часть составила прогрессивная молодежь.
За компанию с американцами в другом концерте накануне повезло и маленькому сочинению Иосифа Шиллингера – Первой аэрофонической сюите для терменвокса с оркестром. Она прозвучала, плотно упакованная внутрь в программу из музыки совсем другой традиции в духе «Ста лет одиночества» – сочинений Вила-Лобоса, Пьяццоллы, Маркеса в исполнении АСО филармонии под управлением Евгения Бушкова. За партию терменвокса, которому был посвящен этот вечер, отвечала незаменимая Олеся Ростовская. Уроженцу Харькова, учившемуся и работавшему в Петрограде и не вернувшемуся из Нью-Йорка, куда Шиллингер отправился на стажировку, эта сюита для нового, футурологически звучащего инструмента Льва Термена очень помогла вписаться в актуальный американский контекст. В этой вполне себе благополучно тонально звучащей сюите композитор не порывал с традицией, однако новоизобретенный, волновавший воображение современников инструмент и в самом деле дразнил манящими горизонтами. В одном из медленных эпизодов сюиты подвывающий тембр терменвокса даже напомнил плач «Вокализа» Рахманинова, который также был исполнен в той программе.
Джон Кейдж, широко известный за обнуление музыки в пьесе «4′33″» – акт провокационной тишины, подобный «Черному квадрату» Малевича, был представлен в программе МАСМ двумя занятными безделушками с говорящими названиями: «Примитив» и «Тотемный предок» для препарированного фортепиано. Кейдж сочинил их за океаном в далеком 1942 году, сотрудничая в тесной студии с модернистами от хореографии. «Тотемного предка» он создал в тандеме с легендарным Мерсом Каннингемом, выходцем из труппы Марты Грэм. Алеаторичность работы с как бы этническими попевками Кейджа идеально отвечала поискам Каннингема, очищавшего танец примитивом от хореографических клише и стереотипов. Пианист Михаил Дубов без труда, с легким дыханием исполнил эту петроглифическую музыку, визуализировав наскальные рисунки с посланием потомкам.
Стив Райх написал «Разные поезда» («Америка – перед войной», «Европа – во время войны», «После войны») для струнного квартета и фонограммы в 1988 году в память о довоенном детстве, о своих поездках из Нью-Йорка в Лос-Анджелес к разведенным родителям в период Второй мировой. Тогда же он подумал, что, окажись он в те годы в Европе, то, как еврейского ребенка, его ждала бы участь пассажира в один конец в лагерь смерти. В этом опусе Райх экспериментирует с магнитофонной записью, уподобляя ее пленке памяти, хранящей воспоминания. В технике speech melody композитор впрямую перевел язык жизни на язык музыки, найдя элегантнейшие тональные мелодические аналоги ритмико-интонационной «кардиограмме» фраз вспоминавших, переживших кошмар Холокоста, – и получились упоительно красивые вариации. Музыканты МАСМ играли музыку Райха так же нежно и трепетно, как могли бы играть Моцарта с Бетховеном, которые ведь тоже писали свои квартеты, сонаты и концерты, питаясь впечатлениями жизни.
Дэвид Лэнг вспомнил в своей композиции для ансамбля My Very Empty Mouth («Мой совершенно пустой рот») о детской мнемотехнике – как запоминают порядок цветов радуги в поговорке об охотнике и фазане. Дэвид запоминал по этой подсказке расположение планет – Меркурий, Венера, Земля, Марс, – и в его трансцендентальной музыке вольно и невольно мерцали межпланетные ассоциации. В этом сочинении, манифестирующем парадигму минимализма, метафора «пустого рта» работает как продолжение знаменитой строки из Silentium Тютчева: «Молчи, скрывайся и таи… Лишь жить в себе самом умей – есть целый мир в душе твоей». В этой пьесе квинтет МАСМ дотошно и самозабвенно знакомил с феноменом бесконечности времени, будто списанного с гармонии сфер.
Наконец, отложенное на десерт в финале культовое сочинение с поэтичным названием Vox Balaenae («Голос кита») Джорджа Крама для трех исполнителей в масках закольцевало программу концерта, укрупнив ее в этнико-геологическом изводе, открыв новое измерение в океанскую бездну. Восьмичастная сюита с пятью вариациями внутри, каждая часть которой носит почти научное название (Archeozoic, Proterozoic, Paleozoic), была вдохновлена в 1971 году звуками горбатого кита, записанного учеными для исследовательских целей. Некогда авангардные, эффектные, умопомрачительно красивые звуковые миксты акустических и электронных инструментов, вызывающие детский восторг имитациями ультразвукового «пения» кита, сегодня воспринимаются как ласкающая и баюкающая уши абсолютная классика прошлого века. Без нее сегодня не представить культурно-музыкальный генотип современного человека, который так стремительно варварски пытаются демонтировать. Впрочем, и Крам не испытывал особого оптимизма, раз первую часть «Голоса кита» он назвал «Вокализом на начало времени», а последнюю – «Морским ноктюрном на конец времени» – не намек ли это на новый всемирный потоп?..
