Три дуэта для сложного года

Это не мировая премьера: Ратманский впервые выпустил «Семь сонат» в 2009 году, придумав спектакль для American Ballet Theatre. Два года спустя американцы показали его в Москве во время гастролей на сцене Большого. Затем другие театры стали брать эту изящную одноактовку в репертуар – и среди них в 2016 году была Парижская опера. В Мариинском премьера должна была состояться весной, но по понятным причинам переехала на осень. Весной с труппой разучивала текст Стелла Абрера, принимавшая участие в американской премьере; осенью репетиции шли с помощью электронных средств связи, труппу настраивал на свою хореографию сам Ратманский.

Балет собран из семи сонат Доменико Скарлатти (за фортепиано, что выдвинуто к заднику из левой кулисы, – Александра Жилина) и предназначен для трех пар солистов. В премьерный день на сцену вышли Екатерина Кондаурова и Роман Беляков, Мария Хорева и Филипп Стёпин, Алина Сомова и Роман Малышев. То есть представлены и две правящие примы (Кондаурова и Сомова), и юная солистка, звезда которой стремительно идет на взлет (Хорева). При равенстве партий (вполне уважающий иерархию старинного театра, Ратманский тем не менее не склонен «задвигать» танцовщиков ради балерин) в Мариинском театре этот балет получается ­все-таки выраженно женским: танцовщики сами чуть отодвигаются в тень, чтобы представить своих дам.

Ратманский сделал в Штатах «Семь сонат» практически сразу после того, как покинул службу в Большом театре – и именно по этому балету можно понять, каким облегчением для него стала перемена участи. Когда приезжали на гастроли американцы, это еще было не очень заметно: примы и премьеры ABT с энтузиазмом раскрашивали текст, добавляя эмоции, гримаски, намеки на взаимоотношения в каждом из трех дуэтов и в каждом из двух трио, что возникали из этих дуэтов. Теперь, когда краски осыпались, как цвета с греческой скульптуры, виден воздух и блаженное спокойствие, которыми наполнен хореографический текст.

Перестроения пар, разумеется, периодически отсылают к Баланчину – ну так к нему отсылает вся выросшая на нем неоклассика. Но вот Кондаурова укладывает руку на воздух – и в секундной томности явлена самодостаточность, отсутствие необходимости ­кому-то ­что-то доказывать (которая сплошь и рядом азартно предъявляется Баланчиным; Кондаурова же всегда с удовольствием принимала вызовы хореографов). Вот Хорева позволяет себе быть чуть отстраненной, дружелюбной по отношению к своему партнеру – но будто отрезанной от него невидимой преградой (и это манифестация будущей – тьфу-тьфу-тьфу – примы, это ее формирующийся стиль, она, кажется, собирается держать мир на расстоянии вытянутой руки от своего сердца). А вот Сомова, чьи лебединые линии украшают любой спектакль, вдруг начинает вкладывать в каждый жест немного усмешки, чуть-чуть интриги – что ранее не было свой­ственно балерине. И понимаешь, что музыкальнейшие «Семь сонат» (Ратманский услышал Скарлатти совершенно безупречно) – это балет о возможностях, о том, что каждый человек – каждая балерина – может в себе открыть. Хорошее начало для сезона, жизнь в котором неизбежно будет иной, чем раньше.