События
В Галерее Нико, ставшей за последнее время одним из самых знаковых концертных мест в Москве, Елена Харакидзян, неутомимый организатор фестивалей «Опера Априори», провела благотворительный концерт – для сбора средств на следующий фестиваль. Знаковых – потому что сюда приходят только «свои» и сидят, завороженные, в зале в окружении картин и скульптур Нико Никогосяна, со всем вниманием слушая самую разную музыку – в исполнении мастеров своего дела.
Харакидзян тоже собрала «своих» музыкантов числом 8 – тех, кто украшал ее фестивали прошлых лет, когда спонсорских средств хватало на реализацию проектов, иногда очень смелых и рискованных. Но во главу угла в результате встало соперничество не артистов, а инструментов: рядом стояли хаммерклавир (создание мастера Сергея Крамера – реплика венского инструмента Антона Вальтера 1795 года, копия из мастерской Пола Макналти, выбранная Алексеем Любимовым и впервые недавно «опробованная» в Москве) и рояль Kawai, причем каждый из них обеспечивал тон и пыл, краски и нюансы порознь в первом и втором отделениях концерта. Дело происходило 3 января, и безумная длительность задушевного первого отделения – больше двух часов! – никого не удивила и не охладила. А азартное, бравурное, виртуозническое настроение второй части и вовсе сместило восприятие времени: никто и не заметил, что концерт продлился более трех с половиной часов.
На хаммерклавире для начала сыграл Максим Емельянычев, по которому все соскучились. Он сохраняет облик вечного мальчика, не выходит, а почти выбегает на сцену походкой Керубино, а к хаммерклавиру относится как к близкому родственнику. В первом номере программы – знаменитой Фантазии до минор Моцарта – он настраивал публику на самый глубокий подход к восприятию музыки. Ищите в этих приглушенных, звенящих, иногда шепчущих звуках ответы на те вопросы, которые в этой сложной жизни возникают каждую секунду. Клавирист говорил нам это, но заодно и предлагал свои ответы, не всегда внятно произнесенные, но всегда заряженные поэтически возвышенным светом.
На смену Емельянычеву за хаммерклавир сел Юрий Мартынов. Его метод обращения с инструментом более привычный, он общается с музыкальным существом как партнер, а не родственник, но от этого глубина проникновения в суть музыки не меняется. Все самые нежные, самые тонкие, самые изысканные звуки, которые есть в распоряжении этого хаммерклавира, рождаются у нас на глазах. (Отмечу, что особенное удовольствие доставляет следить за тем, как мастерски оба клавириста пользуются коленными педалями.) И в Восьми вариациях Бетховена WoO 76, и в Венгерской мелодии Шуберта Мартынов явил себя большим музыкантом, который сумел превратить короткие вещицы в сияющие драгоценности.
Завершили первое отделение два клавириста вдвоем, тесно усевшись вместе за одним инструментом на табуреты, повернутые боком. Они сыграли Сонату Моцарта соль мажор К 357 (или Аллегро и Анданте в четыре руки, 1786), где «сонатное аллегро вдумчиво занято структурированием одной жесткой темы, а более каприччиозное анданте обращается с прихотливыми мотивами скорее песенно, поражая интимизмом» (Карли-Бальола и Паренти). Именно этот самый интимизм и являли нам два музыканта, словно играя в поддавки: каждый из них восхищался вольностями и строгостями другого, каждый подчеркивал изящные находки партнера и обыгрывал его хитрые завитушки, в результате чего родился еще один исполнительский шедевр.
Но пока что я назвал только двух исполнителей, клавишников, так сказать. Кто же остальные?
Пойду по значимости. Первым назову нашего замечательного музыканта Александра Рудина, чья виолончель так мощно («робустно») и скорбно, с отчаянием и глубокомыслием сыграла вместе с блистательно вдохновенным Юрием Мартыновым Вторую сонату Бетховена, что у всех захватило дух. Дальше назову двух певиц. Солистки Большого театра Альбина Латипова и Екатерина Воронцова были в этот вечер на большой высоте. В первом отделении Латипова изящно и броско спела небольшую арию Сервилии из «Милосердия Тита». А Воронцова с исключительно тонким проникновением в дух музыки и в характер подростка Керубино спела его вторую арию. Их блистанию немало способствовал Емельянычев, продолжавший интимно общаться с хаммерклавиром. А Латипова еще завершила свой триумф Ave Maria Шуберта, хотя недюжинная красота голоса здесь оказалась на первом месте, несколько затеняя поиски глубинного смысла. В знаменитой вещи искателем истины стал Юрий Мартынов, которому в этом деле умения не занимать.
Остаются еще два музыканта, Сергей Полтавский с его виолой д’амур и Юлия Игонина (жена Емельянычева) с ее скрипкой. Пожалуй, воздержусь от оценки их выступлений в первом отделении, потому что свои таланты они предъявили позже.
Но всего получилось семеро. А где же восьмой? Он стóит отдельного абзаца, потому что кларнетист Игорь Федоров – музыкант золотой, бриллиантовый, небесный. Он играет как живет, каждую секунду дышит музыкальным дыханием, наполняет высшим смыслом каждую ноту. От его игры заходишься, как от искрометных трелей скрипача паганиниевского толка. И в этот раз он, можно сказать, превзошел сам себя.
Во втором отделении клавишным царем стал рояль. (Еще и потому, что в другом строе кларнету играть невозможно.) И на долю Федорова выпали Ария Секста из «Милосердия Тита» Моцарта, «Пастух на скале» Шуберта и «Пастушья песня» Мейербера. Как бы ни старались певицы, а обе они, и Латипова и Воронцова, пели вдохновенно, как бы ни шаманствовал за роялем Юрий Мартынов, роль Федорова оказывалась ведущей. Он как будто вел за собой из нашей скорбной тьмы к свету, и все подчинялись ему беспрекословно. Ох, хоть бы он нас вывел!
После кларнетового триптиха во второй части пошло нечто более броское и пылкое. Екатерина Воронцова с такой бесшабашностью и сноровкой «оторвала» сцену Танкреда из одноименной оперы Россини (Емельянычев ей немало помог своей участливостью), что мы стали готовы ко всему. И тут пошло-поехало. Нет, кажется, ничего банальнее и пустоватее, чем Романс Макса Бруха для альта, но Сергей Полтавский играл на сей раз молодцевато, лихо, витиевато, и ушлый Максим Емельянычев, слава богу, смог за ним легко угнаться. Зато в семейном дуэте с Юлией Игониной при исполнении залихватской, бравадной, джазово-хлесткой Фантазии на темы Бизе «Кармен» пианист по-джигитски соревновался с бесчинствующей скрипкой в умении ошеломить и обескуражить. После этого взаправдашная Сегидилья в шикарном исполнении Воронцовой только подогрела аппетит слушателей. Время уже позднее, а овации длятся и длятся. И тут случается нечто немыслимое: все восьмеро выходят на сцену, и под руками Емельянычева начинает звучать дуэт Belle nuit, ô nuit d’amour из «Сказок Гофмана» Оффенбаха. Мы слышим и волшебную виолончель Рудина, и сказочный кларнет Федорова, и все остальные голоса – и вместе, и порознь, как полагается в правильном случае. И когда мы выходим, обалдев, наружу, в лютый мороз, мы понимаем, что да, этот концерт был по-настоящему благотворительным: мы прошли через долгий вечер творящегося блага.
