События
Впереди концерты, перформанс, встречи с композиторами и музыкантами, лекции, йога и даже мастер-классы по массажу. Ну а в начале – уже прогремевшая недавно в «Зарядье» программа: симфоническая поэма Рихарда Штрауса «Смерть и просветление» и симфония Леонида Десятникова «Зима священная 1949 года». Воспринимать оба сочинения как идейно связанные, конечно, не стоит, и все-таки, исполненные под руководством Теодора Курентзиса оркестром и хором musicAeterna (оба состава расширили студенты Московской консерватории), они в некотором смысле образовали пару.
Поэма Штрауса «Смерть и просветление» – это оркестровое воплощение канонического «расставания души с телом». Причем души романтической, принадлежащей художнику, «который всегда стремился к достижению высших идеалов», как впоследствии писал композитор в одном из писем. Всполохи арфы, блуждающие соло флейты, гобоя и скрипки, гром тромбонов с контрабасами, наконец, страшный прорыв оркестровой лавины и мистическая статика финального мажорного аккорда – все это пусть и не иллюстрирует «смерть» и «просветление» напрямую, но неизбежно влечет подобные ассоциации. Конечно, в такую музыку нужно еще уверовать: романтический пафос настолько далек от человека 2021 года, что симфоническое полотно Штрауса рискует превратиться в экспонат. Но стоит появиться такому проводнику, как Курентзис, и все становится на свои места. Словно на опережение, он генерирует состояния, которые станут музыкой через долю секунды. Это угадывается в движениях, собранных настолько, насколько требует этого их в то же время избыточная отзывчивость на музыку. Подобной энергии хватает и на то, чтобы снабдить пафос Штрауса искренностью, и на то, чтобы обнаружить искренний пафос в постмодернистской, на первый взгляд, симфонии Десятникова.
Симфония для солистов, хора и оркестра «Зима священная 1949 года» – это гиперцитата, эссенция советского прошлого, в котором величие Сталина рядоположно величию советского спорта и советского, прости господи, Чайковского – не того, что композитор, а того, что национальная идея. И с чем большей остервенелостью хор скандирует восхищение, тем, как ни странно, становится страшнее. Но если и устрашать, то так, чтобы тебя понял весь мир: текст симфонии звучит на английском, и это ничто иное, как отрывки из советского учебника Storiesfor Boys and Girls, найденного Десятниковым на чердаке кратовской дачи в 1990-х годах. «Вчера все смеялись, а почему смеялись? Я не понимаю. Это же все до сих пор живет в нас. Как жить с этим дальше?» – спросили композитора во время встречи на следующий день после исполнения симфонии. «Я не знаю, что вам ответить», – сказал он переменившимся и тихим голосом.
И вправду, где страх, там и смех. Композитор доводит до абсурда все, начиная с названия программного комментария. Будто удовлетворяя умозрительную пытливость «глухого» музыковеда, он придумывает просто издевательское заглавие в духе «что хотел сказать автор», а именно: «Что я хотел выразить в “Зиме священной”». Его троллинг (слово «троллинг» на встрече Десятников произнес не единожды, не говоря о характере самой встречи) выдает и досконально выписанный сюр в программном содержании, например: «Автор(ы) затрудняе/ются не только оправдать, но даже объяснить неожиданное появление начальной темы из “Весны священной” Стравинского в кульминационный момент». Банальные строчки из учебника по английскому («Our Moscow is our glory») распеваются на музыку в «советском стиле», и иногда истерично повторяются до того момента, пока не растеряют оставшийся смысл и не окажутся тем, чем они, в сущности, и являются – симулякрами. Единственной «формой жизни» на омертвевшем фоне кажутся цитаты и псевдоцитаты из музыки Моцарта, Шостаковича, Чайковского и других, а также джазовые стилизации в духе квартета The Manhattan Transfer, привнесенные в партитуру Теодором. Иронично или искренне их звучание – решать слушателю, многое зависит от слухового опыта. Сам Десятников так прокомментировал замечание о предполагаемой иронии в его музыке: «Главное для композитора – сохранять poker face, не заигрывать ни с кем».
И все же есть в «Зиме священной» нечто большее, чем страх и ирония: критика невозможна без любви, страх – без веры, и этот пафос Курентзис также транслирует. У дирижера «за пазухой» огромный хор, оркестр, куда в результате удачной коллаборации влились студенты Московской консерватории, и пара незаглушаемых солистов – польская певица, лирическое сопрано Агнешка Адамчак и контратенор Андрей Немзер. У обоих прямые, плотные и чистые голоса, органично звучащие в массивном оркестре, подходящие «советской» интонации сочинения и особенно – сталинскому ампиру ДК имени А.Г.Солдатова, где симфония и прозвучала.
На пресс-конференции Курентзис назвал возвращение к большому составу одним из самых счастливых событий за последний год. В этот раз художественный руководитель фестиваля – гость на своей интеллектуальной родине, и наверняка грядут перемены. Итак, продолжение следует.
