Мнение
Композитор, пионер авангардного искусства и повар-гурман, философ и специалист по грибам, писатель, художник и дзен-буддист. Все эти ипостаси соединились в личности Джона Кейджа. Автор знаменитого опуса «4’33”» и «Лекции о ничто», гуру хеппенингов и препарированных роялей. История современной музыки распадается на «до» и «после» Кейджа – его композиции ломают стереотипы о звуке, музыкальном времени, тишине. К 110-летнему юбилею мастера журнал «Музыкальная жизнь» предложил российским композиторам поразмышлять над вопросом «Какой стала современная музыка после Джона Кейджа?».
Кузьма Бодров: Могу сказать, что мой собственный взгляд на современную музыку разделяется на «до знакомства с музыкой Кейджа» и «после». Грандиозный фестиваль, посвященный его музыке, проходил в Московской консерватории примерно 22 года назад. Серия ярчайших концертов произвела для меня сильнейшее впечатление. Я был студентом первого курса композиторского факультета. После прослушивания каждого сочинения я задавался вопросом: «А что, так можно было?» Интереснейший, неожиданный, с долей авантюризма в музыкальных идеях, ярко звучащий мастер – это для меня Кейдж.
Ольга Бочихина: Музыка заявила о своем праве на реальность: не метафизическую, не репрезентативную, а самую что ни на есть реальную реальность. Музыка заселила эту реальность, актуализировала как звучащее настоящее, открыв поэзию реального /поверх/в разрыве/ реального напрямую, без какого-либо посредничества.
Олег Гудачев: Наибольшее влияние на композиторов, думаю, оказали практики и методы Кейджа, связанные с его интерпретацией случайности, тишины и музыкального звука – с их «освобождением». Его идея замены традиционного понятия «музыка» словосочетанием «организация звуков» (высказанная в статье «Будущее музыки: кредо» еще в 1937 году) очень прижилась в мышлении композиторов. То есть правильнее по Кейджу было бы сформулировать вопрос так: «Какой стала организация звуков после Кейджа?» Для меня наиболее ценными являются эксперименты Кейджа с медиаакустическим пространством. Например, в пьесе Williams Mix или цикле пьес «Воображаемые пейзажи».
Арман Гущян: С Кейджем музыка получила некую кротовую нору, в которую она может войти и оказаться в другом пространстве-времени. Если пролезть в эту нору, окажется, что по ту сторону у музыки появилось парадоксальное качество: музыка оторвалась от звуков и живет в точке восприятия звуков – в чувственном сознании слушателя и в живой ситуации акта восприятия, а звуки при этом стали самодостаточными предметами, расположенными в акустическом пространстве и во времени, не обязанными своим (со)существованием ни автору, с его идеями, чувствами, привычками, ни слушателю, с его представлениями о прекрасном и ожиданием. Эта музыка обязана разве что случайности, в одном месте раздражающей своей бесцельностью и несовершенством, а в другом – восхищающей своей необъяснимой и неподражаемой красотой. Там музыка не является законченным произведением, а как будто зафиксированным моментом в продолжающемся процессе действительности, то говорящим с тобой понятными тебе предметами-звуками-знаками, то оставляющим тебя наедине с самим собой – с твоей мерой свободы восприятия.
Григорий Зайцев: Фигура Кейджа является Рубиконом музыкального искусства XX века. Если сильно упрощать, то можно сказать, что до Кейджа композитор всегда был композитором. Даже драматург Вагнер или химик Бородин воспринимаются в контексте этого означающего, чего нельзя сказать о новаторе из США. Кейдж одновременно больше и меньше понятия «композитор». Кейдж не только музыкант, но инвентор, писатель, философ, художник. Когда мы говорим о музыке Кейджа, мы в первую очередь говорим о некоем вбросе в культурное пространство, который смещает устоявшиеся тектонические пласты. Кейдж предлагает нам заменить фигуру автора на фигуру а́ктора. Сменить отправную точку. Композитор, следующий за Кейджем (что бы это ни значило), может выбирать, что он делает – созидает или инициирует. Самому Кейджу это блистательно удавалось чередовать. Включенность его идей в интеллектуальное пространство ХХ века, возможно, даже большая, чем его музыки в программы концертов. Что же касается музыки после Кейджа, мне кажется, что она освободилась от тех границ, которые связывали ее со статикой формы. Благодаря деятельности Кейджа случайность, осколочность или просто идея с различными возможностями реализации стали равноправными участниками музыкального действа наряду с привычными для предшествующих эпох способами «помыслить музыку». Прекрасное теперь может быть воплощено в виде не обязательно оформленного, но обязательно значимого касания, жеста, которые, как неожиданная краткая встреча, могут оставить глубокий след в нашей душе.
Вера Иванова: Семьдесят лет назад, 29 августа 1952 года, состоялась премьера «4’33”» в Вудстоке, и вот сегодня мир отмечает 110 лет со дня рождения самого крупного американского композитора-авангардиста, теоретика-философа Джона Кейджа, который изменил представление о музыкальном авангарде и о том, что такое музыка и как ее слушать. Его разворот от европейской традиции нарративной музыки и атональности к дзен-буддистскому нахождению «в моменте» и наполнению его извне как бы случайными событиями, напоминающими хаотичность жизни, в корне изменило понятие пространства, времени и содержания музыкального произведения, развернув слушателей к самим себе. При этом сама личность Кейджа, сочетающая философскую глубину и парадоксальность с непосредственностью поведения, присущую американцам и необычной аристократичностью манер с особой мелодичной разговорной интонацией, отполированной легким квазибританским акцентом, сделала его также медийной фигурой, способствуя его популярности и влиянию на широчайший круг людей искусства, который не прекращается до сих пор.
Константин Комольцев: Благодаря Кейджу музыка наконец-то смогла послушать людей.
Дмитрий Мазуров: Думаю, что Кейдж, как и другие композиторы-классики, на кого-то оказал влияние (например, на Beatles), на кого-то нет. В мире тысячи музыкантов, которые не слышали про Кейджа, и при этом делают замечательную музыку. Творчество Кейджа изменило лицо академической музыки, но в океане той музыки, которую вы встречаете в стриминговых сервисах, контент influenced by John Cage – это 3-5 процентов от всего количества.
Наталья Прокопенко: Значение творчества и художественных взглядов Джона Кейджа для мировой музыкальной культуры состоит, на мой взгляд, прежде всего в его стремлении заново ответить на вечные вопросы «Что есть музыка?» и «Что такое искусство вообще?». И здесь сам факт постановки вопроса оказывается более значимым, чем полученные ответы. Важным аспектом становится не только то, какой музыка «стала» после Кейджа, а расширение представления о том, какой она может быть в принципе. Вопросы, поставленные Кейджем, открывают новые горизонты для творческих поисков многим последующим композиторам, заставляя их по-своему отвечать на эти вопросы в своих сочинениях. Также нельзя не оценить уникальный вклад Кейджа в расширение привычных рамок восприятия музыки, новые формы взаимодействия исполнителей со слушателями.
Алексей Ретинский: Наступает момент, и кто-то должен заменить неработающую лампочку. Но это может не помочь, потому что в действительности дело в старой проводке.
Пока поколение послевоенных композиторов продолжало искать выход из сложившегося кризиса, концентрируясь в основном на поиске гипотетически новых гармонических вертикалей и ритмических горизонталей, Кейдж одним из первых осознал, что проблема гораздо глубже: необходимо даже не заменить старую проводку, а просто выйти из здания.
И тогда он сделал четыре шага навстречу будущему: направил фокус внимания на то, что покоится между звуками, – на тишину; эмансипировал шум, определив его автономное семантическое значение; утвердил примат звука-краски над нотой-интонацией, лабораторно раскрыв бескрайние возможности ударных и препарированного фортепиано; открыл форточку в тесноте детерминированного текста, куда вошел свежий воздух новых типов фиксации и взаимодействия музыкантов.
Алексей Сюмак: Так же, как открытие специальной теории относительности Эйнштейном, а в дальнейшем и общей теории относительности колоссальным образом изменило мир, перевернуло обычное представление на пространство-время и предоставило ученым неизмеримый материал для дальнейших исследований, – так и музыка после сформулированной Кейджем парадигмы инструментального театра наполнилась новыми идеями, открыла композиторам невиданные до этого горизонты музыкального содержания. Кейдж научил нас быть внимательными совершенно ко всем деталям, ценить все, что до этого казалось незначительным или вовсе не заслуживающим внимания. Не музыка стала частью жизни, а жизнь – одной из важнейших ее составляющих.
Настасья Хрущева: Судя по тому, что происходит сегодня в музыкальном мире, Кейджа до сих пор практически никто не понял.
Александр Хубеев: Мне кажется, что в истории нет композитора, который бы настолько же изменил представление о том, что может быть музыкой, как это сделал Кейдж. Его сочинения коренным образом переосмысливают ключевые музыкальные понятия: кто может исполнять музыку? является ли исполнитель лишь интерпретатором или еще и соавтором? где может происходить концерт? сколько он может длиться? Любой ли звук является музыкой и обязателен ли он в сочинении вообще, чтобы мы могли назвать это музыкой? Эти и многие другие вопросы, которыми Кейдж задавался в своих сочинениях, повлияли не только на композиторов будущих поколений, но и на психологию восприятия и слушания вообще: музыкой стало все, что звучит вокруг, и даже больше.
«Мое имя стало известным, но моя музыка так и осталась неизвестной и непонятной, – говорил Джон Кейдж в одном из своих многочисленных интервью. – Частью потому, что я написал очень много музыки, причем разной, и я постоянно создаю новую, так что никто не знает, что услышит, когда станет слушать».
Предлагаем вашему вниманию пять неожиданных сочинений от автора «4’33”» и «Европер».
Что в подборке? Тональная фортепианная пьеса In a Landscape (1948) и Соната для кларнета в додекафонной технике (1933) – «музыкальное приношение» Арнольду Шёнбергу. Первая пьеса создана для танцовщицы Луизы Липпольд, поставившей хореографический номер на эту музыку. Вторая – «ранний» Кейдж. В 1930-х Джон только ступал на путь композиции и выбирал между Стравинским и Шёнбергом. Последний и стал на тот момент его кумиром.
Также в подборке перформанс Living Room Music (1940), где соединяются поэзия Гертруды Стайн и поэтика звучания бытовых предметов. Есть и утонченная композиция Five для любых пяти инструментов или голосов. Это одна из так называемых «нумерованных» пьес позднего периода – бесстрастность и абстрактность музыки близка «белым» балетам Баланчина и аскетичным полотнам Марко Ротко и художников цветового поля.
Завершает подборку пьеса Apartment House 1776, заказанная композитору к 200-летию со дня независимости США. Метафора совместного проживания людей разной национальности и конфессий как в многоквартирном доме. В исполнении принимают участие 4 певца, 4 инструментальных квартета, 4 солиста (ударник, струнник, флейтист и пианист) и 4 ассистента. В музыке Кейдж цитирует американские гимны, баллады и марши XVIII века, а также мощный набор своей новой музыки под названием «гармонии». Четверо певцов символизируют разные национальные традиции – коренное население Америки, афроамериканцы, евреи-сефарды и англо-американцы – и исполняют духовную музыку своего народа.
Бонус – еще один опус Кейджа, самый долгий концерт в истории человечества. Это пьеса для органа Organ²/ASLSP. Название отсылает к «Поминкам по Финнегану» Джойса и расшифровывается как As SLow aS Possible («Так медленно, как только возможно»). Исполнение началось в церкви Святого Бурхарда в немецком городе Хальберштадте в 2001-м и продлится 639 лет. Для исполнения этой композиции был построен специальный орган с небольшим количеством труб, которые заменяются по мере необходимости при переходе от аккорда к аккорду. Началось все с музыкальной паузы – она звучала с 5 сентября 2001 до 5 февраля 2003. Первый аккорд, состоящий из двух нот, звучал до 5 июля 2005-го. Последнее изменение в нотах произошло 5 февраля 2022-го – за семь месяцев до 110-летия со дня рождения композитора.
