Тема номера
Ведущие периодические и сетевые издания, освещающие события в мире классической музыки, нередко прибегают к такому эффективному инструменту, как социологический опрос. Респондентами становятся сотни профессиональных музыкантов. Так, в 2015 году BBC Music Magazine выявил самые революционные симфонические опусы по мнению 150 действующих дирижеров.
Ведущие периодические и сетевые издания, освещающие события в мире классической музыки, нередко прибегают к такому эффективному инструменту, как социологический опрос. Респондентами становятся сотни профессиональных музыкантов. Так, в 2015 году BBC Music Magazine выявил самые революционные симфонические опусы по мнению 150 действующих дирижеров.
Подобные субъективные, но в целом очень интересные рейтинги служат своего рода иллюстрацией к ежегодной инфографике bachtrack.com и глобальной статистике operabase. Журнал «Музыкальная жизнь» решил также обратиться к языку цифр и с помощью собственного социологического исследования выявить, какую из опер руководители театров, дирижеры и солисты назвали бы opus magnum для конкретной эпохи: до 1750 года, с 1750 до 1900 года, XX и XXI века.
Среди героев опроса: режиссеры – руководители трех московских театров – Георгий Исаакян (Театр имени Н. И. Сац), Дмитрий Бертман («Геликон-опера»), Александр Титель (МАМТ), главные дирижеры Феликс Коробов (МАМТ) и Ян Латам-Кёниг («Новая Опера»), экс-руководитель Глайндборнского фестиваля Владимир Юровский, его брат – главный дирижер Новосибирского театра оперы и балета Дмитрий Юровский. А также солисты: Анна Нечаева, Дарья Зыкова и Венера Гимадиева (Большой театр), Дмитрий Ульянов (МАМТ), Виктория Яровая («Новая Опера»), Надежда Гулицкая (Камерный театр имени Б. А. Покровского), Алиса Гицба и Ольга Толкмит («Геликон-опера»), Евгений Никитин (Мариинский театр), Надежда Павлова и Надежда Кучер (Пермская опера), Аида Гарифуллина (Венская государственная опера), приглашенный солист Большого театра Роберт Ллойд (Великобритания), известный в России итальянский баритон Симоне Альбергини (неоднократно сотрудничал с Теодором Курентзисом), русско-немецкая певица Наталия Пшеничникова, режиссер и оперный певец Максим Михайлов.
Насколько единодушным оказалось мнение о шедеврах старинной оперы и ХX века, настолько полифоничны ответы по «золотоносному» для жанра периоду – 1750 – 1900 годы. Ниже – рейтинг фаворитов.
Две величайшие работы Прокофьева в оперном жанре были упомянуты равное количество раз, поэтому поделили позицию. Эти контрастные сочинения, созданные в 40‑е годы прошлого века, объединяет богатство и разнообразие характеров, завершенность и фактурность каждой второстепенной партии, что достигается теснейшей связью слова и музыкальной интонации. «Обручение в монастыре» – остроумная буффонада, произведение, подытоживающее поиски Прокофьева в области комической оперы. В 1950 году композитор переделал музыкальный материал оперы в пятичастную симфоническую сюиту (соч. 123) «Летняя ночь».
«Война и мир» – одно из центральных произведений в творчестве Прокофьева, эпическое, героико-патриотическое полотно. «Великий русский композитор написал оперу по великой книге великого русского писателя. В XX веке и до наших дней эту оперу, на мой взгляд, не превзошел никто», – так прокомментировал свой выбор в опросе бас-баритон Мариинского театра Евгений Никитин. Сюжет «Войны и мира», ее настроение сильно связаны с трагическими событиями той эпохи, однако как бы ни был актуален замысел композитора, исполнения без купюр Прокофьев так и не дождался. «Я готов принять провал любого моего сочинения, но если бы вы только знали, как я хочу, чтобы «Война и мир» увидела свет!», – сокрушался автор. Постановки осуществлялись в Ленинграде и Москве, начиная с 1946 года, но лишь фрагментарно.
Рассуждая об оперной реформе, проведенной Глюком, невозможно проигнорировать участие в этом процессе приятеля Джакомо Казановы – итальянского драматурга Раньери де Кальцабиджи. Помимо «Орфея», ставшего вехой в развитии оперного жанра, Кальцабиджи написал еще два либретто для Глюка – «Парис и Елена» (1770) и «Альцеста» (1767). В предисловии к последней мелодраматург призывал «поставить на место» музыку, определить четкие границы речитативов и арий, их логическую последовательность, обусловленную драматургией произведения. Премьера «Орфея и Эвридики» состоялась 5 октября 1762 года. О новом творении Глюка спорили, но суть реформы оперы на тот момент не была понята. Композитор развил и углубил свои идеи в «Альцесте», которую сам назвал «трагедией на музыке».
«Считая Рихарда Вагнера самым мощным композитором XIX века, хочу назвать «Парсифаля», его последнее и непревзойденное по масштабу мелодизма произведение, повлиявшее, на мой взгляд, на всю музыку XX века, включая такие жанры, как нью-эйдж и эмбиент»,– вновь цитата Евгения Никитина. Не менее колоритно и емко сказал о «Парсифале» автор бестселлера «Дальше – шум. Слушая XX век» американский журналист Алекс Росс: «Сама музыка была дверью в потусторонний мир». Вместе с другими произведениями Вагнера драма-мистерия, пересказывающая на свой лад легенду о священном Граале, оказала влияние на эстетику символизма. Биографы Вагнера отмечали, что «Парсифаль» – квинтэссенция философских и религиозных убеждений байройтского гения.
Триада «Риголетто», «Трубадур» и «Травиата» утвердила принципы реализма в оперном искусстве, а «Падшая» (перевод с итальянского «traviata») с ее современным, бытовым сюжетом заняла исключительное место в творчестве самого Верди. Лишенная антуража вымышленных историй, она сразила смелостью замысла венецианскую публику, освиставшую премьерный спектакль 6 марта 1853 года. ««Травиата» – своего рода «блокбастер», но очень глубокий, проникновенный по содержанию, затрагивающий посредством музыки психо-эмоциональные состояния сильнейшего сопереживания и сочувствия»,– считает сопрано Надежда Гулицкая.
«Воццек», «ярчайший образец экспрессионистской эстетики в музыке» (так отозвалась об этом сочинении Берга солистка Большого театра Анна Нечаева), был классифицирован современниками композитора как сочинение остро новаторское. Следуя по пути атональности, Бергу удалось воплотить в жизнь сложнейший замысел. Подчинив музыкальную драматургию оперы строгим инструментальным формам, ученик Шёнберга явил миру пронзительное антимилитаристское высказывание о судьбе «маленького человека». Если до Берга никто не задумывался о том, какое музыкальное выражение могут иметь психологические патологии, то «Воццек» исправил это упущение.
Вторая опера Берга – неоконченная «Лулу» получила более скромные голоса в опросе, но не менее эмоциональную поддержку: «Это открытие новых музыкальных – и не только – миров; так называемый 3D-эффект в музыкальной фактуре»,– сказала Надежда Гулицкая. К сожалению, следующие после «Воццека» вершины в немецком оперном театре XX века – «Солдаты» Циммермана и «Моисей и Аарон» Шёнберга никем, кроме Владимира Юровского, упомянуты не были.
Забытая на двести лет первая и она же последняя английская классическая опера, написанная Генри Пёрселлом, в наше время стала настоящим хитом. Многократно обращался к музыке Пёрселла Теодор Курентзис – вместе с musicAeterna маэстро осуществил запись «Дидоны» на Alpha Records (перевыпущенную в прошлом году). Испытывая тягу к вещам, несущим в себе особый заряд, и тем более, относящимся к культуре его исторической родины – Греции, Курентзис переживает перманентное чувство влюбленности в этот шедевр барочной музыки – и не он один. «Дидона и Эней» не имеет аналогий ни в английской музыке более позднего времени, ни в творчестве самого Пёрселла. «В ней – космос, божественная красота в простоте, которая по своему воздействию близка к Баху и созерцанию фильмов Андрея Тарковского»,– вновь цитируем участницу опроса Надежду Гулицкую.
«Эта опера все еще полна загадок для историков и исследователей музыкального мира XVII века в Италии»,– считает Максим Михайлов. «Самое красивое сочинение Монтеверди»,– поддерживает его Симоне Альбергини. Создатель музыкальной драмы, инициатор длительной эволюции оперного жанра в Западной Европе Клаудио Монтеверди написал порядка двух десятков опер, но до нас дошли только три последние – «Орфей», «Возвращение Улисса на родину» и «Коронация Поппеи», сопоставимая по эмоциональному отклику с трагедиями Шекспира и опережающая все созданное в оперном театре до Моцарта. В драму включены контрастные эпизоды, в том числе и жанрово-комедийные. В опере три акта, каждый из них насыщен содержанием, сценами, событиями; действие разворачивается в напряженном темпе. Исторический сюжет, трактованный реалистически, удачное либретто (Джованни Франческо Бузенелло), ясно очерченные в музыке характеры персонажей – все это делает «Коронацию Поппеи» наиболее жизненной из всего творческого наследия композитора.
«Роль Бориса Тимофеевича является одной из самых вокально сложных в моем репертуаре, так как написана практически на пределе человеческих возможностей. И вообще вся опера – именно об этом – о пределе, за который заступает человек, об острой грани, с которой легко сорваться в пропасть… Здесь нет лирики, только острая, колкая, исступленная, рваная страсть, перекликающаяся с ярким жанровым гротеском»,– так отозвался об опере Шостаковича солист МАМТ Дмитрий Ульянов. В контексте опроса «Леди Макбет» – один из безусловных лидеров как среди режиссеров и дирижеров, так и среди певцов. «В эту оперу и в музыку Шостаковича я влюбилась с первых нот. Необыкновенно точно передан эмоциональный фон главной героини, яркие характеристики всех без исключения персонажей. Колоссальный драматизм музыки»,– прокомментировала выбор этой оперы Надежда Кучер.
«Шедевр музыкального и театрального воплощения, абсолютное созвучие между текстом, музыкой и сценическим действием – «Свадьба Фигаро». В ней – баланс, трудноуловимый в других работах. Взять хотя бы для примера финал второго акта – чем не пример такого слияния?» – считает Симоне Альбергини.
Творческое наследие Моцарта составляют свыше двадцати опер. Одни можно отнести к жанру оперы-сериа, другие – к жанру оперы-буффа, третьи имеют черты зингшпиля. Однако четыре оказались революционными: «Свадьба Фигаро», «Так поступают все женщины», «Дон Жуан» и «Волшебная флейта» заложили основы разнообразных типов классической оперы – реалистической комедии, комедии-драмы и музыкальной сказки-притчи.
Густав Малер, высоко ценивший творчество Чайковского, был горячим поклонником и «Пиковой дамы». В последние годы жизни он особенно тяготел к симфониям Чайковского, особенно «Патетической», к которой сперва отнесся прохладно, а затем полюбил так сильно, что часто исполнял ее на гастролях. Благодаря его стараниям оперные творения русского композитора услышали в Вене и в Штатах. Однако в карьере Малера как оперного дирижера «Пиковая дама» стала последней. Конечно, здесь не совсем корректно говорить о власти фатума, но, так или иначе, темы неотвратимости судьбы, рока, препятствующего достижению счастья, встречи фантастического и реального были близки Малеру и получили собственное воплощение в его симфоническом наследии. Написанная за 44 дня,
«Пиковая дама» стала «вершиной оперной драматургии» по мнению Бориса Асафьева, одним из лучших сочинений в мировой классике. А в нашем топе «Пиковая дама» – абсолютный лидер среди оперных шедевров всех эпох.
Мне бы хотелось назвать эту оперу зачинателя самого оперного жанра, а также невозможно оставить без внимания «Дидону» Пёрселла, «Юлия Цезаря» Генделя, хотя это очень скупой выбор, так как только у Генделя есть, по крайней мере, два театра – сказочный и политический. А параллельно развивается свежая опера-буффа!
Здесь уместнее было бы говорить о театре конкретного композитора: у итальянцев Россини, Беллини, Доницетти, Пуччини – у каждого он свой. То же – в Германии, Франции, России. Мне ближе театр Россини, театр Верди, при том, что последний постепенно менялся: «Набукко», «Травиата», «Отелло» с «Фальстафом» – очень разные театры, но мировоззрение автора, безоговорочного гуманиста, оставалось неизменным. Конечно, велик театр Моцарта, особенно триада на либретто Лоренцо да Понте (в ней – все исчерпывающе о любви) и «Волшебная флейта» (призыв к Познанию).
Нет ничего более искреннего до кишок, чем театр Мусоргского, и тоньше, изысканнее, изначально трагичнее театра Чайковского. Конечно, нельзя пройти мимо театра Вагнера. Особняком – «Медея» Керубини (взгляд в XX век, как и у Мусоргского) и «Кармен» Бизе. К другим «французам» я прохладен. Отдельно – театр Глинки, который нам еще предстоит открыть, и театр Римского-Корсакова.
В XX веке что ни опера, то «новый поворот»: «Енуфа» Яначека, «Золотой петушок» Римского-Корсакова, «Три апельсина» Прокофьева, «Воццек» Берга, «Леди Макбет Мценского уезда» Шостаковича, «Солдаты» Циммермана, «Русалка» Дворжака, «Пеллеас и Мелизанда» Дебюсси и еще многое, многое, в частности, «Пророк» Кобекина. И опять же театры композиторов – Стравинского, Прокофьева, Шостаковича (Россия должна гордиться!), Бриттена, Орфа, Штрауса (два театра), Шёнберга, Берга, Кшенека…
А вот с XXI веком у меня пока не сложилось. Но ведь всё впереди? Ведь грандиозное открытие – отражать жизнь в форме музыкальной драмы с пением – ничуть не устарело?! Ведь петь про меня и про нее, про нас с тобой, и про них гораздо интереснее, чем говорить. А когда еще и с оркестром?!
С этим произведением связан выход поп-культуры в музыку, которая превратилась в оперу.
Сочинение, находящееся над всем, что создано в жанре оперы. Есть «Пиковая дама», а есть все остальные… Это отдельный жанр психоаналитического произведения, как ДНК человечества.
Вершина оперы XX века, откровенное, нецензурируемое эмоциональное излияние. Еще следует отметить «Диалоги Кармелиток» Пуленка – оперу, которая имеет парфюмерию крови; это – олицетворение страшнейшей эпохи через историю французской революции.
Невозможно придумать только одну книгу, которую можно взять с собой в космос на тысячу лет. Даже исходя не из значения для мировой оперы, не из исторически сложившихся представлений, а только лишь из личных пристрастий и вкусов, однозначный ответ невозможен.
Выбирая между Монтеверди, Кавалли, Пёрселлом и Генделем, я бы из личных вкусов и пристрастий оставил последнего, и если говорить об одном названии, то, наверное, это был бы «Юлий Цезарь в Египте».
В диапазон 1750 – 1900 умещаются и «Медея» Керубини, и «Тоска» Пуччини, поэтому выбор еще страшнее. Наверное, если выявлять оперу, намного предвосхитившую развитие жанра, то это «Медея». Но среди значимых для себя имен я обязан упомянуть Верди, Римского-Корсакова, Пуччини и отдельно Мусоргского с его «Хованщиной».
Что же касается оперы ХХ-ХХI веков, то этот период охватывает диапазон от «Русалки» Дворжака 1901 года до опер Дмитрия Курляндского. Выбор также становится нереален. Рихард Штраус, Барток, Шостакович, Пуленк, но над всеми, пожалуй, Прокофьев. Если говорить о величии замысла и реализации – это «Война и мир»; если о личных привязанностях – «Обручение в монастыре».
Я бы не ограничивался хронологическими рамками 1750 года, так как значительное событие в мире оперы произошло несколько позже… Я колебался между «Дон Жуаном» и «Свадьбой Фигаро», но, в конце концов, выбрал «Дон Жуана» – как музыкальную характеристику различных социальных классов, плюс у нее уникальное либретто, с его комическими, драматическими и трагическими элементами. И, конечно, революционный музыкальный язык оперы, предвкушающий появление Бетховена и даже в некотором отношении Малера (например, речитатив перед арией Донны Эльвиры «Mi tradi quell’alma ingrata»). Так что влияние этого произведения на последующие поколения бесспорно. Кроме того, грандиозна идея слияния трех оркестров в финале I акта (революционного в то время).
Влияние этой оперы также огромно. Вагнеровский Gesamtkunstwerk изменил историю музыкального развития. Вагнер создал революционный музыкальный язык как в отношении оркестровки, гармонии и структуры, так и, прежде всего, в плане эмоциональной интенсивности.
Это самая сложная категория, так как с 1900 по 2000 годы музыкальные стили изменились гораздо сильнее и радикальнее, чем в предыдущем столетии. Как можно сравнивать «Тоску», «Воццека», «Питера Граймса» и «Диалоги кармелиток»? Или «Леди Макбет Мценского уезда»? Если бы мне пришлось выбрать одно произведение, вероятно, я бы назвал «Поворот винта» Бриттена, так как это изящная работа из сокровищницы мировой музыки. В масштабах этой оперы при всей экономии средств композитор добивается максимального эффекта. Бриттен – единственный композитор, родившийся в двадцатом веке, чьи оперы (в частности, «Питер Граймс», «Поворот винта», «Билли Бадд») являются репертуарными для всех музыкальных театров мира!
Безусловно, «опера опер» – это «Орфей» Монтеверди, произведение, сразу и целиком обозначившее все признаки жанра. Однако я назову Генделя – из «Альцины», «Орландо», «Ксеркса» выберу, пожалуй, последнего. Из неизвестного, но и прекрасного – наше недавнее открытие, образец испанского барокко «Celоs aun del aire matan» Хуана Идальго.
Для меня важнейшее сочинение – «Cosi fan tutte», вобравшее в себя все самое замечательное в опере того периода – самое смешное из оперы-буффа и самое трагическое из оперы-серия; «Норма» Беллини – на мой взгляд, «золотое сечение» итальянской оперы; «Тристан» Вагнера – в нем весь немецкий
романтизм / постромантизм / экспрессионизм / далее везде.
Придется выйти за рамки лимита и отдельно вписать русскую оперу: «Каменный гость» Даргомыжского, собственно, как и выше упомянутый «Орфей», определивший почти всю дальнейшую отечественную линию жанра; «Борис Годунов» Мусоргского – возможно ли тут комментировать? И Чайковский – профессия требует назвать «Пиковую даму», как это абсолютное совершенство, хотя для меня «Иоланта» всегда будет самым важным высказыванием Петра Ильича.
«Воццек» Берга – образец одновременно музыкального, драматургического и философского совершенства уже нового времени; «Любовь к трем апельсинам» Прокофьева – торжество театра в опере; «Леди Макбет Мценского уезда» Шостаковича – непревзойденная никем драматургия оркестровой партитуры. Смиренно и виновато склоняю голову перед Люлли, Рамо, Глюком, Бетховеном, Верди и Пуччини, Р. Штраусом и Шёнбергом.
Все три оперные партитуры, выбранные мной для этого топа, объединяет чувственность музыки. Таков и Пёрселл – один из моих любимейших композиторов эпохи барокко. Он абсолютно непредсказуем. Кажется, что знаешь его, но в следующем номере или в арии он раскрывается иначе. В «Королеве фей» есть комичные моменты, но то, что цепляет больше всего – тончайшая лирика.
Я отношу себя к поклонникам французской музыки и вокальной школы этой страны. Составляя топ, я колебалась между двумя операми Массне – «Золушкой» и «Манон», но в результате выбрала первую. Это очень интересный материал для лирического сопрано – здесь много красивой музыки, пронизанное эротизмом изящество французского либретто.
В «Золушке» я исполняла небольшую, но очень виртуозную партию Феи. Очень люблю партии такого рода, потому что ты не задействован на протяжении всего спектакля, но твой выход невозможно забыть – он оставляет определенный шлейф после себя. Что касается музыки Массне, то она очень сложна интонационно. В ней нет как таковых законченных вокальных номеров – каждый словно вытекает из предыдущего. Здесь есть забавные моменты, связанные с образами Мачехи и ее дочерей, но, в отличие от привычной нам «Золушки», эта версия построена не по привычным сказочным канонам: например, в нашей постановке финал трагичен – Фея соединяет Золушку с Принцем, но только в другом мире. Правда, насколько я знаю, в оригинале другой финал.
Здесь яркость сюжета дополняется характерными ролями, задействовано огромное количество разноплановых певцов. Музыка Прокофьева мне очень близка. Когда мы начали работать над этой оперой, я сразу влюбилась в эту музыку. Часто переслушивала серенаду Антонио.
Моя любимая старинная опера? Без вариантов. «Коронация Поппеи» – предшественница всех современных опер. Это практически первый случай в истории жанра, когда в либретто речь идет о реально существовавших людях, а не о мифологических персонажах. «Коронация Поппеи» – гнусная, циничная и довольно жестокая история о силе, похоти, алчности и амбициях. Жизнь без прикрас. Здесь есть совершенно незабываемая музыка – Плач Оттавии, сцена смерти Сенеки, заключительный дуэт. Есть множество сцен самого разного характера, которые полностью захватывают зрителя (за исключением, возможно, затянутой сцены Оттона в начале). Оркестровка не прописана жестко и однозначно, так что каждое исполнение звучит по‑своему. Раньше «Коронацию Поппеи» играли почти как большую оперу – с грандиозными голосами, в больших театрах. Теперь, когда массив сведений о ранней музыке расширяется, обнаруживаются многие тонкости, нюансы текста и драматургии. Для меня эта опера – словно фотография культуры, на которой запечатлен последний этап итальянского Возрождения.
Выделить какую‑то одну оперу в периоде с 1750 по 1900 год
намного сложнее. Как можно не сказать о Верди, Россини, Вагнере, Доницетти? Но я все‑таки назову «Хованщину». Здесь, на Западе, нам с трудом удается уложить в голове историю России. Она настолько огромна и разнообразна, так мучительна и трагична, а тут еще преграда в виду чужого алфавита и сложного языка… Когда‑то я собирался стать историком и тогда много раз пробовал вчитаться в нее, но сладить с ней мне не удалось; как артист я всегда находил ее привлекательной; она настолько близка, насколько и чужда, знакома и почти неизвестна. Изучение царствования Бориса Годунова было захватывающим. Но «Хованщина» каким‑то образом схватывает и объединяет культуру и политическую историю страны. Ведь зачастую музыка выражает то, что невозможно донести словами. Она затрагивает сам характер культуры и сами души людей.
Выбирая из опер XX века, я разрываюсь между «Питером Граймсом» и «Замком Синей Бороды». В «Питере Граймсе» – эмоциональная правда особого рода. У меня дача в Олдборо (местечке, где жил Бенджамин Бриттен). Я хорошо знаю город и с легкостью могу понять ограниченность мышления и предрассудки небольшого прибрежного сообщества. У Бенджамина Бриттена в крови понимание фанатизма, замкнутых умов, мелкой ревности, жестокого подтекста, казалось бы, невиновного социума. И он понял море. Все это – в замечательной опере.
Но я все же отдаю свой голос «Замку герцога Синяя Борода» Бартока, с запоминающейся, манящей музыкой. Замечательно изложена тема неспособности женщин понять мужчин и нежелания мужчин отречься от своей власти, отсутствия элементарного способа говорить друг с другом у людей разного пола, элементарных коммуникаций между полами. Это веское высказывание о базовом противоречии в человеке.
