События
За последний год в Самарском оперном театре, вслед за Пермью, Новосибирском и Екатеринбургом, оформились вполне четкие фестивальные амбиции – совсем как в уважающем себя европейском городе. У местной публики, несмотря на более легкие альтернативы досуга и курортную погоду, неспешно, но верно формируется к этим амбициям интерес.
В гигантской сталинской коробке театра, где территорию наравне с оперой делят запасники местного музея, детская хоровая школа и театр кукол, постепенно появляется пространство и для новых художественных решений. Есть также перспективы не просто их представить, но и реализовать.
Этой весной главным оперным событием стал фестиваль «Имена» – десятидневный неторопливый променад с остановками на четыре спектакля (один из них – премьерный) и финальный гала-концерт. Сделать фестивальный отрезок более интенсивным и насыщенным организаторы особо не стремятся: продолжительные паузы между событиями не подразумевают полной самоотдачи. Это может показаться странным тому, кто бывал на Дягилевском в Перми, демонстрирующем принципиально другое, нетипичное отношение и к фестивальному времени, и в целом к феномену фестиваля. Здесь все настроено на выход за границы обыденного; а сам фестиваль – средство трансгрессии, общее для современного и актуального искусства в целом. По таким законам живут Авиньон, Рурская Триеннале, Экс-ан-Прованс.
В российском региональном контексте это непопулярная стратегия. Чаще всего «фестиваль» – некая обтекаемая формулировка, кодовое название для условного события, устраиваемого для того, чтобы закрыть бюджетную статью. Или какой-нибудь мифический зверь вроде мастодонта, который держится на привычке и общем неконфликтном принятии реальности (как Шаляпинский фестиваль в Казани).
«Имена» находятся где-то в смежной области между этими двумя взглядами. В театре определенно есть люди, которые горят сделать что-то исключительное, но существуют они в обстоятельствах практически непреодолимой силы (вроде отсутствия второго состава оркестра). С этими трудностями вынуждены мириться смелые инициативы. Прошлой осенью таким сигналом активности стал фестиваль опер Пуччини – с двумя полномасштабными премьерами и продуманной лекционной программой.
С фестивалем «Имена» складывается немного другая история – последовательность событий с общим названием «фестиваль» проступает в Самарском театре каждую весну уже много лет. Внятной концепции и идеологии у него не было много лет – он жил как домашний питомец, с которым все свыклись и особо не беспокоятся.
В этом году по воле художественного руководителя – главного дирижера театра Евгения Хохлова – случилась аккуратная реновация: фестиваль получил имя собственное и, как следствие, – четко сформулированную концепцию.
За «Именами» прячется довольно привычная для регионов модель – разовые ангажементы приглашенных исполнителей. И если в Казани ее реализация выглядит сомнительно, в Самаре с выбором солистов дело обстоит значительно лучше. Совместить такую стратегию с условно экспериментальными ходами иногда получается. В программе нынешнего года можно выделить два по-настоящему ярких события: полусценическую постановку «Риголетто», открывшую фестиваль, и финальный гала-концерт, собранный из нетипичного для периферии вердиевского репертуара, и фрагментарно познакомивший местную публику с «Силой судьбы», «Симоном Бокканегрой», «Сицилийской вечерней». К этим вещам прилагались небольшие просветительские бонусы – лекция Анны Сокольской об эросе и власти в русской опере и презентация книги «Как смотреть оперу».
Удивительным образом мощнее всего на фестивале выглядели вовсе не спектакли, а форматы, которые традиционно считаются более пресными – semi-stage и гала-концерт.
Полусценическая постановка «Риголетто», сделанного буквально в огне, с двумя сводными репетициями и в радикально ускоренном темпе, была рисковым маневром. Чтобы начать фестиваль буквально с эскиза, требуется определенная отвага и коллективное упорство довести этот эксперимент до впечатляющего профессионального уровня.
Традиционный для концертного зала, этот формат не часто превращается во что-то выдающееся, и если это и случается, то за счет энергичного протагониста (как пример – постановка «Дон Жуана» Мартой Келлер на фестивале в Вербье, где заглавную роль исполняет Брин Терфель). В самарском «Риголетто» безусловным центром притяжения стал баритон Владислав Сулимский.
И без того непростые условия как будто решили специально усложнить, разместив оркестр в глубине сцены и выдвинув солистов на авансцену – что можно считать определенной метафорой в контексте обновленной концепции фестиваля. Досаду вызвало разве что расхождение между Владиславом Сулимским и Ириной Янцевой (Джильда) – чувствовалась колоссальная разница между их исполнительским мышлением и спектром навыков (начиная от техники и заканчивая сценическими манерами). В «Севильском цирюльнике» Янцева (Розина) звучала более органично – не из-за отсутствия более опытных партнеров, а скорее из-за внутреннего соответствия образу Розины и общей комичности атмосферы.
Взяться за сценический эксперимент предложили Филиппу Разенкову, получившему за день до премьеры «Золотую Маску» за режиссуру мюзикла «Римские каникулы» в Новосибирске. Разенков – ученик Дмитрия Бертмана, апологет психологического театра и внятно рассказанных реалистичных историй. Свое режиссерское портфолио он собрал преимущественно в Удмуртском и Башкирском оперных театрах – и, сколько бы ни хотелось упрекать его в реакционности, выстроил в рамках спектакля убедительный нарратив. Это чувство взаимосвязанности и обусловленности отводит внимание от технических стыков, на которые непроизвольно реагируешь. Иногда кажется, что режиссер скорее чисто технически проверяет возможности труппы, чем пытается нащупать неконвенциональные решения. Иммерсивный элемент в виде блуждания хористов по залу, видеопроекции с гравюрами Мантуи, гример театра, выходящая делать макияж Риголетто в самом начале спектакля, – этими формальными приемами никого не шокируешь, но в контексте потерявших актуальность спектаклей, сделанных режиссерами вроде Панджавидзе и Александрова, они выглядят смело и по-новому зрелищно. И позволяют думать, что в следующем году Самару ждет еще более интересный опыт: Филипп Разенков готовит постановку «Бала-маскарада» Верди.
На фоне яркого старта и достойного финала все остальные события представляли собой репертуарную обыденность. Не сказать, чтобы такой механизм был большой редкостью в общемировой практике. К примеру, программы фестивалей Barocktage в берлинской Унтер-ден-Линден или Мюнхенский оперный фестиваль в Баварской опере спокойно включают обыкновенные репертуарные спектакли. Правда, их обыкновенность очень условна – художественный уровень этих спектаклей позволяет сохранить в них мощнейший заряд исключительности, который расходуется очень экономно.
В Самаре чисто пропорционально значительную часть фестиваля занимают спектакли, которые обитают в репертуарной сетке уже не первый год. И хотя небольшой косметический ремонт им бы не помешал, организаторы пытаются обновить их другим, не менее действенным способом – делая ставку на поразительные голоса и харизму артистов.
Этот ход – своего рода дефибриллятор, и его непродолжительного эффекта вполне хватает на один фестивальный вечер. В этом году, помимо феерического Владислава Сулимского, самарская публика услышала тенора Алексея Татаринцева, выступившего в двух «благородных» ролях – герцога Мантуанского и графа Альмавивы. В «Аиду» в этом году пригласили меццо-сопрано Агунду Кулаеву – ее соперницей в абсолютно сбалансированном вокальном поединке стала солистка самарской труппы Татьяна Ларина (Аида). Это совмещение дало положительный побочный эффект – редко бывает так, что между локальным артистом и приглашенной звездой высвечиваются не преимущества последнего, а достоинство и важность первого.
Но даже с успешной подборкой приглашенных солистов одна эстетическая проблема не находит решения – это категорическая неистребимость спектаклей, держащих театр в заложниках провинциализма. Удивить и заколдовать публику оперными блокбастерами, сделанными на потоке, – задача невзыскательная и финансово оправданная, особенно если с театром готовы работать режиссеры Юрий Александров и Михаил Панджавидзе. А главное – эта задача не требует принятия спорных решений и не провоцирует никаких потенциальных конфликтов. Правда, выход в высшую лигу, где случаются озарения и происходят фундаментальные сдвиги, с такой стратегией вряд ли когда-нибудь случится.
Фестиваль приобрел имя, но за репутацию, сравнимую с Мюнхенским или Дягилевским фестивалями, предстоит провести не одно серьезное сражение – ближайшие проекты покажут, насколько обдуманным и последовательным был обновленный вектор «Имен».
