История
«Голос его, как и его стиль, останется уникальным явлением в истории вокала. Единственен и неповторим его баритональный тембр, неповторима вокальная манера, сердечная и человечная. Казалось, что его голосовые связки размещались не в гортани, а где-то в недрах сердечной мышцы между предсердиями и желудочками, и приводились в действие не воздухом, а кровью, бьющейся в ритме пульса». Эти слова об Энрико Карузо принадлежат Джакомо Лаури-Вольпи, выдающемуся итальянскому тенору, младшему современнику великого неаполитанца.
Имя Карузо стало нарицательным в вокальном искусстве, да и в повседневной жизни. Примеров тому не счесть. Я очень хорошо помню отчетный концерт советских стажеров театра Ла Скала в Большом зале Московской консерватории. После выступления Гегама Григоряна из зала раздались крики: «Карузо!» Кстати, Григорян, выдающийся армянский тенор, внешне очень походил на своего великого предшественника. А восклицание возбужденного зрителя явилось наивысшей возможной похвалой молодому певцу.
Я далек от мысли приводить здесь развернутую биографию Карузо. Прежде всего, не хотелось бы следовать востребованной сейчас моде на увлекательные псевдобиографии, с включением забавных историй и умильным приукрашиванием (или наоборот – разоблачением) героя и подробностей его жизни. Про страсть смаковать перипетии личной жизни артистов я даже говорить не стану.
Но все же ни одно из имен великих певцов в истории оперы не было окружено таким количеством анекдотов – порой милых, а порой грубых и пошловатых, как имя Энрико Карузо. Многолетняя завеса над его реальной жизнью и его подлинной историей была недавно развеяна выходом нескольких замечательных книг о нем на русском языке (сборник издательства «Аграф» «Энрико Карузо на сцене и в жизни», книга Ю. Ильина и С. Михеева «Великий Карузо» издательства «Глаголъ» и монография А. Булыгина «Карузо» в серии ЖЗЛ издательства «Молодая гвардия»). Всем поклонникам вокального искусства рекомендую их прочесть.
Карузо, прежде всего, был большим тружеником, плотность расписания его спектаклей в нью-йоркском театре Метрополитен, где он провел большую и наиболее значительную часть своей творческой жизни, была невероятной. Со дня своего первого визита в Нью-Йорк и дебюта в Мет 23 ноября 1903 года до отъезда в Европу 14 февраля 1904-го он спел 29 спектаклей пяти разных опер. А далее, в следующих сезонах, его артистическая активность и репертуарный охват все больше и больше нарастали. Неудивительно, что при таком бешеном ритме и такой вокальной нагрузке его жизненный путь закончился очень рано, он не дожил и до пятидесяти.
Живи мы в советские времена, тут последовали бы слова о «бесчеловечной эксплуатации таланта капиталистическим обществом», и, наверное, отчасти это было бы правдой. Но только отчасти, поскольку Карузо сам обожал сцену и не мыслил себя без нее. Иначе не стал бы он, испытывая острую боль и харкая кровью, все же выходить на сцену в своих последних спектаклях – «Любовном напитке» на сцене Бруклинской Академии музыки и «Жидовке» в Метрополитен в декабре 1920 года.
Мне привелось участвовать в работе жюри вокального конкурса в Неаполе, посвященного 100-летию со дня смерти Карузо. Нас поселили в отеле «Везувий», где в одном из номеров Карузо провел свои последние дни. Ему нужно было перед уходом из жизни вернуться в город, который ему эту жизнь дал. И глядя из окна отеля на Неаполитанский залив, думалось, что это было последнее, что мог увидеть великий певец. О чем он думал в эти мгновения? Была ли в его сердце обида на свой город и своих сограждан, которые не слишком тепло приняли его двадцать лет назад, и он дал слово (и сдержал его!) никогда больше для них не петь? Он больше никогда не выступал в Неаполе, но тем не менее остался в нем навсегда, найдя свое успокоение на кладбище Санта-Мария-дель-Пьянто.
Лучо Далла, этот великий итальянский нон-конформист, оказавшись случайно у берега городка Сорренто, зашел в другой отель, Excelsior Vittoria, где Карузо жил до переселения в «Везувий», и это вдохновило его на песню Caruso, гимн любви от имени великого певца… Удивительно, но Лучо Далла спустя девяносто лет после Карузо тоже уйдет из жизни в швейцарском отеле… Но многие впервые узнают о Карузо благодаря песне Далла.
Пятьдесят лет назад в театре Сан-Карло состоялся концерт-приношение Энрико Карузо. В нем участвовали величайшие тенора того времени – Марио Дель Монако, Ферруччо Тальявини, Лучано Паваротти, Ален Ванцо. Но этот концерт для нас был важен тем, что в нем принял участие самый молодой из этой великой артистической когорты – 34-летний русский тенор Владимир Атлантов.
И тут мы не можем не затронуть такую важную тему, как Карузо и Россия. В 1898 году Карузо заменил умершего Роберто Станьо в мировой премьере оперы Умберто Джордано «Федора» на сцене миланского Театро Лирико – он спел партию русского графа Лориса Ипанова. Сам композитор, дирижировавший премьерой своей оперы, позднее вспоминал: «Признаться, я не придавал партии Лориса особенного значения. Дома мы с женой говорили лишь о Беллинчони (знаменитая своей красотой исполнительница заглавной партии. – Д. В.). И когда жена спросила меня об этом неаполитанце, я отвечал коротко: не портит, не портит. Но на премьере Карузо преобразился. Его голос звучал, как звучит хорошая виолончель в руках мастера. Ну кто бы мог подумать, что он, оказывается, бог пения!»
Первое действие этой оперы происходит в Петербурге, и именно туда вскоре впервые направился Карузо. Он подписал контракт с импресарио Антонио Угетти на сезон 1898/1899 года на выступление в театре консерватории в Петербурге. Труппа Угетти была выдающейся по составу, в нее входили «король баритонов» Маттиа Баттистини (его морской болезни, не позволявшей ему гастролировать в Новом Свете, мы обязаны четырнадцатью сезонами, проведенными великим певцом в России), Луиза Тетраццини, Витторио Аримонди и, что знаменательно, – «ангельский голос» – тенор Анджело Мазини, который, имея огромную славу, поддержал молодого коллегу.
Карузо в первый свой приезд в Россию спел в «Травиате», «Богеме», «Лючии ди Ламмермур» и «Сельской чести». Вскоре Карузо вернулся в Петербург и расширил свой репертуар, включив в него также «Аиду», «Бал-маскарад», «Мефистофеля», оратории Россини и Перози, «Фауста» и «Марию ди Роган» (последнюю он выучил специально к бенефису Баттистини и больше никогда ее не пел). Великопостный сезон Карузо в составе труппы Угетти провел в Москве, в Большом театре.
Я помню, что когда впервые в жизни я переступил порог артистического подъезда Большого театра, первая мысль, которая пришла мне, семнадцатилетнему юноше, была: «Эту дверь открывали Шаляпин и Карузо!»
Последнее выступление Карузо в России состоялось 19 марта 1900 года, на сцене Большого театра, в благотворительном концерте в пользу солдат, получивших увечья на государственной службе.
Хотелось бы упомянуть о «русской» дискографии Карузо. Сохранились его записи арии Ленского (по-итальянски и по-французски) и Нерона (из оперы «Нерон» А. Рубинштейна, по-французски), а также трех романсов П. Чайковского – «Отчего», «Серенада Дон Жуана» (по-французски) и «Пимпинелла». Ходили слухи о возможном его участии в постановках «Пиковой дамы» (ее в итоге спел Лео Слезак по-немецки) и даже «Садко» в Метрополитен-опере, но эти планы остались неосуществленными прожектами.
Говоря о взаимоотношениях Карузо и Шаляпина, двух гигантов, двух символов оперного театра рубежа XIX и XX веков, нужно сказать, что вместе они выступили лишь единожды – это было возобновление в театре Ла Скала оперы Арриго Бойто «Мефистофель». Взаимоотношения между Артуро Тосканини, дирижировавшим этой оперой, и Шаляпиным не были простыми (как во время этой постановки, так и впоследствии Тосканини раздражали музыкальные «вольности» Шаляпина). Вот как вспоминал сам Федор Иванович: «…Манера поведения Тосканини несколько вывела меня из себя. И тогда Карузо объяснил мне, что Тосканини – вроде пса, который без конца лает, но не кусает; дескать, голоса остальных певцов дирижеру известны, со мной же дело обстоит иначе… Карузо произвел на меня самое очаровательное впечатление, весь его облик олицетворял сердечную доброту. А его голос – это идеальный тенор. Каким наслаждением было петь с ним вместе!»
Сближал двух великих артистов еще один дар – дар рисовальщика-карикатуриста. Этот дружеский шарж на Шаляпина был сделан Карузо во время их встречи в 1912 году, во время гастролей оперы Монте-Карло в Опера Гарнье. Легендарный директор Рауль Гюнсбург мечтал соединить Карузо и Шаляпина в одном спектакле, но получился лишь совместный благотворительный гала-концерт в пользу погибших при катастрофе на французской подлодке La Pluviôse, где Шаляпин и Титта Руффо пели акт из «Севильского цирюльника», а Карузо, также с Руффо, – акт из «Риголетто». Видимо, в это же время польский художник Тадеуш Стыка написал знаменитый тройной портрет трех оперных гигантов – Руффо, Карузо и Шаляпина, портрет, растиражированный в виде открыток по всему миру (в те годы оперные певцы были в ранге поп-идолов).
И тут я не удержусь и приведу пусть всем известные, расхожие, но очень трогательные строки Федора Ивановича, написанные им в бывшей гримерке Карузо в Метрополитен-опере, уже после смерти коллеги:
Сегодня, с трепетной душой,
В твою актерскую обитель
Вошел я, друг далекий мой!
Но ты, певец страны полденной,
Холодной смертью пораженный,
Лежишь в земле – тебя здесь нет!
И плачу я! И мне в ответ
В воспоминаньях о Карузо
Тихонько плачет твоя муза…
Но не надо думать, что карьера Энрико Карузо и его восхождение к успеху были легкими. Он долго «усмирял» свой голос, ему пришлось впоследствии из-за огромных нагрузок сделать несколько операций на вокальных складках, его личная жизнь была и бурной, и драматичной, отношения с детьми были непростыми, человеком он мог быть очень разным. Сводить его характер к образу обаятельного, всегда веселого и компанейского неаполитанца было бы большим заблуждением. Несмотря на то, что он царил в самом богатом театре мира – Метрополитен-опере в Нью-Йорке, являясь его беспрецедентным box office maker (кассовым артистом), у него были и спорные спектакли. Впрочем, как и у любого, даже самого стабильного певца.
Вот как писал в своем очерке «Титта Руффо, Карузо и Шаляпин» педагог и теоретик вокального искусства Жорж Кунелли: «Хотя мало кем восхищались так, как Карузо, у него имелись, понятно, и недоброжелатели, формировавшие группы поддержки его соперников, а их разногласия с противниками порой приводили к бурным сценам. Хорошо помню, как наутро после его миланского спектакля 1916 года знаменитая Галерея превратилась в поле битвы между сторонниками неаполитанца, возглавляемыми лидером клаки, и поклонниками баритона Луиджи Монтесанто, который грандиозным успехом своего выступления в «Паяцах» полностью затмил знаменитого партнера. Я добавил свой критический отзыв к начавшейся перепалке, а затем разразилась такая буря, что для наведения порядка вызвали полицию. Мне пришлось ретироваться с подбитым глазом, но без котелка и нот, оставленных на месте схватки».
В заключение приведу несколько исторических деталей, освещающих жизнь и уход Карузо. Соперничество – это официальная среда жизни оперного певца – тенора в особенности (вспомните отечественную войну лемешисток и козловитянок). Оно сопровождало Карузо на протяжении всей жизни (достаточно вспомнить его приход в Метрополитен, где до него царил Жан де Решке, и многие в Мет не сразу приняли вышедшего из низов неаполитанца, сравнивая его с аристократом-поляком), не оставило оно его и после его ухода. Только в ином виде. Уже его последователи стали бороться между собой за титул «наследника Карузо». Один (Ипполито Ласаро) обращался к публике во время спектакля: «Внимание! Сегодня вы слушаете первого тенора мира!» Другой отмежевывался как мог от сравнений с Карузо и даже книгу свою назвал «Я не хотел жить в тени Карузо» (Беньямино Джильи).
Вторым Карузо называли всех – даже женщин! (Луиза Тетраццини – «Карузо в юбке».) Ну а без упоминания Мартинелли, Дзенателло, Пертиле, Дель Монако, Корелли в сравнении или в параллель с Карузо ни один разговор об опере не обходился. Но, как верно сказал уже упомянутый мною Лаури-Вольпи, «предоставим же Карузо, “что, как орел, над прочими парит”, его одинокой славе и будем считать его случай уникальным в вокальной “орнитологии”».
В честь Карузо в Нью-Йорке была изготовлена гигантская восковая свеча на средства благодарных ему людей. Эта свеча должна была зажигаться раз в год – в день его рождения. Установлена она была в Америке в церкви Св. Помпея. По расчетам, при этом условии свечи должно было хватить на восемнадцать веков.
В 1921 году, в год смерти Карузо, родились три величайших тенора ХХ века – Франко Корелли, Джузеппе Ди Стефано и Марио Ланца. Как это символично… Любопытно, что последний принес Карузо вторую волну популярности, снявшись в оскароносном байопике «Великий Карузо». Этот фильм, как и итальянская кинокартина «Молодой Карузо» с голосом Марио Дель Монако, в свою очередь, заразил любовью к опере многих молодых людей и вдохновил их на занятия пением. Среди таких были и Владимир Атлантов, и Муслим Магомаев, и несть числа другим. Отзвук голоса Энрико Карузо будет звучать не только в его записях на пластинках – прекрасных, но технически несовершенных, не только в вокальных фантазиях его поклонников и биографов, главное – он будет звучать в голосах теноров будущего, пусть даже мало похожих на оригинал, но стремящихся приблизиться к этому легендарному эталону, к этому вокальному, личностному и историческому феномену, называемому «Энрико Карузо».
