Персона
В декабре на полках отечественных книжных магазинов появилась русскоязычная биография Макса Регера «Работа вместо жизни». Ее выпуск приурочен к предстоящему юбилею композитора – в марте 2023 года исполнится 150 лет со дня его рождения. Переводчиком фундаментального труда, изначально опубликованного на немецком языке в 2015 году издательством Breitkopf & Härtel (автор – Сюзанна Попп), выступил Виктор Шпиницкий (ВШ). Для него этот опыт стал новой ступенью в изучении жизни и творчества композитора, а также культурного ландшафта рубежа XIX и XX веков. «Работа вместо жизни» помогает определить место Регера в контексте его эпохи и создает объективный портрет первого представителя постмодерна в западноевропейской музыке.
О том, как создавался перевод первой столь обстоятельной в русскоязычной музыкальной литературе биографии Макса Регера, Виктор Шпиницкий рассказал Юлии Чечиковой (ЮЧ).
ЮЧ Формулировку первого вопроса я подсмотрела у Нормана Лебрехта, точнее, в его книге Why Mahler? Хочу перефразировать это высказывание и спросить: Why Reger? Регер фактически стал героем твоей биографии как переводчика. Как возник интерес к этому композитору и почему он остается для тебя такой привлекательной творческой личностью?
ВШ Интерес к музыке Макса Регера пробудился у меня, когда в начале девяностых годов я познакомился с его фортепианным циклом «Листья и цветы» и другими произведениями, что были доступны живущему в провинции человеку в эпоху, которая предшествовала появлению нотной библиотеки IMSLP и других подобных Интернет-ресурсов. Характеризуя свои тогдашние впечатления, вслед за Сергеем Прокофьевым, посетившим один из концертов немецкого музыканта в Санкт-Петербурге в 1906 году, могу повторить: «Меня поразило, что Регер сопоставлял отдаленные тональности с легкостью, как будто это были первая и пятая ступени». Но, конечно, дело не только в этом. На мой вкус, Регер писал ярко индивидуальную, полную поэзии, приковывающую к себе внимание музыку, в которой искусно переплетаются барочные, классические и романтические традиции. У него есть абсолютные шедевры, среди которых в первую очередь следует назвать Вариации и фугу на тему Моцарта для оркестра. Невероятно жаль, что эти жемчужины музыкальной литературы так редко звучат или вообще не звучат в наших концертных залах! Иные причины моего столь долгого интереса к творчеству немецкого мастера трудно облечь в слова: это, что называется, «химия», неохотно поддающаяся вербализации.
ЮЧ Как изменилось твое отношение к нему после того, как ты окунулся с головой в его биографию?
ВШ Я и раньше подозревал, что Регер был редким трудоголиком, но масштабы «бедствия» стали мне ясны только при чтении биографии, написанной Сюзанной Попп: недаром ее книга называется «Работа вместо жизни». Земной путь Регера продолжался всего 43 года, при этом каталог его произведений, изданный в 2010 году, насчитывает 1616 страниц! А ведь ему приходилось не только сочинять музыку – он постоянно давал концерты как пианист, органист и дирижер, писал статьи для различных газет и журналов и много преподавал! Когда я думаю об этом музыканте, мне становится нестерпимо стыдно: в сравнении с ним я абсолютно неисправимый лентяй.
ЮЧ Расскажи о коммуникации в процессе перевода с фрау Попп.
ВШ За два с лишним года, ушедших на перевод, я написал автору книги 155 писем и на все получил обстоятельные ответы. Мы обсуждали вызвавшие у меня затруднения пассажи в тексте биографии и различные обороты в письмах Регера, ведь подчас он обращался к реалиям, которые совершенно непонятны современному читателю (не только русскому, но и немецкому) и которые требовали особого к себе внимания. Без помощи госпожи Попп мне было бы гораздо сложнее идти по переводческому пути, и я крайне признателен ей за сотрудничество! Надо сказать, это мало с чем сравнимое счастье и везение, когда переводчик может развеять одолевающие его сомнения с помощью автора книги, которую переводит.
ЮЧ Насколько я понимаю, в процессе перевода немецкоязычного оригинала текст значительно вырос в объеме. За счет чего это произошло? Предполагал ли ты такой исход?
ВШ В сравнении с немецким изданием в русском только два относительно коротких новых текста – это предисловие переводчика и обращение автора к русским читателям. Страниц в переводе действительно больше, чем в немецкой версии, но причина кроется не в том, что мы с автором существенно дополнили оригинал. Просто мне пришла идея сделать эту книгу такого же формата, какой имеет предыдущая, которую я выпустил почти пять лет назад, – «Макс Регер: “Прошу слова!”» с письмами и статьями композитора: одна из двух не будет «выпирать», если кто-нибудь вдруг пожелает поставить их рядом на полке. Выбранный мной формат несколько меньше формата немецкого издания. В этом все дело.
ЮЧ Обратила внимание, что на соседних страницах в книге может располагаться как историко-биографический материал, так и чисто музыковедческий. Сильно ли отличается терминология, характер немецкой музыковедческой литературы от отечественной? Какие нюансы наиболее существенны при работе с переводом с немецкого?
ВШ Терминология, используемая в книге при анализе регеровских произведений, думаю, будет абсолютно понятна читателю, получившему образование в российских консерваториях и музыкальных училищах. Ничего «специфически немецкого», требующего освоения соответствующих музыковедческих трудов, в ней нет. Другое дело – реалии и бытовой язык конца XIX – начала ХХ века. Сюзанна Попп пишет, что этот язык «больше не в ходу даже у немецких читателей», и над некоторыми загадками, связанными с ним, мне пришлось изрядно поломать голову.
ЮЧ Как сам оцениваешь, чему ты смог научиться во время создания этого перевода?
ВШ Работа с текстом такого объема – а в нем около двух миллионов печатных символов! – прежде всего учит обращению с крупной формой, умению ее охватить, не упустив при этом важные детали. Кроме того, мне пришлось решать и сугубо технические задачи: благодаря позволению немецкого издательского дома Breitkopf & Härtel, опубликовавшего оригинальную версию биографии Регера, я не только переводчик книги, но и ее издатель. В подобном совмещении ролей, при всех трудностях, есть несомненный плюс: я мог всецело контролировать ход событий, связанных с рождением тома. Это совершенно новый для меня, но очень интересный и полезный опыт, который, надеюсь, пригодится мне и в дальнейшем.
ЮЧ Расскажи, в каком режиме ты обычно работаешь над переводом? Начинаешь с первой страницы и идешь далее в направлении последней, или же выделяешь наиболее интересные по теме главы, а потом берешься за все остальное?
ВШ После предварительного ознакомления с текстом книги я переводил страницу за страницей, главу за главой, стараясь ежедневно выполнять некую «норму». Когда перевод очередной главы был окончен, я возвращался к ее началу и, сверяясь с оригиналом, вносил в текст изменения и уточнения, попутно консультируясь с автором, Сюзанной Попп, и моими коллегами, среди которых в первую очередь назову Юлию Гербер и Леонида Пелешева.
ЮЧ Какими решенными тобой переводческими задачами, связанными с этой книжкой, ты больше всего гордишься?
ВШ Перво-наперво я был удивлен, что вообще добрался до конца этой, мягко говоря, немаленькой книги: в русском издании почти девятьсот страниц! С текстами такого объема мне прежде работать не доводилось. Но нельзя же было не отметить стопятидесятилетие Регера! Признаюсь, что особые трудности доставил мне перенос на русский язык шуток композитора, часто основанных на игре слов, и изобретенных им неологизмов, вроде «скотографический портрет»: так иронично он охарактеризовал одну из своих фотографий. Когда удавалось не пересказать, а именно перевести такие «словоизъявления» и обойтись без примечаний, меня посещало чувство, что я одержал маленькую победу, ибо трудно забыть едкую ремарку Умберто Эко о том, что примечание в переводе – это поражение переводчика.
ЮЧ Каким ты себе представляешь читателя этой книги? Она имеет маркировку 18+. С чем это связано?
ВШ Из песни слов не выкинешь: у Регера были привычки, которые мы с полным правом назвали бы вредными. Никакой, так скажем, криминальной составляющей в них нет, но подумалось, что демонстрировать эти пристрастия подрастающему поколению негоже, ведь обаяние регеровской личности весьма велико. Что же касается адресатов «Работы вместо жизни», в первую очередь это, конечно, музыканты – исполнители и педагоги, а также музыковеды. Но и любители музыки, особенно те, кто интересуется западноевропейским искусством рубежа XIX и XX столетий, надеюсь, найдут на страницах книги немало нового и занимательного.
ЮЧ Если бы у тебя была возможность задать Регеру вопрос, что бы ты спросил?
ВШ Если можно было бы задать только один вопрос, я бы спросил, действительно ли он окончил и перенес на нотную бумагу последнее сочинение, над которым работал перед самой смертью в мае 1916 года, – Andante и рондо-каприччиозо для скрипки с оркестром. Издателю Генри Хинрихсену он писал, что ему осталось «лишь еще раз тщательно просмотреть партитуру», но в итоге до нас дошли только фрагменты этого цикла. В 1930-х годах американский скрипач Флоризель фон Ройтер завершил произведение, для чего, по его признанию, устраивал спиритические сеансы и вызывал дух Регера. Полным же авторским вариантом пьесы мы, увы, не владеем. Если бы жизненный путь композитора не прервался так неожиданно рано, кто знает, быть может, скрипичный репертуар обогатился бы прекрасным сочинением, которое и поныне звучало бы наравне с признанными шедеврами выдающихся мастеров.
