События
Вот так, живешь-живешь на свете, и мнится тебе, что все уже слышала, все знаешь: кто как сыграет, чего от кого ожидать. И тут приедет Зубин Мета в Санкт-Петербургскую филармонию, поднимет палочку, глянет зорко – и преобразится оркестр ЗКР, зазвучит ярко, живо, полнокровно, вовлечет в малеровский универсум. И после примиряющего финала Третьей симфонии мир вновь обернется к тебе лучшей стороной.
Выражение «встал за пульт» применительно к Мете – чисто риторическое. Он почти никогда не заглядывает в партитуру, многое дирижирует по памяти. Вот и на петербургском концерте провел наизусть Третью симфонию Малера; его интерпретация стала в некотором смысле откровением.
С первых же тактов поразило звучание оркестра: насыщенное, мощное, слитное. Звуковой баланс сложился практически идеально – давно такого не слышала у Академического оркестра филармонии. Струнная группа демонстрировала лучшее, на что способна: сочное вибрато, глубоко и резко прочерченные линии мелодического рельефа. Скрипичные соло и дуэты игрались концертмейстером оркестра Львом Клычковым и его партнером по пульту Павлом Поповым со страстью, искренностью и похвальной точностью. Медная группа, как и следовало ожидать, периодически сбоила, но даже это не портило общего впечатления. Потому что на некотором высшем уровне постижения целого мелкие шероховатости не портят общей картины.
Драгоценное переживание полноты бытия Мета подарил каждому, кто хотел и мог слушать. Зал сидел, замерев, боясь пропустить хоть ноту: никто не хлопал между частями, не было слышно звонков смартфонов – и это одно доказывало, что в тот вечер в Большом зале Петербургской филармонии совершалось нечто значительное. Нежно, воркующим грудным звуком, проникновенно и очень женственно спела в четвертой части Елена Манистина: «O Mensch! O Mensch!..» – квинтэссенция смысла симфонии была заключена в тихом зове ночной природы к человеку.
Чувствовалось, как комфортно и спокойно ощущает себя Мета с петербургским оркестром, а музыканты – с Метой. Никакого психологического барьера: только огромное уважение, которое испытывали музыканты к дирижеру, а дирижер – к прославленному оркестру. Маэстро выстраивал монументальную форму пантеистической симфонии, претендующей на полноту охвата мироздания, описание всей неживой и живой природы, неспешно и прочно, без труда ориентируясь в огромном запущенном саду малеровского «дикого рая».
В Третьей симфонии Малера, с ее светлыми восторгами и глубокой философской подоплекой, расцветает наивно-песенная романтическая мелодика, что трогает сердца миллионов. И Мета, некогда отличавшийся сугубо маскулинной, мужественной и твердой манерой дирижирования, не чуждый эффектной позы и театральности, сейчас, на склоне жизни и карьеры, раскрылся неожиданной стороной. Несчетное количество раз он исполнял Третью Малера. Но в этот раз симфония под его управлением была словно освещена мягкими закатными лучами. Мета дирижировал как в последний раз, щедро открывая сердце, рассказывая историю своей жизни, делясь личным, сокровенным знанием со всем человечеством.
