Вокруг Дебарга. Вокруг противоречий

«Мы просим слушателей не аплодировать между произведениями» –  ремарка-напоминание сразу подготовила нас к тому, что сольный концерт в одном отделении с подзаголовком «Вокруг Скарлатти» не будет только собранием разнохарактерных и дополняющих друг друга пьес, но стройной по замыслу авторской сюитой, уравновешенной даже на уровне тонального плана. Работая над статьей, я пересматривала интервью Дебарга и была рада согласиться с его мыслью о единстве музыкального языка, единства в разнообразии. Эта идея и без дополнительной подсказки отчетливо прослушивалась в течение вечера. Между Бахом и Бахом (вначале – Итальянский концерт, в завершение – Токката № 2 до минор) – шесть сонат Доменико Скарлатти в обрамлении пьес Стефана Дельпласа и Люки Дебарга. Дело даже не в том, что эти последние, пришедшие из XXI века, устремлены в тональное прошлое, а первые рядом с ними приобрели черты образцовой современности. Их связи выстроены не по горизонтали, а по вертикали, как естественно сосуществующая в одном времени звуковая среда. И поэтому не стоило удивляться подчас романтизированной (или кажущейся такой) трактовке Скарлатти или ассоциациям между шестым Клавирштюком Дельпласа и романтической фортепианной литературой, скажем, Интермеццо Брамса, только переписанным в стиле саундтрека к современному фильму.  

Дебарг уже знакомил московских слушателей со своим прочтением Скарлатти и Баха. Но в этот раз новое контекстное звучание привело (во всяком случае, меня) к мысли, что притягательность артиста заключена в скрытой противоречивости. Что его самого привлекает? Виртуозная свобода? В Итальянском концерте было что-то, да простят меня поклонники, от игры по-школьному, стремления с ученической аккуратностью провести голоса, темы, противосложения. Но стоило так подумать, как Скарлатти зазвучал утонченной «игрой в бисер» (но не «в жемчуг» фортепианного перле). Звук? Как будто пианист не стремится к самодовлеющему колористическому богатству. Но в Баркароле Форе, исполненной на бис, вдруг родилась струящаяся мягкость sotto voce. Строгий интеллект, логика формотворчества? В моем представлении Дебарг скорее интуитивный, импульсивный музыкант-импровизатор. Это больше всего слышалось в его собственных пьесах. И с каждой из них приходило постепенное раскрепощение, так что самой выразительной и яркой показалась последняя треть программы, включая коду из бисов. Иные противоречия высветила прокофьевская программа, сыгранная накануне.  

Дебарг презирает техническую одержимость, возведенную в ранг спорта. Однако, думаю, он задет скептическим отношением к его технической оснащенности, желанием уколоть в эту профессиональную ахиллесову пяту. И вот он играет Второй фортепианный концерт Прокофьева, обращается к могучему киту пианизма. ХХ век нередко называют веком Стравинского и «Весны священной», но он в не меньшей степени мог бы называться веком Второго фортепианного концерта Прокофьева. Если в моих словах есть преувеличение, то не слишком большое. Настолько многообразен, широк и вместителен этот великий концерт. В нем замечаешь рахманиновское томление и лапидарные ритмы Стравинского, тени Равеля и Бартока, Аполлинера и Саши Чёрного.   

Грандиозный концерт оказался все же грандиознее интерпретатора. Это был особый Прокофьев и в общем непривычный – чересчур конкретный, прямолинейный модернист (догадываюсь, что сам исполнитель ощущает его поэтичнее, острее). Ток шел, но свет не загорался. Импровизационность отошла в сторону, чтобы уступить место стабильности темпов, ритмической тщательности, отзывчивому вниманию к оркестру, другим по-настоящему ценным качествам. Только с ними, по всей видимости, не пришел масштаб. Как и в сольном выступлении, Дебарг освободился постепенно, к третьей и четвертой частям. Они вовлекали большей искренностью и азартом. Аккомпанемент был предупредительным и строгим. Юрий Иванович Симонов помогал сверхнадежно, бережно выстраивал баланс. Кто знает, в определенном смысле это же могло умерить взаимное напряжение оркестра и солиста, несколько остудить кульминации. Однако концерт прозвучал.  

Не в пример другим солистам Люка Дебарг остался и на второе отделение, чтобы послушать Седьмую симфонию. Это проявление любви к Прокофьеву, к музыке вообще, уважение к партнерам не может не вызвать самой искренней симпатии. И если наш гость озабочен поиском прокофьевской поэзии, то он мог ее повстречать.  

Она появилась уже в начале, в главной сквозной теме у скрипок, и продолжилась дальше, от предложения к периоду, от раздела к части. Никакого стремления к внешним эффектам. Акценты не резки, линии пропеты. Основной штрих у струнных – широкое деташе, стаккато с амортизированной атакой, незаметные смены смычков. Благодаря запасу времени и прослушанным голосам в середине фактуры, звук – на воздушной подушке. Динамика приглушена, без яркого света, очерчивающего границы форм. Паузы не обострены. Словно указанием к первой части – moderato (умеренно) дирижер, как ключом, открыл всю симфонию. Собственно, первая часть началась в темпе значительно более медленном – рискованный шаг, если не обладать мастерством пластичного течения музыкального потока, каким обладает Симонов. Но эта неспешность оправдала себя стройностью пропорций всего цикла и умеренным финалом, который не утратил при этом настроения vivace, то есть свежести, озорства, а завершился (по авторскому замыслу) истаивающим светом, так похожим на отгорающие искры вагнеровского «Заклинания огня». Вся симфония – в мягкой дымке, не юношеская, но воспоминание о юности без грусти – проведена Юрием Симоновым с доверием к оркестру и нужной мерой свободы, чтобы дать музыке самой состояться. А лучшим подтверждением тому было чувство, что все закончилось, едва начавшись.  

…Обмениваясь впечатлениями после концерта, мы с друзьями признавались друг другу, что больше всего не хотим, чтобы все закончилось, только начавшись. Мы ждем продолжения сезона и новых впечатляющих событий, подобных концертам, о которых шла речь в статье. Завершая ее, мне хотелось бы поблагодарить исполнителей за искусство, Люку Дебарга еще и за смелое решение приехать, за преданность российской аудитории. Уж она отвечает ему теплой сердечностью. В конце концов, именно здесь не бывает, не должно быть противоречий. Это здорово!