Как парадоксально наше сегодня! В дни, когда общество, занимающееся архивами о невинно убиенных в сталинских застенках и лагерях, объявляется «иностранным агентом», в стенах московского Музея истории ГУЛАГа при активном содействии Министерства культуры РФ силами молодого оперного театра Conlucia состоялся беспрецедентный по совпадению с «гением места» проект. 24 и 25 ноября впервые в России была представлена сценическая версия оперы Луиджи Даллапикколы «Узник» (Il Prigioniero), сочиненной в 1943–1948 годах.
«Ну, наконец-то!» – подумала я. С отроческих лет увлечения историей вообще и Поздним Возрождением, эпохой Контрреформации особенно преемственность традиций и методов Suprema (так возвышенно называли инквизицию в годы ее владычества) нашими «доблестными» органами из трех или четырех букв, логически сопоставленная с рассказами бабушки о судьбах родных, осужденных по 58-й статье, была мне ясна как дважды два. Об этом сходстве стыдливо молчали тогда, в 1970-х, безмолвствуют и ныне.
Композитор взял сюжет из XVI века по мотивам рассказа «Пытка надеждой» Вилье де Лиль-Адана с добавлением деталей из «Легенды о Тиле Уленшпигеле» Шарля де Костера. Узник у Даллапикколы, самого себе либреттиста, уже не рабби Асер Абарбанель, схваченный инквизицией из-за богатства, а безымянный гёз – борец за свободу Фландрии. То есть из всех отмеченных в веках злодейств Святой службы выбран самый политизированный эпизод –Гражданская война во Фландрии, восстание гёзов 1572 года, в которой местные протестанты выступили против испанских оккупантов-католиков. Кровавые «разборки» с обеих сторон продолжались вплоть до 1648 года, когда на «пепле Клааса» было образовано первое в истории буржуазно-демократическое государство – Голландская республика (ныне Королевство Нидерланды).
Композитор Луиджи Даллапиккола (1904–1975), перенесший на себе лишения двух мировых войн, проведший детство в Истрии, части Австро-Венгрии, а при режиме Муссолини подвергавшийся риску из-за жены-еврейки, – последовательный антифашист, знаток как итальянского оперного материала от Монтеверди до Пуччини и Казеллы, так и опусов Вагнера, Дебюсси, Равеля и других; один из первых итальянцев, решивших опробовать новую серийную технику, додекафонию, придуманную Антоном Веберном. В своей камерной, около 50 минут звучания, опере «Узник» он создал универсальную притчу не о вечной нарицательной инквизиции как надзоре за инакомыслием (сия инстанция просуществовала де-юре с 1215 по1908 год), а о всевластии любых спецслужб по подавлению свободы личности.
Абстрактные формальные симметрии, из которых состоит произведение, растворяются в абсолютной интеграции закрытых музыкальных вокальных и инструментальных форм: баллада Матери в прологе, ария Узника в трех строфах во второй сцене, три ричеркара во время побега заключенного в третьей сцене. У Даллапикколы додекафония не была настроена как код и система, но как чисто внутренний выразительный опыт, в котором он объединил тональные критерии в музыке, становящейся все более концентрированной к финалу, развиваясь по схеме триллера.
Отсутствие оркестра – самая большая печаль этой премьеры. В маленьком зале с темно-кирпичными стенами партитуру воссоздавало подзвученное электрофортепиано – блестящая концертмейстерская работа Алексея Кириллова. Сцена без занавеса и кулис, минимальный бюджет на оформление – только свет, видеопроекция (художник Илья Смирнов), создающая и тюремную решетку, и лабиринт страшного здания святейшего трибунала, и зарево финала. Стильные костюмы вне эпохи (Анастасия Образцова), точная и как бы «незаметная» режиссура Карины Ивановой-Даниловой. Чистый и стройный хоровой ансамбль (Глеб Кардасевич), четкая дирижерская рука Станислава Майского.
Заглавная партия Узника определяет общий настрой спектакля. Часто в европейских постановках ее поручают достигшему зенита драматическому баритону, даже бас-баритону. Единственное концертное исполнение «Узника» в 2015 году на сцене Мариинского театра было рассчитано на харизматичного баса Евгения Никитина, незадолго до того спевшего эту роль в Париже и Барселоне. Наш Узник – Василий Соколов, солист Камерной сцены Большого театра, лирический баритон с красивым меланхоличным тембром и кругловатой фигурой в пестрых «домотканых» лохмотьях. Никакой не герой – юный простак, сломленный застенком. С изощренно трудной вокальной линией он хорошо справился, актерски был искренен и вызывал сочувствие. Но ощущение, что партия Узника ему несколько «на вырост», все же осталось.
Абсолютное попадание – образ Матери в исполнении Ольги Луцив-Терновской, солистки МАМТ с мягким выразительным сопрано, чья возрастная патина только углубляет не скрываемый автором жертвенный архетип Мадонны. Ее экспрессивный монолог в ожидании последнего свидания с сыном на текст поэмы Гюго «Роза инфанты», повествующий о Филиппе II, символизирующем Смерть, открывает оперу. Для полноты сходства с Марией на Матери –небесно-голубое одеяние и алый шарф.
Полная неожиданность – Тюремщик, оборачивающийся в финале Великим Инквизитором, в исполнении солиста «Геликон-оперы» Виталия Серебрякова. Кульминация оперы – дуэт Тюремщика, ласково называющего Узника «брат» (fratello), прикидываясь если не гёзом, то сочувствующим, передающим новость о восстании в Генте, дающим несчастному хлеб и надежду на свободу, оставляя дверь темницы открытой. Богатый драматический тенор Серебрякова с баритональными низами, его молодцеватая офицерская выправка в милитари-костюме добавляют притягательного обаяния образу злодея. Все перечитанное накануне о Торквемаде, Беллармино и прочих «великих» инквизиторах стало лишним. Ну не играли они после приговора в кошки-мышки с уже пытанными ломаными еретиками! Вспомнился чертовски обаятельный Вальтер Шелленберг – начальник внешней разведки Третьего рейха и бригадный генерал в 35 лет, мастер многоходовых политических интриг, избежавший «вышки» Нюрнбергского трибунала, сумевший расположить к себе, пленному, даже американских коллег-разведчиков.
Болезненная отсылка к «оперативной памяти» – финальное аутодафе. Инквизитор на высоком троне-стремянке, не спеша пьющий из кубка вино (или причастие?). Узника со всех сторон обступают прошедшие сквозь зал стражники-миманс. Их гремящие квадратные щиты узнаваемы, будто не театральный реквизит, а взятый напрокат инвентарь московских силовиков.«Liberta?» – именно так, вопросительно, произносит свое последнее слово идущий на костер Узник.
Закончу цитатой Джордано Бруно, самого героического Узника инквизиции: «Дедалов сын себя не обесславил паденьем; мчусь я той же вышиной!» (сонет № 16 из книги De gli eroici furori,1585).
Проект постановки оперы «Узник» реализован оперным театром Conlucia при финансовой поддержке Министерства культуры РФ, грант предоставлен ООО «Российский культурный фонд».