Я/Мы/Тарства

Она натянута как струна: осанка, подчеркнуто острые черты лица, картинки внутреннего видения. Сосредоточенность, стиль, сила. Перед выходом на площадку к ней лучше не подходить: фонит за несколько метров. Смотрит в одну точку, принимает таблетку, заученным жестом поправляет волосы. И идет на сцену, чтобы захлестнуть зал своей энергией: давая ли очередное интервью, скажем, Адаму Гопнику из The New Yorker, репетируя ли произведения классиков вперемешку с современными авторами, дирижируя ли симфониями. Ставит необходимость проживания собственных эмоций выше бережного отношения к людям. Делает то, что хочет, берет тех, кого считает нужным, живет по придуманным законам. Да и беспокоиться, честно говоря, ей шибко уже не о чем. В любой непонятной ситуации список регалий — премии, записи, победы — запросто можно будет набросить на любой роток. Кроме разве что своего, готового по вечерам кричать от боли, одиночества и удушья собственными мыслями.

Практически каждое описание этого фильма начинается фразой: «Картина об известнейшей женщине-­дирижере, которая…» Которая — что? Каждый из нас не без греха, что уж говорить о тех, кому выделено сердце побольше. Все начинается с красивого эссе, рассказа «о жизни интересного человека», парадного портрета Лидии Тар в золоченой раме: где родилась, у кого училась, какой путь прошла, чтобы возглавить Берлинский филармонический оркестр, с какими сложностями встретилась. Без подробностей, но красиво. Максимально обтекаемо и с большим количеством слов. Вот она на встрече в центре внимания, вот дает интервью журналистке-­фанатке, вот в кулуарах любезно общается с поклонниками, вот проводит мастер-­класс, который выйдет боком, вот едет с ассистенткой в аэропорт, обсуждая текущие дела. А вот, как бы перелистнув страницу партитуры, усталой походкой заходит в квартиру, где ее всегда ждут партнерша Шэрон (Нина Хосс) и их приемная дочь.

И из той самой легендарной женщины-­дирижера превращается в простого человека с морщинками на лице и желанием поскорее уснуть.

Тар работает: совсем скоро состоится долгожданная запись Пятой симфонии Малера — его самого сложного и загадочного произведения, к исполнению которого она двигалась много лет. Почему Малера? А почему бы и нет: автор страстный, эмоциональный, многогранный, мечта многих дирижеров с мировым именем. Так бы шло и шло, но скелеты, как известно, вываливаются не по нотам: дирижер(ка) Криста, давняя знакомая Тар, совершает суицид, обвинения за доведение падают на Лидию (о ней вообще рассказывают интересные истории, связанные с протеже). Ну а дальше примерно понятно: если подозреваемый — значит, виновный. Уничтожение безупречной репутации, отмены, ролики, внезапные интервью, новые признания. И полное крушение жизни, создаваемой десятилетиями.

Говорят, Малер был избыточно внушаем. Верил в знаки, связывал одни события с другими космической нитью, боялся посмертного наказания. Тар же, кажется, ничто ни с чем не связывает, живет так, как считает нужным, без мыслей о последствиях. Безусловный гений, сгусток противоречий, клубок внутренних страстей при внешней непоколебимости, диктатор со стеклянным сердцем, способным взорваться от высоких температур. Женщина явно с темным прошлым, с фамилией, написанной через «а́», что может отсылать и к венгерским корням, и к арабским, и к банальной придумке. Кстати, с персидского языка слово «тар» переводится как «струна» или «нить». Острая, честная, напрочь бескомпромиссная — эти характеристики лучше всего подходят к работе Кейт Бланшетт (Тодд Филд неоднократно подчеркивал, что писал сценарий именно под нее) в роли Тар. Ничего не боится, сливается с персонажем до малейших штрихов, без тени сомнений воплощает эту женщину так, что возникает полное ощущение реальности человека. Правильнее даже сказать, соединяет лица и маски, играет женщину-­Тар, которая играет в дирижера-­Тар. На контрастах, синкопах и переливах, с такой глубиной проживания, что недосягаема большинству.

Размышляет о философии и гендерной предвзятости, но не знает, кто такая Клара Цеткин, говорит о понимании, но в недопустимой форме ставит на место девочку, достающую дочь в школе, питает любовь к Малеру и верит, что сила Пятой — во влюбленности композитора в супругу Альму, но боится разговоров по душам. Надо сказать, «Тар» — вообще максимально ловкое кино (хоть и с избыточным таймингом), скроенное из противоречий и контрапунктов. Удачное соединение интимного и известного, понятного и недосягаемого, противопоставление возвышенного, живущего в концертных залах, и земного, обитающего в захламленных грязных квартирах и на жутких задворках. Михаэль Ханеке с хрестоматийным напряжением, помноженный на до поры веселую «Репетицию оркестра» Феллини. Секрет успеха здесь еще и в том, что Филд, помимо качественной режиссуры и соблюдения канонов жанра триллера, стоит к своей героине очень, даже неприлично близко, но не дает никаких оценок. Мол, так и так (или вообще не так), выводы оставим прессе. И делает он все это на таком градусе, что хочется сделать запрос: «Лидия Тар википедия». Да, вопросов к нему больше, чем ответов, но все они или как ноты, или разбросаны по сценам и кадрам, или без труда разбиваются о реплики создателей картины. Или о слова той же Тар, умеющей искусно оформить все в красивую обертку, любящей проворачивать свои «тарства» на публике: произносить пламенные речи о Бахе и гендере, рассказывать о чувствах и об интерпретациях, вещать о Бернстайне, длительности любви и сострадании. Самое удивительное и необычное, что при просмотре фильма отношение к ней меняется со скоростью света: она то отвратительна, то притягательна, то страшна, то мила, никогда не нейтральна. Ее хочется остановить, ей хочется возразить, заставить замолчать, а порой и вовсе пожалеть, завернув в плед, и выдать бокальчик хорошего вина. Выслушать, обнять, успокоить. Но не переработает ли она искреннее тепло в энергию для новых проектов, чистый лист — в репризу прошлого, а непростые мытарства — в отличный сюжет для небольшого рассказа?