Яков Окунь:
Свой голос – самое важное в джазе

Михаил Иконников (МИ) встретился с Яковом Окунем (ЯО) и побеседовал о начале карьеры, преподавании, опыте выступлений с американскими джазовыми звездами и все еще единственном альбоме.

МИ Давай с самого начала. Был ли хоть один шанс не стать джазменом, будучи сыном знаменитого джазового пианиста?

ЯО Был. Но я его упустил. А так – лет в пять меня отдали на скрипку. Позже – и на фортепиано. Все это происходило в Музыкальной школе имени Прокофьева. В ней же в свое время учился и мой папа. Ее я закончил, правда, довольно средне. Так же средне я поступил в музыкальное училище: единственное, что я хорошо сыграл, была джазовая пьеса – транскрипция одной из композиций Билла Эванса, которую мне предложил папа.

МИ Имели ли место родственные связи?

ЯО Наверное, да. Впрочем, мне потом говорили, что эту пьесу я действительно сыграл здорово. Папа на экзаменах не присутствовал – на тот момент он ­где-то гастролировал. Члены экзаменационной комиссии – Александр Сухих, Игорь Бриль, Николай Батхин – отнеслись ко мне довольно строго, несмотря на то, что я всех их знал с детства. Меня приняли, потому что джазовая вещь вышла замечательно.

Интерес к джазу у меня появился в училище. Осознание этого пришло ко мне на репетиции ансамбля к тому моменту уже весьма известного Антона Залетаева. Хотя, конечно, я и раньше присутствовал на различных репетициях: например, оркестра Утесова, где Владимир Васильков сажал меня за барабаны, пока сам Утесов и художественный руководитель Константин Певзнер ­что-то обсуждали. Или на репетициях ансамбля Германа Лукьянова. Или на репетициях моего отца с Тамазом Курашвили или с Валерием Куцинским. По-настоящему я втянулся в это на втором курсе и стал очень много заниматься. Тогда же я познакомился с работавшим в ансамбле Игоря Бриля замечательным педагогом – Николаем Батхиным. Так сложилось, что он сразу взял меня в ансамбль.

Что касается первой папиной похвалы, то дело было так. Папа ­как-то зашел в училище, встретил Батхина, который спросил, слышал ли он мою игру, и поставил сделанную нами запись. Отец был удивлен: оказывается, его сын может играть – и даже неплохо.

МИ В какой момент в твоей жизни появился второй инструмент – барабаны? И когда началось полноценное сотрудничество с твоим родителем?

ЯО Когда он занимался дома, я, как мне казалось, подыгрывал ему, стуча по всему подряд. А уже серьезно открыл для себя барабаны, будучи студентом училища. На мой взгляд, барабаны, духовые, вокал – главные инструменты, особенно в джазовой музыке. Это укрепило меня в мысли о необходимости продолжать заниматься на барабанах, хотя бы на уровне хобби. Я стал ходить в класс к ЕвгениюКазаряну, где познакомился с Димой Севастьяновым…

А полноценное сотрудничество началось, по-моему, в Тбилиси, когда папа пригласил меня поехать к грузинскому контрабасисту, бас-гитаристу и руководителю нескольких известных ансамблей Тамазу Курашвили. Кстати, это были и мои первые серьезные выступления как барабанщика. Сотрудничество с отцом продолжается и по сей день. Во-первых, мне очень нравится музыка, которую он играет. Он один самых интересных музыкантов, которых я встречал или слышал, человек с абсолютно своим «голосом», как однажды о нем сказала Дебора Браун. И не только она, но и многие другие американские музыканты – например, Лю Табакин. Они уважают его именно за это. А свой «голос» – это самое важное в джазовой музыке.

Кстати, некоторое время назад мы записали пластинку в трио с Виталием Соломоновым. В этом есть доля моего продюсерства. Я могу предложить папе сыграть еще ­какую-то пьесу, но исключить – не могу. Конечно, присутствует пиетет.

МИ Если уж заговорили о том, что вы записали альбом, то когда он появится? Выйдет под папиным именем?

ЯО Альбом готов. Я хочу наладить, точнее, возобновить взаимоотношения с «Мелодией», потому что считаю, что у российского джазового музыканта должны быть связи с этим лейблом. И мне кажется, что было бы логично, если бы именно «Мелодия», на которой отец записывался сам и в составах других музыкантов, выпустила его альбом как лидера. Впрочем, ты знаешь, как они к этому относятся. Прагматично и очень разумно. За редким исключением это не приносит никаких денег.

МИ Скажи мне, почему ты сам ограничился одной-­единственной пластинкой? Почему именно на лейбле Criss Cross? За прошедшие с того момента десять лет не раз записывался с другими музыкантами, но как лидер больше в студии не появлялся?

ЯО История такова. Саша Сипягин, который был представителем и одной из главных звезд Criss Cross, ­как-то поставил его основателю Джерри Тикенсу запись нашего квартета, сделанную с моим составом «МосГорТрио» (тогда в нем играли Антон Ревнюк и Саша Машин). Будучи бизнесменом, Джерри заинтересовался и решил, что постсоветский рынок ему интересен. В 2010 году мы в трио с Беном Стритом и Билли Драммондом записали альбом New York Encounter. После его выхода Джерри понял, что его надежды на российский рынок не оправдались. Скорее всего, именно поэтому мы больше так ничего и не сделали вместе, хотя неоднократно потом переписывались, и ­кое-какие планы у нас были. Но, увы, два года назад его не стало. Кстати, мало кто знает, но у меня еще есть запись (вышла в Японии) почти той же музыки – уже со своим трио – с Макаром Новиковым и Сашей Машиным. И, честно говоря, она мне кажется даже более убедительной, чем «крисс-­кроссовская». Видимо, потому что ансамбль к тому времени уже проверил свои силы в этом материале, обкатав его в клубах и филармониях.

МИ Каково это – быть резидентом одного из лучших джазовых клубов России и крупного международного джазового фестиваля?

ЯО Я – счастливый человек. У меня есть вторники в клубе «Эссе». Это мои джемы – дни, когда я играю, что хочу и с кем хочу. И вот уже восемь лет у меня есть феноменальная возможность приглашать в Крым прекрасных музыкантов и выходить на сцену фестиваля Koktebel Jazz Party только с теми, с кем хочу. В отличие от большинства джазовых музыкантов у меня есть такая возможность, и это огромный успех.

Конечно, там тоже бывали разные ситуации. Например, отказы. В 2015 году в последний момент, как ты помнишь, «соскочил» состав саксофониста Гарри Бартца. Спасибо Джо Фарнсворту, моему замечательному другу, который выручил и привез классных музыкантов, включая очень интересного трубача Авишая Коэна. Бывали ситуации, когда все, кого я звал, приезжали, но выступление ансамбля несколько не оправдывало мои персональные ожидания, хотя отзывы прессы и руководства фестиваля были превосходные. Мое постоянное участие в коктебельском фестивале – это удивительное, даже не знаю, чем вызванное стечение обстоятельств. Предположу, что симпатией со стороны основателя фестиваля Дмитрия Киселева. И я это очень ценю и этим дорожу.

В этом году в моем ансамбле играли одни из наиболее востребованных музыкантов современной нью-йоркской джазовой сцены – Марк Уитфилд, уже упоминавшийся выше Джо Фарнсворт, Крэйг Хэнди и Питер Вашингтон. Я был очень доволен выступлением. Программа была инструментальная, в следующий раз хочу привезти вокал. Кстати, не стоит забывать, что все без исключения участники моего состава приняли участие в мастер-­классах, которые на протяжении трех дней проходили в «Эссе». Причем для студентов они были бесплатными. Очень важно было использовать такую возможность, раз уж музыканты согласились поделиться своим мастерством с нашей молодежью. На всех мастер-­классах был аншлаг.

МИ Расскажи о своем педагогическом опыте. Сколько ты уже преподаешь и кому?

ЯО Есть у меня студенты, но уже лет восемь я преподаю преимущественно детям 6–7 лет. Бывают ситуации, когда я не понимаю, как этим детишкам объяснять ­что-то, так как они иногда даже не представляют, что такое джаз. Для меня же это была музыка, с которой я практически родился. Играя на скрипке, в свои пять лет я уже пытался импровизировать. А сейчас очень мало детей с яркой, свободной фантазией, способных сыграть ­что-нибудь не из учебника, интуитивно разобраться в устройстве этой музыкальной вселенной. Мы же начинаем играть на слух, потом мы учимся играть по правилам, а потом, усвоив их, вновь начинаем играть на слух. В любом случае,

я стараюсь прививать вкус к джазу, к хорошей популярной музыке, но без этюдов Черни, без полифонии Баха, без сонатной формы Бетховена, Моцарта, Гайдна не может состояться джазовый музыкант. Джазовая музыка не развилась бы так быстро в первой половине XX века, точнее, по 1960-е годы, если бы великие джазовые умы, таланты, гении – неважно, негритянские, еврейские или с европейскими корнями – не интересовались академической музыкой. 

Они бы так и играли всю жизнь блюз. И это бы не развилось, например, в оркестровые формы.

МИ Ты следишь за тем, что происходит на современной мировой джазовой сцене? Много ли удается слушать?

ЯО Преимущественно я не слушаю современный джаз альбомами. Благодаря тому же Facebook (организация, деятельность которой запрещена в РФ), где у меня много друзей, относящихся к современным звездам, я слушаю или смотрю, что они выкладывают, и таким образом слежу за происходящим. На основе услышанного могу сказать, что Россия очень быстро стала частью этого мирового джазового сообщества. У меня нет никакого негативного отношения к тому, что сейчас происходит в джазовой или околоджазовой музыке. Но при этом у меня странное ощущение, что сейчас время конформизма. Иногда, приходя на концерт, я не могу понять, кто как играет. Потому что звучит такая ласковая, приятная, несодержательная по материалу и форме музыка, что у меня не получается определить, могут или не могут люди играть в контексте той традиции, которую я представляю, а именно джазового музыканта.

МИ Назови трех главных, на твой взгляд, джазовых исполнителей.

ЯО Выбор может показаться странным, так как в нем не будет пианистов. Это Коулмен Хокинс, Армстронг и Арт Блэйки.