Внеклассное чтение
Я люблю незадолго до начала спектакля оказаться перед театром. В зависимости от царящих традиций — где понарядней, где попроще, где с цветами, где без них, — но везде со светящимися в ожидании чуда искусства глазами зрители спешат занять места в храме чувственных наслаждений. Вот-вот прозвучит третий звонок, и их любимцы, Богом избранные, предстанут в свете прожекторов, в блеске успеха и признания. Слушателям и невдомек, что за парадным фасадом таится рабская преданность профессии, готовность пожертвовать многим за минуту почитания. В этот момент не думают, что со временем глянец буклетов блекнет, а жизнь артиста идиллически безоблачна и прекрасна, только если это вальс Штрауса.
С Володей и его женой Оленькой мы подружились еще в начале 1980‑х годов, когда он, увенчанный лаврами победителя престижного конкурса в Финляндии, был приглашен солистом в Кировский театр, ныне — Мариинку. С его уникальным чутьем к слову и фразе он блистал и на камерной сцене. Никогда не забуду, как переполненный Большой зал Ленинградской филармонии внимал его «Песням странствующего подмастерья» Малера. Заставить слушать немецкий цикл публику, по большому счету, неподготовленную к такому языковому испытанию, — это дорогого стоило! Впечатленный такой способностью, я предложил ему подготовить немецкий Liederabend, и Володя стал почти каждый день приезжать ко мне домой репетировать. Время было нелегкое, и Чернов нередко «баловал» мою семью палкой салями или банкой консервов из театральных пакетов — солисты оперы получали от города такую пищевую поддержку! Нашему проекту не было суждено состояться: подоспело приглашение из Метрополитен-оперы, и Володя в одночасье снялся и отправился в Нью-Йорк покорять своим искусством американцев. Там он быстро стал любимцем не только публики, но и главного дирижера — великого Джеймса Ливайна. Маэстро принял решение записать с русским баритоном все оперы Верди!
В середине этого грандиозного проекта случилось неладное — Володя начал терять слух на одно ухо. Пение невозможно без постоянного самоконтроля, и с наступлением болезни у Чернова нарушились все привычные навыки. Врачи предложили немедленно прооперировать больное ухо, но, к сожалению, первые попытки были неудачными. В таком состоянии о пении не могло быть и речи. Потекло время бездействия, томительного ожидания. Наконец, компетентный хирург был найден, и операция принесла успех. Ухо стало функционировать, и Володя начал учиться петь как сначала. Сегодня трудно сказать, восстановился ли тогда Чернов полностью, но однозначно он был снова готов к большим свершениям, и перед его оперным агентом встала задача — вернуть певца на большую сцену. Однако первое, что слышал менеджер, предлагая услуги своего артиста, было: «Разве Чернов не ушел со сцены, он еще поет?!»
Когда Вовинька (так я к нему обращаюсь) снова стал дееспособен, я в своем желании помочь другу задумал вернуться к идее совместного выступления, но с другой программой. Чернов блистательно одарен языково: стóит ему пожить в какой-нибудь стране две-три недели, как он уже бегло говорит на ранее незнакомом языке. После стажировки в Италии он вернулся с безупречным итальянским, и я понял, что много лет не дающая мне покоя идея диска песен Верди была словно «скроена» на него. Мы интенсивно работали над проектом, и когда диск был записан, то вместе с ним в нашем багаже оказался и готовый сольный концерт песен Верди. Я стал предлагать его там, где часто выступал. Венский Концертхаус, Зальцбургский Musikverein, камерные залы в Берлине и Дрездене пригласили нас. Но чаще всего я наталкивался на основанный лишь на слухах откровенный беспричинный скепсис в отношении Володиных возможностей. Оказалось, что Доброта, Благодарность, Уважение, Почитание нетипичны для мира искусства. Они скорее удаляющиеся в прошлое моральные категории. Все подчиняется законам маркетинга, и эмоциям в сегодняшнем рациональном мире места нет. Мне приятно вспомнить, что выступили мы тогда с Володей и в Москве — Большой театр любезно предоставил нам Новую сцену. Все прошло превосходно, и после концерта нас ждала подлинно «черновская» овация, а у служебного входа толпа верных поклонников организовала охоту за автографами своего любимца.
К сожалению, вернуть утерянные позиции в полной мере — этой мечте Вовиньки свершиться не было суждено: лишь единожды оступившись, ты выбываешь из гонок. Владимир Чернов получил соответствующее своему ушедшему в мире оперы признание на педагогическом поприще — высоко котирующийся в музыкальном мире университет в Лос-Анджелесе «выиграл» профессора Чернова для своих студентов. Мудрое решение!
Одна из крупнейших фигур оперного мира, с которыми мне довелось сотрудничать. Петь в Байройте, пусть даже маленькую партию, — честь для любого певца. Это своего рода «посвящение в рыцари». Штудер, дебютировав там в 1985 году сразу в главной роли (Елизавета в «Тангейзере»), «задержалась» в вагнеровской столице до 2000 года, исполнив целую галерею главных ролей. Она пела Эльзу, Сенту, Зиглинду. Нет ни одного крупного фестиваля или оперного театра, где бы она не выступала с триумфом. Ее вокальное искусство получило закваску в Тэнглвуде — одной из главных фестивальных столиц США. А завершила она свое образование в Вене у знаменитого Ханса Хоттера (кстати, у него учился и Роберт Холл), где ее «немецкость» была доведена до совершенства.
Я познакомился с Шерил в 1996 году в Нью-Йорке на генеральной репетиции «Кармен» в постановке Дзеффирелли в Метрополитен-опере, где партию Эскамильо пел Сергей Лейферкус. Приезжая в Новый свет, ты попадаешь в страну улыбок. Если накануне перед вашей встречей у американца из жизни уйдут все родственники, знакомые и даже домашние животные, а он сам ничего не унаследует, на вопрос, как он поживает, тотально осиротевший бедолага широко улыбнется и скажет: «Спасибо, очень хорошо!»
Видеть Штудер в интерьере улыбающегося партера — уже это было событием. Сразу становилось ясно, что она пациентка лучшего в стране зубного врача: ее улыбка была неотразима! Она фланировала в сопровождении хмурого молодого человека, и подозрение, что это ее концертмейстер, несколько охладило мой пыл, ведь великая певица для нашего брата-аккомпаниатора — как сметана для кота! Меня представили, тридцать два белоснежных зуба были продемонстрированы, и мы разошлись.
По-настоящему познакомились мы полгода спустя в Зальцбурге, когда Шерил пришла на наш концерт с молодым баритоном Йоргом Хемпелем. Хмурый молодой человек был по-прежнему при ней. Oказалось, это Эрвин Шварц, ее муж. Причина отсутствующей улыбки сразу прояснилась: немцы в подавляющем большинстве всегда чем-то озабочены. Снова запахло сметаной, но я сдержался: удачный концерт в тот вечер был не хуже любого предложения о сотрудничестве.
Последнее десятилетие уходящего XX века, казалось, было для Шерил Штудер, first lady оперы, примадонны театральных подмостков, безоблачным, и ничто не предвещало взрыва эмоций, произошедшего в 1998 году после опубликования официального заявления дирекции Мюнхенской оперы, в котором говорилось: «По причине плохой вокальной формы, не отвечающей требованиям театра, певица отстраняется от выступлений в роли Агаты в спектакле “Вольный стрелок” и театр расторгает договор с ней».
Война, царившая за кулисами театра, стала достоянием общественности. Выяснилось, что дирижер спектакля Зубин Мета, с которым уже долгие пять лет Штудер конфликтовала, отнюдь не в восторге от перспективы работы с ней, а режиссер-постановщик Томас Лангхофф находит, что Шерил языково и внешне (!) «недостаточно немецкая» и не отвечает его представлениям об образе Агаты. За ними и целый ряд отнюдь не «вольных стрелков» выбрали своей мишенью Штудер, но она не сдалась и мужественно повела войну: речь шла не только об огромной сумме денег, но и о престиже.
Я могу себе представить, что вокальная форма дивы была к тому времени не лучшей. Беспощадный, уничтожающий режим работы, который она выбрала для себя, наверняка имел последствия. Я не стану перечислять все оперные постановки, в которых певица приняла участие. Скажу лишь, что между 1987 и 1994 годом Шерил записала на компакт-диски двадцать восемь опер (естественно, главные партии!). К этому дóлжно приплюсовать дюжину отдельных дисков и десять видеофильмов. Кстати, в этот период времени 43‑летняя женщина подарила жизнь двум дочерям. Думается, Шерил перегнула палку, и интерес к ней из-за перенасыщения рынка ее работами стал ослабевать.
Мюнхенская опера старается в каждой постановке найти главную приманку. В тот раз ею должен был стать достигший пика своей популярности тенор Петер Зайферт. Его условием участия в спектакле было приглашение на роль Агаты его молодой жены Петры-Марии Шнитцер. Таким образом, Штудер оказывалась не у дел. Решающий удар нанес художник по костюмам: Агата, в его представлении, должна была появиться на сцене в маленьких шортиках, что, учитывая габариты Штудер, было просто нереально! Шерил никогда худобой не отличалась: еще в 1986 году я был на спектакле «Фиделио» в Зальцбурге, когда Бен Хеппнер, певший Флорестана и выглядевший как японский борец сумо, и Леонора — Штудер не могли по причине чрезмерной полноты «убедительно» обнять друг друга в финальной сцене! Так что в шортах или без, американская дива мюнхенской Агатой не стала. Шерил отсудила у театра бóльшую часть гонорара, но поблекший имидж в прежнем величии восстановить ей так и не удалось.
Прошел еще год, и Шерил позвонила мне сама. Она предложила аккомпанировать ей в турне из трех концертов по городам Германии. Мы быстро оговорили программу (Шуберт, Шуман в первом отделении, во втором — песни Рихарда Штрауса) и встретились в Мангейме накануне концерта. После первой репетиции сложилось ощущение, что мы понимаем друг друга с полуслова. На следующее утро к завтраку певица спустилась одна, и на вопрос, где она потеряла мужа, Штудер сказала, что он очень тяжело привыкает к новым кроватям и поздно заснул. «Да, нелегкая участь быть мужем гастролирующей певицы!» — посочувствовал я. Концерты прошли превосходно — Шерил была в отличной форме, и пресса единодушно хвалила новорожденный ансамбль. Мы, довольные содеянным, разъехались по домам, договорившись продолжить наши творческие контакты.
Удачные совместные выступления сближают людей. Еще недавно незнакомые, чужие, они становятся близкими, словно родными. С симпатией и сочувствием я издали наблюдал, как боец-Штудер пытается пробить себе дорогу назад, на вокальный Олимп. Но когда в 2003 году Шерил согласилась на полную профессуру в Высшей школе музыки в Вюрцбурге, я понял: предыдущая, оперная, глава карьеры певицы закончилась. Интересно — здесь таится принципиальное различие ставших педагогами певца и пианиста: звание профессора для нас — повышение рыночной стоимости, а для певца — прощальное Ade! Отдельные маленькие роли в операх, где Штудер некогда блистала в главных партиях, конечно же, были слабым утешением. В 2006 году мы встретились в Карлсруэ, куда оба были приглашены для работы в жюри конкурса. «Жаль, что нам не довелось продолжить наши совместные выступления», — посетовала певица. «Не ставь крест на нашем ансамбле, не все еще потеряно!» — возразил я.
Вернувшись домой, я сел на телефон и стал обзванивать театры и залы, где у меня уже были сделаны контракты. Пришлось пойти на хитрость: после своих маленьких вопросов я задавал как бы между делом другой — а не хотели бы они вновь услышать Штудер? Те, кто повежливее, отвечали в приглушенных тонах, а те, кто менее дипломатичен, — резче. Но всех их связывало одно: никакого интереса к творчеству ушедших в художественное небытие у них нет. А ведь еще совсем недавно многие из них судорожно пытались найти свободные дни в насыщенном календаре певицы, пытаясь пригласить ее с концертом.
И все-таки, нам довелось еще дважды вместе выйти на сцену. На мое предложение откликнулась Леночка Гаудасинская, художественный руководитель и директор фестиваля «Три века классического романса». Это был прекрасный концерт в Mалом зале Петербургской филармонии. Шерил ранее не выступала здесь, но (вот оно, русское почитание больших исполнителей!) зал был полон, и успех превзошел мои ожидания. А со вторым концертом певица вновь вернулась «на круги своя» в Байройт. Когда я предложил доктору Свену Фридриху, директору вагнеровского дома-музея и национального архива, «от имени сурового Рихарда отдать должное Штудер за содеянное на Зеленом холме» и пригласить ее с Liderabend, тот без колебаний согласился.
Штудер была счастлива вновь петь на фестивале в Байройте. Утром, в день концерта, мы встретились в зале для репетиции. Настроение было приподнятое. Неожиданно, посмотрев на часы, Шерил сказала: «Маленький перерыв — я должна подъехать на вокзал, встретить мужа». (Хмурый немец к тому времени уступил свое место лучезарному греческому тенору.) Я высказал свое удивление, ведь от вокзала до виллы Wahnfried — десять минут пешим ходом. «Я быстро, туда-сюда!» — успокоила меня певица. Оказалось, греческий герой машину не водит, но зато «очень хорошо управляет катером». В представлении о семейных обязанностях Шерил осталась верна себе!
В тот вечер небольшой зал, конечно же, был продан подчистую, Штудер пела замечательно (помните, у Рихарда Штрауса — Wie einst im Mai — «Как когда-то в мае»?) и своим лучезарным искусством преобразила хмурое немецкое собрание в парад улыбок, которым (конечно же) верховодила она, американка, отвечающая на любой вопрос: «Спасибо, очень хорошо!»
***
…Сейчас прозвучит третий звонок, в зале погаснет свет и начнется спектакль. Но на смену старым исполнителям-звездам пришли новые. Они полны надежд и верят, что жизнь артиста идиллически безоблачна и прекрасна, не только если это вальс Штрауса! Бог им в помощь!
На фото вверху — Владимир Чернов, Семен Скигин и Сергей Лейферкус.
