Звездная очередь к тихому человеку

Один из самых знаменитых и любимых пианистов Китая – так можно было рассказывать о Григории Зингере до 1947 года. Григорий Соломонович родился в 1913 году в Харбине, в семье эмигрантов. Учился у пианиста Бориса Лазарева, ученика Александра Зилоти, также у Веры Диллон, выпускницы Лейпцигской консерватории, и Марио Пати – итальянского пианиста и дирижера. Карьера Григория Зингера складывалась удачно. Он много играл сольно и очень быстро стал востребованным концертмейстером: выступал с академическими музыкантами, хотя иногда делал удивительные исключения, например, неоднократно аккомпанировал Александру Вертинскому. Еще мне вспоминается, как спустя много лет, придя к нему домой, я услышала: у нас Зельдин. Григорий Соломонович и Владимир Михайлович репетировали радиоспектакль «Пиковая дама» с музыкой Сергея Прокофьева. Так во мне и звучит до сих пор голос Зельдина («Ваша дама убита») и изумительная музыка.

Когда Советское правительство объявило, что эмигранты могут вернуться из Китая, Григорий Зингер приехал в СССР. Прибывшим из заграницы в Москве первое время жить было нельзя, поэтому до 1952 года, перед тем как обосноваться в столице, Григорий Соломонович жил и работал в Иваново. Не терял связь с этим городом и после переезда – вместе с семьей он много десятилетий почти каждое лето приезжал в местный Дом творчества композиторов.

Григорий Зингер был замечательным композитором – создавал оркестровые, вокальные, фортепианные, камерные сочинения, делал транскрипции и обработки  народных песен, создавал музыку для радиопостановок и цирковых представлений. Однако уникальный талант ансамблиста сам собой определил концертмейстерскую деятельность в качестве «первого плана». Среди его партнеров – Марк Лубоцкий, Михаил Хомицер, Галина Баринова, Виктория Иванова, Михаил Рыба, Галина Писаренко, Ламара Чкония и другие. Более двадцати лет Григорий Соломонович был постоянным концертмейстером известной певицы, солистки Большого театра Валентины Левко.

Григорий Соломонович сотрудничал с солистами как пианист, но нередко и как дирижер, в основном со своими аранжировками зарубежной и русской музыки. Есть у него, например, чудесный вокальный цикл «У светлого ручья» – обработки французских народных песен, которые блистательно исполняли Виктория Иванова и Михаил Рыба.

Когда я впервые услышала его имя? Кажется, оно звучало в нашем доме всегда. В начале восьмидесятых годов я всерьез решила стать музыкантом, мама и папа обратились к Григорию Соломоновичу с просьбой меня послушать. «Официальным» педагогом он никогда не был, не преподавал в учебных заведениях. Ему, известнейшему и выдающемуся мастеру, неоднократно предлагали экстерном сдать экзамены, чтобы получить пресловутую «корочку», но «бюрократия» была чужда Григорию Соломоновичу. Тем не менее у него было несколько учеников. И я принадлежала к их счастливейшему числу.

Мне повезло с прекрасными педагогами в любимой Мерзляковке, но Григорий Соломонович для меня больше, чем педагог, – Учитель в профессии и в жизни с большой буквы. Я приезжала в Москву, и он занимался со мной по восемь (!) часов. Сразу скажу, что он никогда не брал за эти напряженнейшие занятия ни одной копейки. Он занимался, оттачивая каждую фразу, ноту. Для него были важны, прежде всего, мысль и эмоции, затем средства их достижения – «технологические» приемы. Он никогда не просил играть гаммы, при этом каждому ученику давал упражнения, которые были необходимы именно ему. У меня очень маленькие руки, и он предлагал упражнения на растяжку. Советовал играть «Лесного царя» Шуберта, одновременно и для растяжки, и для подвижности кисти. Огромное значение для него имел звук, звукоизвлечение. Он говорил: «Когда я начинаю играть, пока опускаются руки, я тысячу раз думаю, как взять этот первый звук». Помню, например, как мы работали над «Кордовой» Альбениса. Конечно, у меня не всегда все сразу получалось: над двумя заключительными аккордами мы работали целых два часа, чтобы добиться нужного характера. Григорий Соломонович, дядя Гриша, как он разрешил мне его называть, обладал колоссальными, энциклопедическими знаниями не только в области музыки, он рассказывал мне о церковной и светской истории Испании. Мы вместе придумывали героев и их «истории», а потом искали способы и средства музыкальной выразительности, чтобы передать это в звуках.

Григорий Зингер был невысоким хрупким человеком. И в то же время обладал сильным и волевым характером, о чем свидетельствует один яркий пример. Григорий Соломонович очень много курил: от сверхредчайших тогда «Мальборо», которые присылали ему заграничные родственники, до простецкого «Беломора». И вот, в очередной раз вышел за сигаретами… Добрейший, интеллигентнейший человек, по словам домашних, вернулся серый, едва сдерживаясь. Продавщица нахамила ему. Что она сказала, он так и не передал. Но это настолько его потрясло, что куривший на протяжении шестидесяти лет человек бросил курить в одну секунду.

В быту он казался почти беспомощным, все дела вела его прекрасная семья – супруга Валентина Мироновна и дочка Галя. Из всего «домашнего» он любил мыть посуду. И, опять-таки, делал это творчески. Помню, как мы вернулись с концерта юного Жени Кисина. Григорий Соломонович был в восторге от его таланта. «Буду мыть и вспоминать каждую ноту», – сказал он после ужина.

Григорий Зингер был интеллигентом в глубинном смысле этого слова – добрым, мудрым, отзывчивым. Он уважал и человека, и животное только потому, что они существуют. Григорий Соломонович называл меня, тринадцатилетнюю, на «Вы». Но постепенно перешел на «ты», чему я невероятно радовалась, потому что на свете было очень мало людей, с которыми Григорий Соломонович был на «ты». Будучи более чем на полвека старше меня, он всегда пропускал меня вперед. Мне кажется, что Григорий Соломонович и мужчину бы пропустил вперед. Это было в его воспитании, в его природе – пропустить вперед. И вот к этому скромнейшему, тихому человеку выстраивалась «очередь» из самых известнейших, выдающихся солистов, как бы сказали сейчас, «суперзвезд» академической музыки.

В 2023 году исполняется 110 лет со дня рождения Григория Соломоновича Зингера и 20 лет со дня его ухода. Он умер 2 августа 2003 года. Его уход стал для меня огромным горем и потрясением. Прошло двадцать лет, и не было ни дня, чтобы я не вспоминала его.

Валентина Левко (1926-2018), народная артистка РСФСР

Я вспоминаю Григория Зингера с большой благодарностью, четверть века он был моим постоянным концертмейстером. Именно с ним, талантливым и строгим, я готовила обширный камерный репертуар. Во время репетиций он держал меня, можно сказать, в «ежовых рукавицах», требовал точнейшего следования авторскому тексту, но на сцене неизменно давал ощущение абсолютной творческой свободы.

Не секрет, что особое место в моем репертуаре занимала испанская песня «Малагенья», которую я услышала во время гастролей в Барселоне – ее пели уличные музыканты. Вернувшись в Москву, я по памяти записала мелодию, а Григорий Соломонович сделал прекрасную фортепианную обработку. Кроме того, мы часто исполняли цикл Прокофьева на стихи Бальмонта. С разрешения вдовы композитора я пела не только оригинальную версию, но и весьма эффектно сделанное Григорием Соломоновичем переложение «Пяти стихотворений» для голоса и струнного оркестра.

Вместе мы дали бесчисленное количество концертов. Объездили весь Советский Союз, и, получив первое зарубежное приглашение, я хотела поехать именно с ним. Мы готовились к поездке в Америку, но с выездом для Григория Соломоновича возникли проблемы. Его, как родившегося в Китае сына эмигранта и приехавшего оттуда в СССР, не хотели выпускать. Пожалуй, это был единственный раз, когда я решилась пойти в высокие кабинеты с просьбой. К счастью, нас выпустили.

11 апреля 1966 года мы прилетели сначала в Лос-Анджелес, чтобы принять участие в сьемках фильма-концерта к юбилею знаменитого импресарио Сола Юрока, вместе с нами снимались Ван Клиберн, Исаак Стерн, Мариан Андерсон и балет Большого театра. Обдумывая произведения, которые нам надлежало исполнить в фильме, мы с Григорием Соломоновичем остановились на «Сомнении» Глинки и «Тройке» Булахова, а позже по настоянию Юрока спели еще «Песнь цыганки» Чайковского и «Мне жаль тебя» Варламова. После съемок отправились в Нью-Йорк, где наш концерт в Карнеги-холле прошел с большим успехом. Позже  мы выступали в Германии, Франции, Италии, Англии, Японии, Филиппинах и многих других странах. Творческое общение с Григорием Соломоновичем Зингером – особая ценность в моей жизни.

Григорий Фрид (1915-2012), композитор, заслуженный деятель искусств РФ

Много записей, сделанных Григорием Зингером с инструменталистами и певцами, сохранилось на студии «Мелодия» и на радио, теперь они составляют наш «золотой фонд». Но за все время нашего знакомства я не помню, чтобы он сказал о своих собственных сочинениях что-то хорошее. Он никогда не стремился показать их друзьям, коллегам. Поэтому если его концертная деятельность всегда была «на слуху», то композиторское творчество, за исключением редких публичных показов, оставалось в тени.

А сочинял Григорий Соломонович постоянно. Для его музыки  характерна психологическая углубленность, тщательная фактурная отделка, камерность – и жанровая, и по манере авторского высказывания. Лучшим слушателем Григория Зингера, незримой помощницей в период ее создания, любящим другом была его жена Валентина Мироновна, женщина замечательная, опора большой семьи.

Мы много общались, встречались и дома, и на улице, вместе выгуливали наших собак. Он чаще был с двумя – небольшими, лохматыми. Помню эпизод из жизни, как мы играли с ним в четыре руки симфонии Гайдна, Шуберта, Брамса, и я, игравший много хуже его, не выигрывая трудные места, мазал, а иной раз и останавливался. Зингер вместо упрека с доброй улыбкой произносил: «Замечательная музыка!»

Его вообще отличала неизменная доброжелательность. Также прекрасными чертами его характера были трудолюбие и обязательность. Не могу забыть неоценимую помощь, которую он оказал мне в 1976 году в работе с певцом Сергеем Яковенко над моей монооперой «Письма Ван Гога».

Последние годы Григория Соломоновича были трудными. Обострилась тяжелая болезнь Валентины Мироновны… После ее смерти, будучи сам девяностолетним и тоже уже нездоровым, он не выходил из дома, жил вдвоем с дочерью Галей, взявшей на себя все заботы об отце. В страданиях, как и во множестве незаслуженных обид, перенесенных им в жизни, он проявлял не покидавшее его чувство достоинства и поразительное терпение.

Евгения Кривицкая, главный редактор журнала «Музыкальная жизнь»

Мое знакомство с Григорием Соломоновичем состоялось благодаря его дружбе с моим отцом, композитором Давидом Кривицким. Как они познакомились? Наверное, в Доме творчества композиторов «Иваново», куда мы ездили каждое лето, с 1978 по 1996 год. Отношение к этому месту у Григория Соломоновича было сложным. Ведь когда он приехал из Китая в СССР, его выслали за пределы Москвы, и первые годы его существования на вновь «обретенной» родине были тяжелыми. В семейном архиве сохранилась трудовая книжка Григория Соломоновича, где указано, что в 1948 году он был принят на работу пианистом в Ивановскую филармонию и оставался там до марта 1952 года. В августе 1952-го он, перебравшись в Москву, был зачислен на временную работу в ВТО в качестве концертмейстера Ансамбля советской оперы, а также часто участвовал в показах новой музыки – тогда была практика исполнения сочинений на двух фортепиано на секциях Союза композиторов. С 1960 года стал «вольным художником» и ездил с гастролями по России и за рубежом.

Вообще, самым главным в жизни для него всегда была музыка во всех ее проявлениях: репетиции, посещение концертов или прослушивание пластинок, беседы на разные музыкальные темы, сочинение музыкальных опусов. Быт его мало интересовал, он как-то скучнел и чувствовал себя неловко посреди будничных разговоров. Зато он живо интересовался всем новым, талантливым, что появлялось из под пера его коллег. Например, он сделал клавиры нескольких сочинений моего отца: «Любовной кантаты», Концертной симфонии № 2. Когда в 1994 году Галина Писаренко решилась выучить фрагмент (шестую картину) из оперы «Доктор Живаго», то папа попросил Григория Соломоновича позаниматься с певицей, находившейся уже в солидном возрасте. И он буквально по ноте сделал с ней сложную партию Лары, которую Писаренко блестяще спела 12 ноября 1994 года на фестивале «Московская осень».

Мне было около двенадцати лет, когда папа попросил Григория Соломоновича послушать, как я играю на фортепиано: все началось с эпизодических музыкальных встреч, которые со временем переросли в настоящую дружбу, длившуюся тридцать лет. Конечно, это было больше общение учителя и ученицы, но уроки выходили далеко за рамки музицирования. Позиция в искусстве, отношение к музыке, само понятие профессионализма – вот то главное, что удалось воспринять от Григория Соломоновича.

Педагогом он был от Бога. Во время уроков он был доброжелателен и свою оценку неизменно начинал словами: «Очень хорошо». Правда, потом от первоначального исполнения не оставалось камня на камне. Зато складывалось абсолютно четкое представление о том, к чему надо стремиться. У Григория Соломоновича была великолепная домашняя фонотека, и он часто ставил записи, чтобы дать ориентиры – к чему стоит стремиться в интерпретации тех или иных сочинений. Как-то раз он предложил послушать пластинку с Двадцать седьмой сонатой Бетховена в исполнении Вальтера Гизекинга. Помнится, я позволила себе высказать неодобрение этой записи, на что услышала слова, которые помню по сей день: «Ты неправильно слушаешь! У великих пианистов надо учиться тому, как строить и вести фразу, брать звук, а то, что они играют быстро или медленно, это совершенно не важно».

В дни Отечественной войны Григорий Соломонович написал произведение на стихи татарского поэта Ахмеда Ерикеева. Ноты, опубликованные в Шанхае, попали в руки Дмитрия Шостаковича, и история сохранила его впечатления: «“Клятва о Москве” – превосходное произведение. Музыка обнаруживает необыкновенный талант композитора, его вдумчивый подход к теме. Доминирующая тема весьма похвальна». Вероятно, таких ярких эпизодов в жизни Григория Зингера было много, но он предпочитал говорить не о себе, а о музыке. И это отнюдь не литературная фраза, а суть натуры этого исключительного человека, блистательного музыканта.

Когда Григория Соломоновича не стало, мы ощутили огромную потерю: этот маленький хрупкий человек аккумулировал в себе потрясающую позитивную энергию. Папа написал в память о нем несколько сочинений, в том числе Эпитафию для фортепиано (для левой руки), предварив ее поэтическим эпиграфом:

Ушел от нас честнейший из людей,
Добрейший мудрый – чародей
Идей и знаний музыкальных,
Которых всем нам хватит на века.
И не могу сказать «прощайте»:
Мы, несомненно, встретимся. Пока…