Игра в двести и две руки

Выступление на сцене — это всегда игра. И там, где встречаются сто оркестрантов и один дирижер, начинается игра «в двести и две руки». Что делает человек за пультом? Управляет этой игрой — или только играет в управление? Репетирует, добиваясь от коллектива новых качеств, — или создает видимость работы? Создает логичное и естественное развитие музыки — или эксплуатирует броские эффекты? Даже специалисты (даже сами дирижеры!), не говоря уж о публике, не всегда отвечают на эти вопросы правильно. Конкурс же полезен тем, что дает возможность сравнить и понемногу разобраться.

В первый день различие между действительным и мнимым показал дирижер Московской филармонии Алексей Рубин. Его предложения оркестру были ясными, жест доходчивым (даже если не соглашаться с тем, что Вторую симфонию Бетховена нужно играть с легкостью моцартовской увертюры). Обязательному произведению первого тура, симфонической поэме «Утес», он сообщил черты взволнованной выразительности. После совместной работы с ним оркестр сохранял найденное вместе отношение к звуку. Но следующий участник, Сергей Неллер, уже растратил его. То, что Сергей не прошел дальше первого тура, вызывало вопросы, поскольку он лауреат второй премии на престижном Международном конкурсе имени Г. Малера в Бамберге в 2016 году (третью тогда завоевал Валентин Урюпин). Тем не менее выступление конкурсанта было несколько робким. Vivace из Симфонии № 7 Бетховена стремительно убегало из его рук. Увлекшись, дирижер не позаботился о цезурах, об артикуляции струнных, о воздухе и пространстве для сольных фраз духовых. В результате, как бы по естественной инерции, ансамбль стал рушиться. Судя по всему, музыкант ищет колористического разнообразия, слышит и призывает слушать оркестр. Но, кроме этого, жизненно важны чувство исполнительской ситуации, воля и целенаправленный жест.

Не продолжил соревноваться после первого тура, безусловно, сильный конкурсант Андрей Колясников. Он тоже дирижировал бетховенской Седьмой и рисковал ансамблем из-за сдержанных темпов. Но ­здесь-то и проявилось правильное мануальное воспитание, потому что оркестр сразу последовал за дирижером. Колясникову удалось очень хорошо подготовить и реализовать генеральную кульминацию в рахманиновском «Утесе», поработать над длинными фразами в медленном вступлении у Бетховена. Впечатление о нем то же, что на Всероссийском конкурсе: серьезный, обладающий исполнительской энергией музыкант, которого не прельстишь скоротечными лаврами, поэтому в его относительном поражении нет горечи.

Спокойная и вдумчивая работа, как видно, не отвечает природе состязаний. Спринтеры выигрывают у марафонцев. После первого тура сошли с дистанции такие много­опытные музыканты, как Илья Дербилов и Михаил Леонтьев. В третий тур не прошел Тилен Дракслер, который импонировал аккуратной доходчивой техникой и содержательным отношением. Похожие качества украсили выступление в первом туре Джереми Уолкера. Широко обсуждалось неучастие в финале Алексея Рубина и еще одного музыканта, который обладает культурой, продолжает совершенствовать технику и умеет гибко приспосабливаться к оркестрам, — Николая Цинмана. Каждый из этих музыкантов заслуживает перспективного внимания филармоний, потому что представляет редкий тип дирижера-­воспитателя. Опыт, основательность, терпение, опрятный жест — качества не всегда броские, но способствующие оркестровой культуре больше, чем громкая разноцветная экспрессия «устроителей фейерверков».

Еще один конкурсант, который завоевал симпатии именно в работе, — Алексей Моргунов. Лишенный этого средства воздействия в третьем туре, он был не так успешен. По воле жребия участник дирижировал в самом начале финала Первой симфонией Рахманинова, которая, скажем прямо, непопулярна и не очень хорошо известна оркестрам. Все это обратилось для Алексея разными трудностями и в результате только пятой премией. Сетовать ли теперь на превратности фортуны или спокойно продолжить работу над собой — выбор всегда есть.

Мнение о тех, кто получил первую, вторую и третью премии, складывалось от одного тура к другому неравномерно. Филипп Селиванов менее ярок был в первом, но хорошо проявил себя во втором туре. В третьем, к сожалению, потерял самоконтроль и гасил музыку эмоциональным перевозбуждением. Гурген Петросян, разделивший с ним первую премию, был абсолютно уверен в себе и выступил во всех турах примерно на одном уровне. Иван Никифорчин (вторая премия) тоже заявил о себе на первом туре и прошел почти без потерь до конца. У него, как и у Филиппа Селиванова, склонность к высшим степеням исполнительской интенсивности, к быстрым темпам, крайним динамическим контрастам. Но у Селиванова больше непосредственности, в то время как Никифорчин обладает концентрацией, императивным мышлением. Даже хорошо, что его дополнила более гуманная, трепетная музыкальность Клемана Нонсьё (также вторая премия). Третью поделили Хаожань Ли и Арсений Шупляков. Победитель из Китая наименее удачно выступил в третьем туре, как будто «повисал на плечах» у оркестрантов. Наш соотечественник, напротив, отдался на волю свободного музицирования и слился с виртуозной игрой хорошо ему знакомого оркестра Мариинки. Можно сказать, что, за исключением Клемана Нонсьё, который поразил меня почти незаметным воздействием на оркестр, всех победителей объединяет экстравертный темперамент, активность, амбициозность и серьезная физическая подготовка. Как написал однажды выдающийся американский композитор и критик Вирджил Томсон: «Оркестровое дирижирование, казалось бы, достигло престижа национального вида спорта… Даешь бодрость духа! Вот чего мы хотим!»

Конкурс стал испытанием для жюри. Рекорд выносливости — 25 интерпретаций рахманиновского «Утеса». Конечно, многогранный шедевр сразу показал, могут ли молодые дирижеры найти взаимопонимание с музыкой Сергея Васильевича, но их профессиональные качества могли быть вызваны к жизни и романтическими увертюрами Мендельсона, Вебера, Глинки, что привнесло бы разнообразия и свежести в первый тур.

Огромного напряжения потребовал конкурсный марафон от оркестров. Самый доброжелательный и гибкий ансамбль — Государственная академическая симфоническая Капелла России. Наиболее сноровистый — Большой симфонический оркестр имени П. И. Чайковского. Что касается оркестра Мариинского театра, то это тот особенный коллектив, который может сыграть все, но подчиняется не каждому. В этом и большой интерес, и дополнительная интрига конкурса.

Ни одна музыкальная специализация не терпит столько ударов от противоречивой современности, как дирижирование. Возрождение «Персимфанса» куда больше отвечает этике всеобщего равноправия, которая проникает во все сферы нового общества. Дирижер как повелитель оркестров может в таких условиях стать даже анахронизмом. Но дирижирование не исчезнет, если сохранит запас консервативной прочности (кстати, в России это по-прежнему мужская профессия, среди участников не было представительниц слабого пола), и продолжит совершенствоваться. Для этого недостаточно нерушимой уверенности в себе, мало надежд на потаенную силу воздействия одержимой вдохновением личности. Дирижер наших дней должен научиться мануальному красноречию, за малое число репетиций он должен все сказать, почти безмолвствуя. Для этого нужна школа и общий подход к технике, который никак не отменяет настоящей, живой индивидуальности. Для всех участников конкурса, особенно для лауреатов, это серьезный вызов. Но если они готовы включиться в эту самую ответственную игру за будущее профессии, в ней окажется много победителей.