Конкурс Рахманинова 2025
Хотя основной ход состязания для композиторов и остался без изменений – лишь два тура, и все прошедшие анонимный отбор мгновенно становятся финалистами со всеми почестями, – все же II Международный конкурс имени С.В. Рахманинова припрятал в рукаве несколько хитрых положений. Во-первых, в номинации появился возрастной лимит в 50 лет. Это позволило избежать ситуацию 22-го года, когда соперничали люди, в композиции собаку съевшие, с теми, кто еще только приступает к этой аппетитной закуске. Во-вторых, хотя количество финалистов с первого конкурса и осталось 12, в положение все же проскользнула одна хитрая ремарка: мол, по предложению жюри могут быть добавлены еще три места. И судьи с радостью этим воспользовались!
Ну и наконец, в-третьих – самое любопытное, пожалуй, – изменились положения для подаваемых произведений. Между сочинением для фортепиано соло и концертом вклинилось требование написать пьесу для вокалиста с аккомпанементом. Причем именно на стихотворения русских поэтов. А вот это уже интересно. Такое условие может поставить в тупик не только иностранных участников, но даже и российских – не так часто конкурсы запрашивают камерные жанры. Тем не менее 15 счастливчиков были отобраны, а Малый зал Московской консерватории и жюри приготовились оценивать ту часть программы участников, что не требует оркестра. И несмотря на увеличение количества конкурсантов и обширную географию, вдруг в репертуаре стали складываться определенные паттерны.
По большому счету репетитивность и своего рода заклинательность часто присутствует в произведениях современных композиторов – и далеко не первый год. Конкурсные программы исключением не стали. Так, например, композитор из Китая Цао Сюй назвал свое сочинение для фортепиано Walking swing. Но название это хотя и подмигивает джазу, все же о других материях, ведь пьеса скорее похожа на Basso ostinato Щедрина. Атональные пробежки, разведенные по предельным регистрам, зацикливаются, цепляются звеньями друг за друга и передают между собой это стазисное состояние лимба. Как бы ни были злобны басовые рычания, на четвертой или пятой их итерации, отличающейся разве что акцентами, они начинают разъедать ощущение формы и пространства. Этому, кажется, противоречит малочисленная педаль. Но пианист Алексей Кудряшов ловко сохранял жизнь отдельным звукам лишь пальцами. Резкое снятие, потом тут же резкая атака делали паузу между ними звенящей. С таким же заходом начался романс «Я помню, любимая, помню». Однако стоило вступить тенору Игорю Онищенко, как зазвучали привычные мотивы. Тут и Шопен промелькнет, там вальсочек заиграет. И всё, вся стилизованная кусачесть разбивается о хитрое нововведение. Если не кормить ни одного внутреннего волка, то выживут романтики.
Другое проявление медитативности выразилось в программах испанца Гарсия Ормиго Хосе Мануэля и китайца Дай Юнбина – в их романсах «Виноградник» и «Фантазия по Весне». Тут фокус был на созерцании образов, поэтому, пожалуй, они и звучали настолько «нео-импрессионистично». С отличием лишь в оттенках: чуть более напряженные кластерные ягодные лозы переливались скрытой полифонической фактурой, а спокойная переменно-ладовая пастораль звучала, как музыка Говарда Шора, только с пентатоникой и щепоткой Хиндемита. Правда, с камерно-вокальным творчеством проблемы у авторов возникли одинаковые. Как ни старались пианистка Елена Кузнецова и сопрано Рамиля Баймухаметова над «В снегах», как ни выпевали все контрапункты пианист Даниил Саямов и тенор Тихон Горячев в «Я умираю в пустыне» – везде слог стихотворения противоречил метроритму музыки, из-за чего акценты и ударения предательски съезжали с положенных им мест. Но таковы новые требования, лес рубят – щепки летят. Впрочем, это не помешало авторам услышать «браво» в свою честь.
Есть такойтип произведений, о которых критики слагают дифирамбы, а люди на трансляции пишут: «А я-то думал, что тут музыка будет. Пойду слушать пианистов». Такая реакция была на «Большое интермеццо» для фортепиано и «О хвале и хуле» Максима Бабинцева. Честно, сначала скепсис пал на исполнителя, но в арсенале Максима Пурыжинского были хорошие исполнения и атональных, и алеаторических произведений, с которыми схожа музыка конкурсанта. И трудно сказать, в чем несостыковка, – мелодизм хороший, а гармония неплохая. Но даже в зале это звучало… блекло? Возможно, аккордика с заполнением просто не так сильно выделялись на фоне остальных конкурсантов.
А вот вопросы другого порядка возникали к Линь Цзяцзе, который в своих «Колокола I» и «Колокола I» предписал исполнителям уже не новую, но выделяющуюся на фоне других технику. Несколько мучительно долгих минут перед каждой пьесой Алексей Кудряшов методично помечал и глушил струны рояля, чтобы потом их бить, щипать, тереть и многое другое. И хотя вкупе со «шпрехгезангом» Мэньвэнь Чжан в сиквеле это создавало довольно холодящий душу эффект, проявилась извечная проблема утилитарности. Хочется воспринимать Конкурс Рахманинова как бенчмарк и показ музыки, которая потом будет звучать много и везде. А эти пьесы просто не смогут выбиться из фестивальной среды с ее подготовленными роялями.
Тут стоит сказать про еще одного конкурсанта, к произведениям которого возникают вопросы. Эдуард Кипрский сам исполнял свои сочинения на фортепиано. С «Легендой» по прочтении Диккенса все вышло прекрасно: получился эдакий вариант этюда «Море и чайки», если бы его писал Прокофьев, а потом бы щедро приправил целотоновыми гаммами. Интереснее поговорить про «Священные знаки». Стилевая неоднородность между вокалом и инструментом звучала даже органично, а общая фактура отдавала саундтреками Тоби Фокса. Но под конец сочинения, в момент, когда меццо-сопрано Анна Кикнадзе добавила в свой голос больше воздуха, внезапно обнаружилось, что Кипрский вышел исполнять свои произведения не только на фортепиано. Между артистами состоялся буквально диалог словами через рот. И это удивляет! Но разве это не сужает круг исполнителей? Разве не замыкает этот перформанс на композиторе? Автору виднее!
Честности для, не только Эдуард Кипрский вызвался сам исполнять свои сочинения. Так же поступили, например, Нина Синякова и Толоса Альмасан Хосе Антонио. Случилась интересная параллель между их романсом «Мое одиночество» и «Пятью воспоминаниями» для фортепиано соответственно. Они неестественны. Вокальная пьеса, исполненная совместно с Вероникой Хорошевой, старательно развивается по канонам жанра, но внутри нее творится саморазрушение. Настроение музыки колеблется от умиротворения до истерики. В сравнении с этим «Воспоминания» могут показаться детским лепетом: аллюзия на классику, забавная прыгающая мелодия с мордентами и походная песня. Но все это смахивает на проект Everywhere at the End of Time, посвященный проблеме деменции, – радостные моменты, что постепенно стираются из сознания, оставляя после себя лишь зияющую пустоту. Отсюда возникают неуверенности и запинки. Или не отсюда. В этих конкурсных работах слышится огромный потенциал для интерпретаций, жаль, не идеальное по своей выразительности исполнение его смазало.
Алексей Боловлёнков тоже решился на подвиг самостоятельного исполнения своей программы. И в его случае даже иногда казалось, что автору не хватит техники. Однако же каждый раз успевал удачно вывернуть пальцы. Зато он смог в полной мере раскрыть все краски своих пьес. Токката-фантазия памяти Слонимского, конечно, звучала поначалу больше как Букстехуде, но с появлением фирменных сопоставлений Сергея Михайловича, мастерской работой с тембром и фактурой – все стало на круги своя. Да и Романс-фантазия Боловлёнкова тоже больше смахивал на токкату, но тут поводья перехватывала мелодия, и напряжение спадало.
Русская мелодика. Она была, и ее было немало. Из не самого очевидного – музыка Алексея Крашенинникова. Например, Вариации на тему «Дайес Айри» (Dies Irae в прочтении ведущей). Это не строгие вариации, они даже, можно сказать, не тематические. Нет, конечно, сама тема хорала Dies irae здесь есть. Изменяется, скорее, настроение. Последнее проведение уже звучит спокойно и мягко. Романс «Родное» пошел еще дальше. На довольно ровный, размеренный и понятный аккомпанемент наложен вокал Марии Черниковой. Микрохроматический и неуютный. Где же тут русскость? В состоянии, в духе. Более понятный подход выбрали Борис Вишневский и Светлана Нестерова. Нечто среднее между поздним романтизмом и третьим течением. Главное, что в обеих этих конкурсных работах есть выдержанная стилистика: как внутри произведений, так и между двумя пьесами одного автора. «Люблю тебя, Петра творенье» вписалась как влитая в репертуар Эдуарда Хиля. Пожалуй, эти три композитора имеют большие шансы на высокую оценку.
Наконец, самая удивительная тенденция, которая взялась как будто из ниоткуда, – обильное использование репетиций. Они были почти в каждом произведении, причем в разной коннотации. Взять первого участника: Дастан Калмаганбетов представил два очень лиричных и светлых сочинения, струящихся меланхолией и умиротворением во всей своей полноте. Поэтому его фортепианная соната во многом держала форму благодаря именно штрихам и регистровому разнообразию. Но для ее завершения он выбрал основным двигателем именно линию из репетиций, добавляя и структурируя все в финале. Галина Зиганова написала для конкурса очень яркие и озорные «Шалости», игриво сыгранные Михаилом Турпановым. Они звучат то как этюды Черни, то как «Детская» Мусоргского. Для вокала же ею сочинены три довольно виртуозных романса на стихи Цветаевой. Валерия Терейковская исполнила их и глазом не моргнув, но под конец первого все внезапно словно останавливается. Это у вокала началась «старушечья партия» – спокойные и ровные репетиции, которые замедляют все движение перед прыгающим вторым романсом.
И даже последняя участница прослушиваний – Сяо Цзыньхан – не удержалась от этого приема. Сыгранное Русланом Разгуляевым произведение «Ветер, серебро луны, вода» в целом демонстрирует множество техник: тут и бас, нисходящий на секунду, при этом сыгранный нонами, словно это восточная поэма. Есть и безударно взятые ноты, добавляющие некий спиритический отзвук. Ну и, конечно, потоки ветра иллюстрируются ею через репетиции, выписанные волнообразной динамикой. И это лишь несколько примеров.
Впереди нас ждут исполнения концертов для фортепиано с оркестром – нелегкая проверка полифоничности мышления конкурсантов. Мы услышим и триквел «Колоколов», и «Обратный свет», даже сольную партию для левой руки. Главное, чтобы это прослушивание и эти сочинения не стали лишь генеральной репетицией перед концертом, а продолжали звучать.
