История
15 августа 1990 года оборвалась жизнь этого симпатичного двадцативосьмилетнего ленинградского парня, ставшего кумиром миллионов и в бескрайнем Советском Союзе, и за его пределами. Существует несколько версий причины автокатастрофы, в результате которой не стало музыканта: от официальной – «заснул за рулем», до частных – «не справился с управлением в силу недостатка опыта вождения», «отвлекся на переключение магнитофона в машине», «погрузился в раздумья о своих песнях для нового альбома»… Даже высказывались конспирологические теории об организованном убийстве Виктора или – того гуще – суициде. Так или иначе, но, к глубокому сожалению, Цой покинул наш мир. Остались безутешная скорбь армии фанатов, канонический рок-образ и песни, массовая любовь к которым не выдыхается до сих пор. Смерть стоит того, чтобы жить, а любовь стоит того, чтобы ждать.
Повествовать о Викторе Цое и созданной им рок-группе «Кино» – дело тугое: о них написаны километры слов-эмоций и показаны мегатонны видеосюжетов. И если что-то и добавить, то лишь свои впечатления о том далеком, невероятном времени, да субъективные ощущения от цоевских песен и от фактов из общедоступной информации – знакомы лично мы не были. Так что не стану в тысячный раз представлять биографию музыканта и историю его группы – поскольку у каждого свой Цой, предложу то видение его авторского «Кино», которое воспринял сам.
Для более рельефной трактовки и личности Цоя, и обвального успеха группы «Кино» нужен небольшой исторический экскурс…
Считается, что рок-музыка в нашей стране стихийно зародилась в середине 1960-х годов под влиянием талантливых и обаятельных британских музыкантов – в первую очередь непревзойденных The Beatles. Но мне мятежно мыслится, что это не совсем так. Потому что играть на электрических гитарах и органах, отбивать ритм на барабанах, петь зонги даже собственного сочинения (хотя в основном то были зарубежные хиты или песни советских композиторов), расхаживать с удлиненными прическами и в расклешенных джинсах – это еще отнюдь не рок. В такого рода музыке необходимо сочетание основных обязательных компонентов – точных звука, нерва и смысла, чего и близко не наблюдалось в «продукции» подавляющего большинства советских ВИА. Исключение составляли некоторые сверхпопулярные в 1970-е андеграундные группы, в частности, «Машина времени», «Високосное лето», «Воскресение» (став филармоническими, первые две из этих команд, может, и обогатили звук, но нерв и смысл утратили напрочь). Объяснялось это идеологическими установками: до начала 1980-х годов музыкантам официальных групп практически не дозволялось исполнять свои произведения. Есть песни, написанные членами Союзов композиторов и писателей – вот их и пойте. И тут на стыке 1970–1980-х бескомпромиссно и вдохновенно стали прорастать ленинградские «любительские группы». На весьма приличном техническом уровне они играли-записывали небанальные композиции о своем внутреннем мире и царившей тогда действительности – никакой эстрадно-молодежной патоки и обязательной в репертуаре «филармонистов» «патриотики». И, казалось бы, звучание у тех «любителей» было зачастую акустическим, и известность их поначалу оставалась локальной, не всесоюзной, но…
У ленинградских групп обнаружился и тот самый звук, и тот самый нерв. А украшала эту неожиданность настолько невиданная ранее – ни по образам, ни по тематике – лирика песен, что появился и тот самый смысл. И все три обязательные для такой музыки составляющие настолько искусно и точно переплетались, что сомнений не возникало: вот оно! Неподдельное! Хотя иные рокеры и панки порой с нескрываемым пренебрежением причисляли к «бардовщине» дерзкий ленинградский прорыв, именно это явление и обретет в скором времени название «русский рок».
Ленинградский рок музыкально и ментально базировался на западной корневой системе, а лирически и эмоционально – на русской городской неофициальной поэзии с присущими питерцам образованностью, туманной загадочностью и стебом. И, как и положено андеграунду по его природе, являл собой противостояние официальной системе социокультурных ценностей.
Безусловно, создавали отечественную рок-историю в том числе группы и московской рок-лаборатории, и свердловского рок-клуба, и музыканты, поэты, журналисты, энтузиасты-организаторы во многих регионах. С середины 1970-х по начало 1990-х годов отечественное рок-сообщество представляло собой неохватную «Могучую кучку» в границах страны. Но именно рок-герои города-колыбели трех русских революций стали флагманами процесса возведения фундамента под тем, что ныне именуется «русский рок». В 1980-е они стали всесоюзно культовыми группами и персонами: «Аквариум», Андрей Тропилло, Майк Науменко и «Зоопарк», неподражаемый Сергей Курёхин и его «Поп-механика», «Алиса», Вилли Усов, Джоанна Стингрей, «Странные игры», Андрей Бурлака, Сергей Фирсов, «ДДТ», Александр Башлачёв, «АукцЫон» и «Телевизор» и немало кто еще. И, конечно, ставшие самыми из всех ярчайшими звездами наднационального масштаба Виктор Цой и группа «Кино».
Хотя летопись «Кино» и начинается с 1981 года, вплоть до 1984-го фактически это был дуэт: Цой и его соратник (сначала Алексей Рыбин, потом Юрий Каспарян). Талант девятнадцатилетнего Виктора сочинять песни настолько сильно впечатлил лидеров питерского рок-движения, бывших ощутимо старше Цоя, что и дебютный студийный альбом, названный «45» (1982), и закрепивший известность «Кино» «Начальник Камчатки» (1984) были записаны при самом активном участии группы «Аквариум», Сергея Курёхина и других высококлассных и авторитетных музыкантов. Фактически рок-старожилы целенаправленно выращивали Цоя и его группу во всесоюзных мегазвезд.
К этому добавлю, что в начале 1980-х питерские рокеры были на редкость спаянны (в отличие от московских), и в них всегда присутствовала взаимовыручка и солидарность. В ту пору ленинградское рок-сообщество выглядело стойким партизанским отрядом, живущим по принципу «локоть к локтю…»
Признаться, первые из записанных цоевских песен лично я воспринял как отрепетированное несерьезное баловство в стиле романтический постпанк. Создавалось ощущение непривычных и забавных песенных поделок. В основе звучания выделялись акустическая двенадцатиструнная гитара и запоминающийся юный голос. Тщательно продуманные несложные аранжировки. И сразу же бросалась в глаза наивная лирика, пестрившая подростковыми эмоциями и проблемами: «Никого нет дома. / Я лишний, словно куча лома» («Бездельник») или «Ты говоришь, что у тебя по географии трояк, / А мне на это просто наплевать» («Восьмиклассница»). В получившей повсеместную известность ернической вещице со словами «Я сажаю алюминиевые огурцы на брезентовом поле» слышались абсурдистика и отголоски дадаизма. В песне «Бездельник №2» – самоирония: «…Хожу, отбрасываю тень с лицом нахала», а в программной «Мои друзья идут по жизни маршем / И остановки только у пивных ларьков» – одновременно и молодежная бравада, и разочарование.
В начале 1980-х зонги эти подпольно распространялись на самодельных магнитоальбомах (ноу-хау ленинградского андеграунда) – художественно оформленных магнитофонных катушках – и получали всесоюзную известность. Именно таким образом узнал о героях питерского рока и я. Музыку группы «Кино» дополняла интригующая и красивая легенда о Цое: русскоговорящий кореец, получивший нехитрое образование в ПТУ (профтехучилище), работает кочегаром в котельной с графиком сутки через трое. Кроме того, состоит на учете и в «веселой больнице» – по причине попытки «откосить» от армии, и в милиции – как деструктивный элемент, а со временем и в ленинградском КГБ – как популярный и влиятельный рокер, чьи песни издаются на пластинках во враждебных заграницах. При этом, напомню, страну нашу тогда изрядно штормило и в экономическом, и в социальном плане, а с конца того бурного десятилетия – и в политическом контексте. В этом нарастающем хаосе многие молодые люди – целевая аудитория рок-музыки – воспринимали песни Цоя как откровение: без аллегоричных «наворотов» и зауми, они были понятны и просты. Лирика Цоя становилась образней и поэтичней – «Троллейбус, который идет на восток, …Как смеялось небо, а потом прикусило язык». Музыка «Кино» зазвучала жестче и злободневней. Тексты свои Виктор мастерски снабжал «хуками» – хлесткими фразами-цеплялками, легко «заходившими» в массовое сознание: «Ты должен быть сильным, иначе зачем тебе быть», или «Дальше действовать будем мы», или ставшей классикой времен перестройки в СССР – «Перемен, мы ждем перемен!». Я не уверен, что поголовно все, кто в 1986 году восхищался этой песней с полным пафоса призывом, согласились бы с ее посылом сегодня. Перемены действительно были нужны, вот только итогом их осуществления оказался распад великой страны и последовавшие за этим криминал и разруха, а неутихающие болезненные последствия видны до сих пор. Но в середине – конце 1980-х мало кто мог предвидеть подобный финал, и публика валом валила на многотысячные концерты – услышать/увидеть сверхпопулярное «Кино».
Ныне Цой – легенда, и память о нем не просто жива – она огромна. Не стану разбирать, каким Виктор был музыкантом и певцом – люди любят его творчество, и дай бог. Лично для меня во всей этой «Кино»-истории важно и ценно другое. Цой оказался не просто талантливым автором и удачливым артистом, не только ярчайшей звездой (сегодня звезды блистают, а завтра их могут забыть) – он стал социальным и культурным феноменом и пробил огромную, надеюсь, не зарастающую брешь в сознании миллионов людей, даже не обязательно любителей рока. Ибо живший в стране многонациональной, но весьма сдержанной по части подлинного интернационализма и толерантности, азиат Цой «с раскосыми и жадными очами» самим фактом своей бешеной популярности и культовости стал истинным прорывом в мышлении миллионов людей. И это невероятно больше, чем рок-н-ролл…
Выработав к середине 1980-х специфическую «акынскую» манеру пения, Виктор в образе непроницаемого героя – такой Брюс Ли от рок-музыки – ворожил-шаманил со сцены свои зонги под упругие ритмы и рифы неулыбчивых стильных музыкантов «Кино»: Юрия Каспаряна (гитара), Игоря Тихомирова (бас) и Георгия Гурьянова (ударные). И действо это впечатляло даже тех, кто не относился к его почитателям. Но как бы кто ни воспринимал творчество Виктора и Ко, возьмусь утверждать, что, как в свое время Высоцкий, так и Цой на десятилетия вперед оказался нашим национальным институтом и культурным кодом.
Цой был из тех, кто постиг эту манящую многих тайну… Он снял свое кино, которое и через тридцать пять лет после ухода музыканта в иные миры с непридуманной любовью и большой потребностью воспринимается самыми разными людьми. И метафорически эта неутихающая любовь – как неиссякаемые послания туда же, на небеса, огромной человеческой признательности тому, кто кино это создал и щедро им поделился…
Вот так…
