События
Последняя опера Николая Римского-Корсакова часто ставит постановщиков перед выбором: делать ли из нее злободневную сатиру или удариться в сказочку. Ангелина Никонова – кинорежиссер, недавно зашедшая на поле оперной режиссуры, – решила в политику не идти, а предложила рассматривать пушкинский текст как вневременной, как миф о добре и зле, как «небылицу в лицах» (такое жанровое определение дал сам Римский-Корсаков).
И вот на сцене – толпа людей в разноцветных одежках. Есть серые кители придворных, золотые ливреи и платья у челяди, зеленый сарафан у ключницы Амелфы и красные цвета в одеянии царя Додона и его военачальника Полкана. Все эти цвета символизируют разные материалы и стихии – золото, камень, растительные мотивы, огненный элемент, они же отзываются в декорациях царства Додона в первом и третьем актах – шпалерах, стенах, лестницах (художник-постановщик – Варвара Тимофеева). Стиль эклектичный, но зато точно не привязанный ни к какой географической точке и эпохе.
На авансцене – кровать, куда так и тянет старичка-царя. Он еле держится на ногах, ходит, скрючившись, но все еще наводит страх на подданных. Все это с большим юмором показано в либретто и в музыке, но на сцене пока выходит как-то всерьез. Что досадно, ведь Сергей Теленков поет прекрасно, и в «Золушке» Россини в роли дона Маньифико он с легкостью заводил зал. Не слишком смешными вышли и царевичи (Алексей Кошелев – Афрон, Сергей Писарев – Гвидон): хотелось четкости дикции и большей характерности (но, может быть, установки режиссера были иные?).
Зато удачным попаданием в образ загадочной, прекрасной, но, по сути, зловредной Шемаханской царицы стала работа Венеры Гимадиевой. Возможно, сказывается личный опыт певицы, ведь в этой партии она выходит уже в пятой постановке: «Мне удалось поработать над ролью с Кириллом Серебренниковым в Большом театре, потом с Лораном Пелли в Ла Монне в Брюсселе – этот спектакль затем мы повторили в Мадриде. В Санта-Фе “Петушок” шел в постановке Пола Каррана. И мне повезло попасть в постановку Барри Коски в Аделаиде, в Австралии», – рассказала Венера.
Певица чувствовала себя в этой роли абсолютно свободно – и с точки зрения вокала, и в мизансценах, откровенно издеваясь над размякшим Додоном. Он ради нее и в пляс пускался, и ползал, и, в конце концов, как и следует по сюжету, взял в жены. Весь второй акт выдержан в таинственно синеватых тонах, в целом свет (Стас Свистунович) «глушит» фиолетовые и черные цвета платья Шемаханки – она кажется простоватой, и только краски голоса Гимадиевой, ее переливчатая кантилена убеждают, что перед нами искусная обольстительница. Есть и намек на это в сценографии: условный шатер, висящий, словно огромная паутина, со светильником над сценой, должен, вероятно, соединить образ царицы с паучихой, заманивающей и сжирающей своих поклонников. Об этом напоминают и причудливые деревья со множеством ветвей-рук – вероятно, по задумке режиссера, Шемаханка подобно горгоне Медузе превращала рыцарей в окаменелости. Еще одна примета античности – это лиры в руках девушек из свиты царицы, хотя Шемаханское (или Ширванское царство) когда-то располагалось на территории современного Азербайджана, и в ходу там был скорее саз (разновидность лютни).
Важнейшим персонажем оперы является Звездочет – фигура противоречивая, то ли тайный кукловод, то ли прорицатель, отомстивший царю за нарушение договора. По облику Звездочет в Нижнем Новгороде выглядит скорее как странник, близко к тому, как его описал Пушкин: «Весь, как лебедь, поседелый». Правда, сарачинской (арабской) шапки ему не дали, одели в балахонистый плащ с капюшоном – видимо, опять-таки из соображений, чтобы не связываться с восточными корнями сказки. Театр пошел на определенный риск, выставив двух собственных теноров на партию Звездочета, для которого Римский-Корсаков написал сверхсложную партию. Он подобен моцартовской Царице Ночи – фантастический герой, который должен пугать и магнетизировать своим голосом, «вызвав тень, в пустую грудь жизнь волшебную вдохнуть». Тенор-альтино – это певец, обладающий развитой фальцетной техникой, и пока Сергей Годин лишь на пути к стабильности и уверенности решения вокальных задач.
Интересно, что в эпилоге инициативу у Звездочета остроумно перехватил дирижер Дмитрий Синьковский: обернувшись из оркестровой ямы в зал, он сам допел финальную реплику: «Вот чем кончилася сказка. Но кровавая развязка, сколь ни тягостна она, волновать вас не должна». Сюрприз удался. Будучи профессиональным (и очень хорошим) контратенором, Дмитрий сам мог бы лучше всех спеть Звездочета. «Но уж больно сложные ансамблевые сцены с его участием, совместить обе задачи не получилось бы», – ответил на комплименты дирижер. И действительно, оркестровая ткань оперы насыщенна, есть и ответственные соло у духовых (пока не все тут получилось гладко), и чисто аккомпанирующие моменты, как в ариях Шемаханской царицы во втором действии, где важно не увлечься пышностью аккомпанемента и соблюдать деликатность в балансе с солисткой – в этом дирижер и оркестр были на высоте. Художественный руководитель театра Алексей Трифонов подчеркнул, что в этот раз к работе над оперой был привлечен «второй» состав оркестра (напомним, что также в штате – La Voce Strumentale, который как раз ставили на последние премьеры). Так что теперь у театра – два полноценных состава оркестра, и это важно, поскольку есть и вторая сцена, «Пакгаузы», где идет параллельно очень интенсивная концертная жизнь. Впереди в планах – балет «Лебединое озеро», где музыка Чайковского прозвучит в оригинальной версии, и опера «Сказки Гофмана» Оффенбаха.
