За экватором

Конкурс перевалил за экватор, и мы узнали имена шести финалистов. Это Милан Аль-Ашаб (Чехия), Марк Бушков (Бельгия), Сергей Догадин (Россия), Донгюнь Ким (Корея), Айлен Притчин (Россия), Маюми Канагава (США).

Великолепная пятерка и… Не позволю себе бестактности оспаривать решение высокоавторитетного жюри. Но убеждена, что от соперников-финалистов Маюми Канагава отстает значительно. Жюри, разумеется, проницательнее каждого отдельно взятого рецензента, поэтому видит дальние перспективы конкурсантки, тем более, что председателю Мартину Энгстрему она, вероятно, известна по фестивалю в Вербье (ориентируюсь на биографию скрипачки, представленную на сайте Мариинского театра). Но я, как ни старалась, так и не смогла сложить мозаику достоинств и недостатков исполнительницы в завершенный портрет.

Техника? Прозвучала «Последняя роза лета» Эрнста. Можно было бы оценить это высоко, но этюд сыграли еще двое – Марк Бушков, у которого равную долю потерь победила виртуозность con fuoco, и Милан Аль-Ашаб, но тут уж лучше один раз услышать, чем пересказать.

Звук? Инструмент мастера Пьетро Гварнери в руках скрипачки умеет петь. Но чрезмерный нажим при недостаточной скорости смычка часто обращается в жесткую атаку в аккордах, неповоротливость летучих штрихов. А в пиано, напротив, недостаточное сцепление со струной делает звук поверхностным.

Интерпретация? Красиво сыгранная фраза сшивается с другой, более или менее красиво сыгранной, но все швы остаются на лицевой стороне. Поэтому в исполнении сонат Франка и Шнитке другие конкурсанты были убедительнее. Франка играл Марк Бушков. Шнитке – Альбрехт Мензель. Я сожалею, что он не в финале. Это музыкант большого мастерства и стиля, до конца последовательного в своей очищенной рациональности.

Тем более сожалею, что среди финалистов нет Леонида Железного. Вместе с Равилем Ислямовым он отмечен специальным призом жюри, но, по-моему, достоин премии. Во втором туре набрал значительную высоту, играл замечательно. И самое обидное – не услышать в его исполнении концерт Чайковского, а как вдохновенно он мог бы прозвучать подсказала уже вторая часть сонаты Грига и, конечно, «Меланхолическая серенада». По глубине прожитого чувства эта интерпретация (не верно – живое сердцебиение музыки) поднялась над всеми. Слушатели лишились чего-то значительного, поэтому я только надеюсь на мудрость руководства Московской филармонии и будущий концертный сезон.

На страницах моего блокнота всего два-три слова о выступлениях приблизительно равных по возможностям претендентов на высокие места Айлена Притчина, Марка Бушкова и Сергея Догадина. Лишние слова обесценивают эмоциональную достоверность искусства, а она была. И потом, порицание непреложно требует аргументов, похвала может позволить себе быть немногословной. Участники сыграли фактически по отделению сольного концерта. Каждый универсален и тем более успешен в своем наиболее выигрышном репертуаре: соната Франка и «Пять мелодий» Прокофьева у Бушкова, соната Дебюсси и «Девертисмент» Стравинского у Притчина, соната Прокофьева, вариации Паганини и чудесные миниатюры  Крейслера и Шостаковича (чуть не сказала «на бис») у Догадина.

Замечу только, что трактовки Сергея Догадина и Айлена Притчина согревает большая непосредственность. Марку Бушкову безотказно служат заранее подготовленные решения. В каком-то смысле здесь – имитация непосредственности. Сколько бы не возвращалась тема, фраза, образ, они практически идентичны. Игра в «найди десять отличий». Как говорил Ираклий Андроников устами великого русского актера Остужева: «Пусть эти слепки будут похожи один на другой, как близнецы. Но ведь нельзя каждый раз рождать одного и того же ребенка».

Но вот два сфинкса – Донгюнь Ким и Милан Аль-Ашаб. У Кима в универсальной программе – Бетховен, Изаи/Сен-Санс, Крейслер и Прокофьев – не было стилистической пестроты. Каждому – свой оттенок монолитной палитры красок. Вдохновенная мужественность и мужественное вдохновение при феноменальной интуиции формы, когда экспрессивная река каким-то чудом выбирает для себя самое крепкое, окаймляющее структуру, русло. Восток и Запад в одном человеке с нерушимой аристотелевой логикой мышления. И выдающееся выступление во всем.

А Милана Аль-Ашаба мы даже не в шутку называем путешественником с Марса. Я же просто не сомневаюсь, что перед нами музыкант гениального дарования. И при этом у него более чем земная, основательная, здоровая, как верно заметил кто-то из коллег, скрипичная природа. Зачем «хлопотать лицом» или помогать корпусом, когда не существует технических пределов. В этом смысле, сыграть в  решающую минуту произведение, которое написано Адамом Скумалом (он же концертмейстер артиста) специально в расчете на лучшие возможности конкурсанта значит произвести меткий выстрел и, пленив жемчужиной сонаты Равеля, уже окончательно поразить слушателей «Кармен-фантазией» Ваксмана. Она была еще и усложнена в свое удовольствие. Музыкант купался в находках, радовался каждой освежающей детали (трижды повторенный пассаж трижды завершался разными способами – простая вершина, укол стаккато, «шелковое» легато) и все время выстраивал особые взаимоотношения с музыкой и со временем. Это важно, потому что именно из-за детализации многим показалось, что музыкант растворяет форму, не чувствует целого. Но мне кажется, что здесь нужно перестроиться в ощущении формы-процесса и от аристотелевой логики перейти к парадоксальной, выраженной Лао-цзы так: «Великая прямота кажется непрямой».