Конкурс Чайковского
Этого дня я ждала с трепетом сердечным. И дождалась. Уныние, откровение и надежды, оправдавшиеся в разной соразмерности, – все было. И уже не изгладится из памяти.
Айлен Притчин. За время конкурса сумел убедить даже несогласных. Нечего таиться, мне самой довелось недооценить его. Но такая перемена и открытие музыканта, располагающего серьезностью и гибкостью мастерства, – радость. Узнав лучшее, что составляет право музыканта быть собой, уже не приходилось сомневаться в успешности третьего тура. Совершенно верно. Мы повстречали знакомые интеллигентность, стилистическую эрудицию, культуру обобщения и дифференциации фраз. И разве что о звуке приходилось тревожиться. Причин играет в больших залах, играет с оркестрами, но по природе своей – музыкант камерный, да и скрипку он делает продолжением себя без помощи и посредничества моста, что уменьшает опору для мощного звукоизвлечения. Получился мерцающий, превосходно сбалансированный Моцарт (Третий концерт) и Чайковский, менее масштабный, чем привычно, но все-таки Чайковский настоящий. Уменьшение динамического простора было тут не вынужденным, а художественно оправданным. Внимание переключалось на пропорциональность темповых соотношений и логику развития всего концерта от первой части к третьей, которая – совершенно естественно для Притчина – прозревала ярмарочные краски будущего «Петрушки» Стравинского.
И Милан Аль-Ашаб от репетиции к репетиции постепенно выровнял силу звука, приспосабливаясь к новым для себя обстоятельствам, к оркестру, залу. Более существенная опасность – ансамбль. Можно было предугадать зыбкость его при той свободе в обращении с музыкальным временем, какая составляет существо музыканта. Здесь столько же порядка (склонность к паузам перед началом новой мысли, растяжение, замедление фраз-резюме в каденциях), столько и спонтанной непредсказуемости. В меньшей степени это проявилось в Четвертом концерте Моцарта, где вышла убедительная игра на скрипке без игры в ситуацию, азарта, житейской радости. Обесцвеченная, освещенная разве что далекой и потому охлаждающей чувства звездой. Но в большей мере изменило Чайковского. Это был трудно прожитой час. Путешествие по гористому рельефу партитуры с подъемами и спусками, остановками-размышлениями и вдруг – рискованными прыжками темпов. Час, который стоило пережить, и не принять, и довериться. Наконец, позабыть самих себя в непознаваемой красоте Канцонетты.
Милан Аль-Ашаб, музыкант в себе. Обжег и не примирил несогласных. В интервью после выступления поделился, что любит и перечитывает «Цитадель» Сент-Экзюпери. Что же, свою цитадель свободы и ответственности быть собой, он возвел очень надежно.
